прозрачных светло-карих глаз. – Красавец! – усмехнулся Кинрю. – Да уж, – ответил я. – И богат к тому же. По всей вероятности, если мы ему не помешаем, вскорости станет первым светским львом в северной столице! – И то! – снова усмехнулся Кинрю. – Особняк-то в Петербурге он уже приобрел. Вот только обстановку в нем мы немного попортили! Я тоже заулыбался, как только вспомнил, что сталось с фарфоровым грифоном Радевича. – Кто распорядился портрет повесить?! – от грозного голоса за своей спиной я едва не вздрогнул. – Извините, господа, но вы здесь уже, как у себя дома, командуете, – возмущался Демьян Ермолаевич, нахохлившись, словно взъерошенная курица. – А мы не распоряжались, – развел руками Кинрю. Демьян Ермолаевич отступил на шаг, помрачнел. Кажется, и сам догадался, что глупость сморозил. Откуда нам вообще знать про портрет? Только вот Вареньку жалко. Понятно, что ее рук дело, больше некому! – Я должен вас уведомить, – сухо произнес Демьян Ермолаевич, – что ваше присутствие в имении на данный момент нежелательно и, – управляющий запнулся, – я бы даже сказал, неуместно. – Неужели? – У Кинрю брови полезли вверх от удивления. – Да, господа. Мне кажется, что вы злоупотребляете нашим гостеприимством. Всякие бредни выдумываете, по ночам шастаете… Впрочем, мне бы не хотелось показаться невежливым, но это распоряжение господина Радевича, – добавил он. – Вы виделись с Родионом Михайловичем? – заинтересовался я. – Нет, – сказал управляющий. – Господин Радевич известил меня письменно. – Он не желает, чтобы в его отсутствие в имении находились какие-либо гости. – Должен вас успокоить, – ответил я, переглянувшись с Кинрю. – Думаю, завтра мы уже будем вынуждены откланяться. Демьян Ермолаевич кивнул и вышел, очевидно, удовлетворенный моим ответом. Я вернулся к себе, попросил у горничной ножницы и, как только она ушла, вспорол подкладку у сюртука, подойдя поближе к окну. – Что это вы делаете? – удивился Кинрю, наблюдая за мною пристальными глазами. Я открыл было рот, чтобы ответить, но промолчал и судорожно начал ощупывать край суконной материи, отложив маленькие ножнички на край полированного стола. – Черт возьми! – не удержался я. Пусть я был масон, знакомый с каббалистикой, однако не мог при помощи молитв и ритуалов вмешиваться в божественно-космические процессы. А теперь вот пришлось допустить это умение за кем-то еще. Хотя до настоящего момента я и не предполагал, что такой человек мог находиться в имении Радевича. – Что-то случилось? – Карта! – воскликнул я. – Ее похитили! – Демьян Ермолаевич времени даром не теряет, – задумчиво заметил Кинрю. – Как это могло произойти? – заинтересовался он. Я хотел уже было посвятить его в таинства «Книги Сияния», переведенной с арамейского одним из наших ученых братьев и знакомой мне как теоретику этой мистической науки, но неожиданно вспомнил о горьковатом вкусе вина, отведанного мною за ужином накануне вкупе с телятиной, которая показалась мне безвкусной, и плутоватые глаза лакея с подносом. Всю ночь я проспал как убитый, несмотря на раненое плечо. – По-моему, обошлось без каббалы, – заметил я вслух. – А нельзя ли попонятнее? – попросил Кинрю. – Кажется, прошлой ночью меня пытались отравить и, воспользовавшись моим бессознательным состоянием, обыскали мою одежду, – я закашлялся, простуда не проходила. – По-моему, что-то подмешали в вино. – То-то у Демьяна глаза были удивленные, когда он вас увидел почти что в полном здравии, да еще и возле хозяйского портрета. Вот он и начал возмущаться, – ухмыльнулся японец, ему было хорошо известно, что некоторые яды на меня совершенно не действовали, так как я употреблял их постоянно в мельчайших дозах, и мой организм к ним привык. Однако на некоторое время я все-таки заснул непробудным сном. Я прислонился к стене, лицо у меня покрылся испариной, и голова закружилась. Кинрю дотронулся ладонью до моего лба и изрек с видом опытного эскулапа: – Яков Андреевич, да у вас жар! Пожалуй, наши поиски клада придется отложить! – О чем ты говоришь? – мне показалось, что горячка у Кинрю, а не у меня. – Карта же теперь у Радевича. – Вы меня недооцениваете, Яков Андреевич. Я давно уже сделал копию с плана, – сообщил Кинрю. – Тебе и опаивать меня не пришлось? – изумился я. – Вы же не сразу карту за подкладку зашили, – сверкнул он белозубой улыбкой. – Помните, когда я вашу тетрадку читал? – А ты, однако, шустрый малый! – заметил я. – На сообразительность не жалуюсь, – снова заулыбался Кинрю. Видя мое состояние – я присел в глубокое малиновое кресло, едва сдерживая стоны – японец принес мне луневскую тинктуру. Я выпил лекарство и почувствовал некоторое облегчение. – Пора идти, – сказал я Кинрю. – Конечно, как скажете, Яков Андреевич, но моя бы воля… – японец махнул рукой. – Я буду за кучера, – добавил он. – Нет у меня желания втягивать в это дело Григория. – И то верно, – согласился я. – Чем меньше глаз, тем лучше. Спустя час мы уже выехали из имения по главной парковой аллее и добрались до места довольно быстро, расстояние-то – всего несколько верст. Я спросил у какого-то местного мужика в рваной рубахе, с серпом в руках, где здесь брод через реку. Он почесал в затылке, помолчал немного, подумал, словно запамятовал, но тем не менее ответил и даже показал узловатым пальцем в нужную сторону. Мы подъехали к переправе, Кинрю протянул мне копию плана, я сверил ее с местностью и остался доволен. Мне показалось, что это и есть именно то место, что на карте дворянина Радевича крестиком обозначено. – Приехали, – сказал я Кинрю, и пошли мы с ним на левом берегу ивовые кусты обшаривать после того, как я принял новую порцию своего лекарства. Комары, почуяв новые жертвы, устремились к нам целым роем. Что с того, что сентябрь? Пора упущенное время наверстывать. Знай успевай отмахиваться! Кинрю прихватил с собой из экипажа топор, о такой экипировке он еще в имении позаботился, чтобы быть, так сказать, во всеоружии. Иву он всю, несчастную, повырубил, душа самурайская. И сердце у него не дрогнуло! Однако никаких сокровищ мы в этом месте так и не нашли. И реку вброд, где было можно, несколько раз пролазили, но так ничего и не отыскали! Пришлось в усадьбу возвращаться не солоно хлебавши! Останавливались несколько раз в дороге, когда мне совсем худо делалось, и Кинрю перевязывал мне рану. – Перепрятал Радевич сокровища! – сокрушался я, постанывая. – Не успели! Японец меня утешал: – Мы еще, Яков Андреевич, с вами свое возьмем! Одна из лошадей захромала, и Кинрю заехал к кузнецу ее подковать, там бедную животину и оставив, так что до новой усадьбы нам пришлось добираться пешком по парковой центральной аллее. Я еле тащился на ослабевших ногах, поддерживаемый Кинрю. Приступы кашля настигали меня все чаще и чаще, видимо, из-за нашей безрассудной попытки найти сокровища. Я ведь заранее был уверен в неудаче этого предприятия, но ввязался в эту рискованную авантюру. И все-таки я никак не мог смириться с тем, что Радевич меня опередил, успокаивая себя тем, что я просто дал фору Радиону Михайловичу, и спуску ему в любом случае не будет. Из беседки, увитой зеленью, раздавались громкие голоса, один женский, другой мужской. Они показались мне знакомыми. Я прислушался. Предчувствие подсказывало мне, что Варвара Николаевна в опасности. Говоря откровенно, за время своего пребывания в имении Радевича я успел привязаться к этой искренней доброй женщине, которая помимо своих прочих достоинств была еще и удивительно красива глубокой спокойной красотой. Надеюсь, что Мирины глаза никогда не увидят эти строки, или же мне несдобровать. – Вы слишком много на себя берете! – вопил управляющий. – Вы чудовище, – взволнованно отвечала Варя дрожащим голосом. – Я заставлю вас замолчать! – рыкнул Демьян Ермолаевич, и мое ухо явственно различило звук звонкой пощечины. Кинрю подался вперед, но я его удержал, полагая, что эта сцена придаст Варваре Николаевне решимости и ускорит ход событий. Я заметил, что Варенька очаровала даже моего неприступного японца, считающего своей силой невозмутимость. Смутила-таки его провинциальная красавица. Варвара Николаевна вылетела из беседки как ошпаренная. Ее лицо вспыхнуло и зарделось, как только она нас увидела. Она пробежала мимо, едва соприкоснувшись со мной рукавом шерстяного спенсера. Я шепнул ей: – Решайтесь! Она ничего не ответила и устремилась прочь легкими шагами. Ее юбка, украшенная по краю цветочной гирляндой, колыхалась в такт шагам, сметая росу с травы на своем пути. Следом за ней из беседки выскочил управляющий. Шея его побагровела, жилки на лбу кровью налились, да и рыбьи глаза покраснели от ярости. – Вы еще здесь? – выпалил он. – Я же сказал вам, чтобы вы убирались из имения. – Или русского языка не понимаете? – По-моему, вы, уважаемый Демьян Ермолаевич, нарываетесь на неприятности. Вы забыли, что разговариваете с благородным человеком? О последствиях не беспокоитесь? Я ведь могу вас и того… нет, не к барьеру пригласить, а попросту арапником выдрать – выговорил я, стараясь сохранять свойственное мне в таких ситуациях ледяное спокойствие. Кинрю выступил чуть вперед, готовый в любую минуту броситься на обидчика. Я задумался на мгновение, с собой ли у него его редкостное кольцо со спицей. Не завидовал я нашему Демьяну Ермолаевичу! Управляющий сразу поостыл, сник как-то. Плечи его ссутулились, от лица отхлынула краска. Понял, наверное, что лишнего хватил, через край разошелся. Радевича-то нету поблизости, защитить-то в случае чего некому! В уме у меня промелькнуло, что апоплексический удар в этот раз Демьяна Ермолаевича, по- видимому, не хватит! – Завтра на рассвете мы уезжаем, – заверил я его. – Всех благ! – поклонился Демьян Ермолаевич и пошел в сторону новой усадьбы. – Что с Варей будем делать? – поинтересовался Кинрю, как только управляющий скрылся из вида. – Я так думаю, выручать, – произнес я задумчиво. – Выезжаем этой же ночью. Варвару Николаевну я лично предупрежу. – Ну, наконец-то, появились дельные мысли! –
Вы читаете Казна Наполеона
