железный, плод, положив его в коробку, где хранились его армейская пилотка и значки, бритва отца, ключи от первой машины и всякие, мало на что пригодные, но очень дорогие сердцу вещи.
Глава 17
В полумраке вагона, под монотонный стук колес ночной глубоко задумался. Папироса погасла.
– Отец, ты здесь главный? – Прозвучало над ухом.
Вздрогнул, будто холодом потянуло. Перед ним стоял мужчина лет тридцати, выше среднего роста, плечистый, бицепсы, как у качка. На плече синела наколка – горящий факел и роза за колючей проволокой. На круглой голове короткий густой ежик волос. Глаза голубые навыкат, нос с горбинкой, квадратный подбородок с ямочкой. Лицо его выражало бесшабашную, озорную удаль. Одет в спортивный костюм с надписью «Адидас». На брюках «фирменные» подтяжки. Безымянный палец украшал золотой перстень с розовым опалом. С запястья чуть свисал браслет дорогих, импортных часов «Ориент». Парень бесцеремонно уселся за стол, ухарски кинул пачку Мальборо, лениво бросив, – закуривай! – Достал «пресс» двадцатипятирублевок и, прижав их, как колоду карт, чиркнул большим пальцем по краю купюр.
– Этот не ментовской окраски, – пронеслось в голове у Клокова, – скорее кооператор или рэкетир, короче, крутой. – Он раскурил папиросу, давая понять, что никого этот пришелец своим видом не испугал и не удивил. Вежливо, но строго, по-хозяйски сказал. – Ресторан закрыт, посторонним в это время находиться здесь не положено.
– Ну кто ж так встречает, – прозвучал ответ. – Я к тебе со всей душой.
Василий сдержался, хотя пижон начал раздражать его. – Здесь не частная лавочка, а государственное предприятие. Завтра с утра – милости просим. – Загасил окурок, давая понять, что разговор окончен.
– Завтра будет завтра, а мне сейчас гулять охота. В гробу я видел твое государство. Здесь нельзя, там нельзя. Надоело, отец. А я хочу и могу, – он шлепнул деньгами о стол. – Ладно, не в обиду. Заверни килограмм водевулечки, икорки черной и красной, конфет, шоколаду, жвачку давай, курятину американскую и пивка баночного.
Василий не спешил выполнять заказ, прикидывая, сколько он будет стоить.
– Не боись, деньги настоящие, только что напечатал. – Он взял несколько купюр, – Хватит за труды? – Добавил еще двадцатипятирублевку.
– Вполне, – сдержанно ответил Василий и неспеша уложил покупки в пакет.
– Не скучай, отец, я скоро еще загляну, – заверил гость и не обманул. Не прошло и часа, как он появился в обнимку с прапорщиком. Оба шумные, раскрасневшиеся, охмелевшие. Незнакомец кому-то угрожал, обещая всех перевешать. Прапорщик жутко скрежетал зубами, хлопал по кобуре, отрывисто и глухо вставлял. – Пусть только попробуют, огонь на поражение. – Василию он доверительно сообщил, – Понимаешь, почту везу, секрет, никому. Только я могу, никто, даже пусть хоть сам. Билетов нет, но я же человек, а мог бы и отказать, нельзя, секретная почта. Пусть кто угодно приказывает, хоть сам, но я разрешил! Он с женой и ребенком. Если бы не захотел, то никак – огонь на поражение. Два бойца, прикажу, раз и в овраг, – снова заскрежетал зубами.
– Братан, – выдохнул крутой, – и влепил в лысину вояки поцелуй. – Что желаешь, приказывай. Коньяк пьем?
– Не уважаю, мне водочки нашей русской.
– Еще три флакона водевулечки, только холодненькой. Не обижу, отец, братан хочет.
Василий попытался остановить «друзей», но его слов никто не услышал.
– Петровна безбилетников посадила и уговорила командира взять семейство к нему в купе, – размышлял он. – Быстро они породнились. Прапор вчера едва на пачку Явы наскреб, а сегодня Мальборо курит и пьет на выбор. Интересно, что за птица этот, в подтяжках? Деньги у него явно шальные. Не влипнуть бы, вдруг он их «грабанул»? Слишком уж козырно гуляет.
Утром, после вахты, отправился спать. Проходя мимо купе прапора, увидел через щель неприкрытой двери, в свете ночника, сидевших в обнимку, командира и его попутчика, а рядом солдат с баночками пива. Лица у них были серые, уставшие, захмелевшие.
– Стойкие молодцы, всю ночь прогуляли. Еще несколько таких дней, и все мои запасы приговорят, – не без удовольствия подумал Клоков.
Глава 18
В купе никого не оказалось. По трансляции пела Пугачева. – Кукла магнитофон запустил, народ развлекает. – Выключил динамик. Голос певицы мягко зажурчал за стеной. – Сейчас задрыхну, даже на обед не встану. – Забрался на верхнюю полку, хотел раздеться, но сон сковал руки, сморил, потянул на глубину, как тяжелый груз. Все стихло, исчезло.
Василий стоял на палубе парусного судна. Над белыми гребнями разгулявшегося моря, сквозь пепельные тучи, неожиданно ярко засветило солнце. Огромная птица, развернувшись над головой, блестя крыльями и яростно крича, грозно устремилась на него. Василий пригнулся. Птица с резким воплем пронеслась мимо.
Проснулся сторож также внезапно, как и заснул. Огляделся, удивился, что не на паруснике. В купе прохладно, полумрак.
– Убили, убили! – Истошный вопль в коридоре заставил вздрогнуть. – Птица! – вспыхнуло на мгновение. – Чертовщина какая-то, елкин гвоздь, десяти еще нет. Господи, когда-нибудь я высплюсь нормально? – Сладко зевнул. Крик раздался снова. Зазнобило. Столько в нем было страха и ужаса. Спустился на пол. Не торопясь, открыл дверь, выглянул. Пусто. Солнышко играет в стеклах окон, у открытой рамы полощется занавеска. Вышел.
Возле служебного туалета копошился, качаясь, голый до пояса, крутой. Тело исцарапано, в крови, подтяжки болтаются по полу. Неожиданно он спустил штаны и стал мочиться.
– Эй, полегче, – Василий не на шутку возмутился, даже покраснел. Хотел выпихнуть пьяного в тамбур, но брезгливо одернул руку и заорал. – Очнись!
Тот тупо уставился и выкрикнул, – Хонде Хох!
– Придурок. – Ухватился за плечо, пытаясь толкнуть, но острый, твердый тычок в грудь заставил отшатнуться. Клоков обомлел... В руке крутого подрагивал пистолет.
– Я – Терминатор, – негромко выговорил тот и, подтянув штаны, завопил. – Хонде Хох!
Ночной поднял руки, отступая. От толчка вагона, дверь в купе, где ночью шел пир, приоткрылась. На нижней полке с сизым лицом лежал прапорщик в разодранной и окровавленной майке. На полу без признаков жизни в рваных гимнастерках распластались бойцы. – Убил! – Пронзила страшная мысль.
– На колени, – заревел бандит и стал целиться, – Ван, ту, фри! – Василий повиновался. Терминатор тыкал дулом ему в лоб, щуря то один, то другой глаз.
Шелестела занавеска, колеса четко отстукивали стыки рельс, как часовой механизм, время. Экспресс мчался, рассекая прохладу летнего утра.
– Твое последнее желание, – невнятно произнес парень и, взяв оружие двумя руками, расставил ноги.
Свежий ветерок обдувал горевшие щеки. Василий не испугался, но вдруг почувствовал, что все тело стало совсем легким, казалось, он сейчас поплывет к небу, как воздушный шарик. – Водки! – Выдавил он и представил, как выпьет полный стакан, а потом темнота без боли и страха.
– Русский водка, карашо! Где? Наливай! – Пистолет исчез.
– В купе, я мигом.
– Давай, отец, я плачу.
Клоков залетел в купе, нырнул руками под крышку полки, открыл молнию сумки. Белье, одеколон, станки для бритья, ключи от квартиры. Бутылок не было. Сбросил на пол постель, открыл крышку полностью. – Рюкзак, чьи-то вещи, туфли директора. – Откуда? – удивился он, но сразу же забыл про них. Водка исчезла. Рванулся к соседней полке, обшарил там. – Ведь была, две бутылки, я же не сумасшедший. – Мельком взглянул на широкую фигуру, застрявшую в дверях.
– Ну, наливай, я плачу, без базаров.
– В ресторане.
– Годится, я плачу. – Снова навел пистолет.
– Ресторан в соседнем вагоне, мне ж пройти надо.
