пистолет, а потом, по словам прапорщика, началась полная утопия. Рассудили, что почту и оружие украл пассажир и скрылся. «Старшой» принял командирское решение, – сначала поправить здоровье, а тогда – думать.
Солдат опекали пассажирки, ехавшие по соседству и Петровна. Они вымыли купе, залатали гимнастерки. Ребята кое-как привели себя в порядок, прапорщик распечатал «Н.З.» и откомандировал подчиненных в ресторан за пивом и куревом. В зале солдатикам пришлось узнать о себе «горькую правду». Они краснели, бледнели и, глядя в пол, пытались оправдаться. – Мы ведь двое суток один чай пили, есть то нечего, а он, как сел, наливает и наливает. На закуску икра да конфеты. – Народ смягчился. Чернушка приказал накормить служивых до отвала. Одна пассажирка купила пивка для аппетита. – Да что им пиво, – рассудили мужчины и поднесли коньячка. Те робко отнекивались, но люди настояли. Тогда бойцы «приняли» по маленькой, хорошо поели, особенно налегали на сборную солянку. Нахваливая, осилили две большие порции. Володя остался доволен. – Салаги, салаги, не я ваш начальник, – сокрушался он. Скоро и «сам» явился в форме, с пустой кобурой на поясе. Он чувствовал себя вполне по-боевому. Синяки под глазами, разбитые и распухшие губы только пугали окружающих, не причиняя ему никаких хлопот. Приложив два пальца к виску, вояка обратился к директору. – Мои бойцы здесь? Очень за них беспокоюсь. – На него посыпались упреки и скверные ругательства. Скорбно склонив голову, он тихо отвечал, – виноват, так точно, есть. – Но, узнав, что почта и оружие находятся у начальника поезда, прибодрился, повеселел и «перешел в наступление». – Знаю, виноват, а с кем не бывает? Пистолет разрядил, патроны спрятал. Я офицер и знаю, что оружие не игрушка. Питание у нас – сухой паек, да и тот почти вышел, а этот Трансформатор или, как его, радиатор начал стаканами угощать.
Скоро «старшой» уже сидел за столом, но его организм был «основательно отравлен алкоголем». – Стаканчик красненького, – молил он, достав деньги. – Велосипед великодушно налил ему коньячка. – Выздоравливай, маршал, народ и армия – едины. – Нетвердой рукой прапорщик поднял стакан, перекрестился и, выдохнув, служу Советскому Союзу, залпом выпил. Лицо порозовело, глаза засияли, он прохрипел, – пивка, запить, сгораю. – Директор не отказал. От горячительных напитков и обжигающей солянки офицер взмок, разбух, как после парной, язык начал заплетаться. Отобедав, закурил.
В ресторане появился Антоныч. Прапор мигом вскочил, лихо щелкнул каблуками, доложил обстановку, сообщив, что личное оружие обезвредил, патроны на месте. Кобуру передал бригадиру. – Прошу приложить к пистолету. – Генерал не ожидал такой четкости и дисциплины и по всем правилам военной субординации принял рапорт, но потом взорвался.
– Я тебя, ебенть, в комендатуру сдам, ты у меня нарзанчика попьешь, я тебе срок намотаю.
Прапорщик, сдерживая икоту, ел глазами начальника поезда и отвечал. – Виноват, есть, так точно, – но по нему было заметно, что страха он не испытывает. Антоныч, исчерпав красноречие, сурово заключил. – Оружие и почту сдам во Владивостоке в комендатуру. – Так точно, – услышал в ответ. – Дундук, ебенть, – махнул рукой бригадир, но его окружили женщины, умоляя задать перца только командиру, а солдатиков пожалеть. – Мальчишки еще, много им надо? Питание никудышнее, откуда силы то возьмутся?
– Для порядка стращал, – успокоил их Антоныч, – я, ебенть, сам понимаю. Только молчок! Во Владивостоке верну им все. – Но женщины «под большим секретом» сообщили решение бригадира прапору. Он заскрежетал зубами и пообещал. – Если кто, не дай Бог, я за вас, родные, огонь на поражение. – Обнял жалостливых пассажирок, и все прослезились.
Баба Ганя тихонько сидела в уголке, перебирая фасоль. Поглядев на плачущих, тяжело вздохнула и негромко молвила. – Хиба це солдаты? Раньше булы солдаты – тильки до хаты и зразу целоваты, а зараз солдаты – тильки до хаты и зразу спаты.
Глава 20
Лежа на верхней полке, Василий забылся глубоким сном. Проснувшись, увидел Юльку.
– Васек, держи, твои, кровные. Понимаешь, этот утром пристал, как банный лист к заднице. Водевулечки, водевулечки, плачу любую цену, – сбиваясь, затараторила она, протягивая новенькие двадцатипятирублевки.
– Ты водку взяла?
Юлька виновато кивнула. – Но все до копеечки тебе принесла, мне чужого не надо, вот тебе крест, честное пионерское, – она горячо перекрестилась.
– Стерва ты, Юлька. Да ты знаешь... – Он задохнулся от гнева, – врагу не пожелаешь того, что я хлебнул.
– Васечка, бедный, ну, прости. Дура я, дура. В следующий раз даже не притронусь. Пусть горы золотые обещают, на куски режут.
– Иди ты, – он запнулся, – шагай, Юля, по вагонам. Следующего раза не надо.
– Спасибочки, Вася, – она ловко поцеловала его в щеку и выбежала.
– Сбылась примета, на все сто сбылась. Теперь плохого случиться не должно, хотя загадывать никогда нельзя, – растянувшись на постели, Василий снова задремал.
– Герой наш. Умаялся, кислородик ненаглядный, – разбудил знакомый голос.
– Марь Ивановна, имей совесть, ты же человек военный. Не каждому на фронте такое выпадает, как мне сегодня. С тобой, небось, случалось?
– Ни в жизнь, серебряный мой. Всякое было, но чтоб ходить под дулом, не приведи Господи. Народ в плацкарте с ума сошел. Достань, хозяйка, беленькой. Надо выпить за здоровье освободителя, за тебя, значит, касатик золотой.
– Не стрекочи. В ресторане, в топке котла под мусором возьми, но чтоб никто не видел.
– Без тебя, Васечка, в рейс выходить нельзя. И уважишь всех и защитишь. Кругом святой ты человек.
– Иди, Марь Ивановна, спать хочется.
– А тот, вояка пузатый, – не унималась старушка, – оружие свое боевое отдал. Разве он после этого солдат, защитник? А все водка. Я на фронте ни грамма, потому что при оружии и днем и ночью. Спали в обнимку, как с любовником, прости Господи. Да и сейчас не забываю о нем, родимом. – Она вдруг вытянулась по стойке смирно и бегло, четко назвала номер личного фронтового оружия.
Не успел Василий закрыть глаза, как появилась Лариса.
– Извини, думала сам навестишь, – укорила она.
– Устал, хотел отдохнуть немного и заглянуть до работы.
– Хочешь самогоночки на мандариновых корочках? – Она запустила руку в наволочку, которую принесла с собой, достала бутылку, кусок соленой осетрины в промасленной бумаге и большие, малинового цвета помидоры с сахарным налетом на треснувших боках. – Давай за тебя, теперь до ста лет жить будешь, говорят, снаряд два раза в одно место не попадает, – наполнила стаканы и отрезала ломоть жирной рыбы. – А сильно ты испугался?
– Испугался или нет не знаю, но, как был не обут, так и проходил босой, даже не заметил. – Клоков рассказал все по порядку. Говорил увлеченно, забавно передавая каждый эпизод.
Неожиданно в дверях появился Студент.
– Извините, – он смутился и хотел уйти.
– Чего стесняешься? Выпей за Васю, – Лариса быстро встала, протянула ему стакан, шагнула из купе.
– А ты куда? – удивился Василий.
– Моя смена. Вагон оставила, – она проворно вышла, столкнувшись в дверях с Николаем. Тот испуганно отскочил в строну, густо покраснел.
– Обожгла? – подмигнул Василий, – не робей.
– Да я собственно, – невнятно пробубнил Студент и снова покраснел. – Извините за бестактный вопрос, хотел узнать, как же все произошло? А то, сколько людей – столько версий.
– Тебе для оперы нужно?
– Конечно, такой удивительный случай, как в западном боевике.
– Ничего особенного не произошло. Обычный пьяный дурак еще не такое отчебучит. Раз помню, нагрузились двое и поспорили, что можно вылезти на крышу через окно купе и вернуться обратно через окно коридора. Один попробовал, так его током убило. Электровоз состав тянул. Вот это для оперы. Искры,
