говорю, – не пойду на работу, спать хочется, гори огнем этот дембель. Об этом мне уж потом ребята рассказали. Врачи говорили – повезло, потому что вес небольшой, как сухой лист с ветки упал. С тех пор, сколько ни ем, ни стараюсь, вес набрать не могу, организм сам его регулирует.
– Да вы и не едите ничего, – в сердцах воскликнула Антонида Захаровна. Мне даже в тресте выговаривают. – Что ж вы директора не кормите что ли?
– Организм, Захаровна, сам знает. Мало ли откуда еще падать придется.
– А сотрясение мозга прошло или малость осталось, – подкузьмил повар.
– Умник нашелся, змей бумажный, слон плоскостопный, гудрон вонючий, давно пропеллером по глазам не получал? Ты бы с крыши загудел, так костей не собрал. Это не сковородками орудовать.
– Сковородками. Я, между прочим, хлебнул не меньше, когда коком на траулере работал. Посудина небольшая, у рыбаков заработки «от хвоста». Что вытащат с того и получают. Как-то попали мы на «голяк». Болтаемся, болтаемся – нет рыбы. Народ злой, настроение на нуле. И на беду закончился лук и чеснок. Мелочь вроде, а без них ничего путного не приготовишь. Я старшему помощнику докладываю. – Надо бы у кого-нибудь из соседних судов занять. Он на меня трехэтажным. – Рыбы нет, заработков нет, с планом горим, а ты суешься со всякой ерундой. – Обстановка изо дня в день накаляется. Нервы на пределе. И вдруг один моряк заявляет. – Ребята, кондей нас жулит. Втихую для себя картофан с лучком жарит. – И сразу вся команда почувствовала запах жареного лука и на камбуз. – Где лук прячешь? – И давай меня месить, за борт потащили. Тут-то и промелькнула моя молодая жизнь. И хотя испугался по-настоящему, но не обомлел, а закричал громче судовой сирены, сила в руках взялась необъяснимая. Раскидал всех, схватил сковородку и в атаку. Хорошо старпом отстоял. Комиссию назначили, но ничего не нашли. Пока соседи лук не дали, меня капитан в своей каюте спрятал. Но главное – подвалило нам счастье. Как замет – так полная кошелка. Обо мне все враз забыли. Но как путина закончилась, списался с судна. Старпом документы мне выдает и спрашивает, – Володя, дело прошлое, но скажи, где ты все-таки лук прятал? – Я обалдел и спрашиваю. – И вы запах чувствовали? – А он, – конечно, и я, и капитан. – Пошел я и думаю, может и правда у меня где-то лук был спрятан?
Антоныч взглянул на Володю и заулыбался. – Значит, выходит, что профессия повара вредная, и должны выдавать молоко? – Народ поддержал шутку дружным смехом.
– Юрий Антонович, а на войне страшно было? – Полюбопытствовала Юлька.
– На войне? – Начальник поезда сжал губы, наморщил лоб. – Не знаю, не довелось. Я как раз весной 45 -го училище закончил.
– Повезло, – вздохнула Петровна.
– Еще как, – Генерал слегка ослабил узел галстука, расстегнул пуговичку на вороте рубашки. – Но это только сейчас понимаешь, а тогда, ебенть, плакал, что на фронт не попал, так хотелось отличиться. Но, слава Богу, смелых хватило, победили!
– А ордена? – Не упокоилась Юлька. – Я видела у вас на день Победы.
– Ордена? – Юрий Антонович тяжело вздохнул. – Всякое случалось, потому и награждали. Ну, вступим в бой что ли? – Он поднял рюмку.
– А случалось что-нибудь страшное?
– Да что ты, Юлька, привязалась, – возмутился Чернушка. – Военная тайна.
– Точно так – сплошные тайны, – промычал Генерал, прожевывая кусок ветчины. Облизнув лоснящиеся губы, он продолжал. – Хочешь знать, Юля, пуганый ли я воробей? Не сомневайся, ебенть, пуганый. Правда, жизнь перед глазами не промелькнула и ночью не кричу караул, но запомнил крепко, как на шпиона напоролся. – Юрий Антонович беззвучно рассмеялся. – Послали меня после училища служить в Белоруссию, почти на границу с Польшей. Война кончилась, но время было голодное, холодное. Район беспокойный. Солдатики, возвращаясь из-за кордона, везли кой-какое барахлишко трофейное, ебенть. Всякая мразь – перекупщики, менялы, шулера, бандюги разные тут, как тут. Смутное время. Шпионов немцы оставили полным полно. Политотдел и особисты день и ночь, ебенть, накручивали. – Бдительность и еще раз бдительность. Враг не дремлет, враг затаился, враг повсюду. – Прибыл я в полк, а у них порядок такой – обязан «прописаться» – угостить начальство. Офицеры получали тогда хорошие оклады, да и коммерческие рестораны открылись, хоть карточки еще и не отменили. Пригласил я своих начальников, выпили, закусили. Ну, ясно дело, какое же веселье без женского пола? Музыка заиграла, танцы начались. Мне говорят, – не робей, приглашай. Правду сказать, ебенть, парень я был видный, но опыта по амурной части не имел. Но водочки принял, старшие товарищи подзадорили, и осмелел. Танцевал я неплохо, в училище насобачился. Потом дам за стол усадили, начали ухаживать, и закрутилась карусель. Взялся я провожать одну. Летом дело было. Забрел с ней в какой-то парк. Ночь, луна, звезды, а я сижу вздыхаю, как подступиться не знаю, робею. Тогда она сама ко мне, ебенть, подвинулась, прилобунилась и голову на погон положила. Я осмелел, за талию ее обнял и чувствую, ебенть, на поясе у нее под юбкой пистолет. Меня враз холодный пот прошиб. Напоролся, враг. Руку отдернул и по сторонам озираюсь, за каждым кустом сообщник мерещится. Она ко мне ластица, тискает, целует страстно, а я вспотел от страха, удара в спину жду. Нервы сдали, ебенть, заломил я ей руку за спину и лицом в скамейку ткнул. Она застонала. – Ой, товарищ офицер, не надо, я и так на все согласна. – Я нащупал под платьем оружие, тяну, а она свободной рукой держит, не пускает. И вдруг что-то посыпалось, зазвенело. Мать моя, женщина! Ночь лунная, светло. Вижу на земле ложки и вилки. – Что это? – спрашиваю, а она плачет. – В ресторане украла, хотела на барахолке поменять на еду. – Вот, Юля, какие шпионы были, – Антоныч лукаво подмигнул.
– Ну и сука! – Воскликнула Юлька сердито. – Официантке же пришлось заплатить за эти вилки.
– Глупости все это, – резко оборвала разговор Морозова. Самое страшное – многопартийность разрешили. – Все покатились со смеху.
Директор предложил тост. – Чтоб нам до ста лет прожить без капитального ремонта.
Выпили и стали расходиться.
Глава 23
– Слава богу, – подумал Василий, – начни Морозова свои споры, сидели бы до утра, а мне еще мясо на бифики крутить, вино разливать. – Принес кастрюлю с кусками оттаявшего мяса, приладил мясорубку – гордость повара. Володя купил ее по случаю во Владивостоке, на барахолке за копейки. По его словам мясорубка «стояла на вооружении военно-морских сил США во время второй мировой войны». Машина действительно впечатляла размерами и мощью. На бифики идет обрезь с жилами, никакая техника не выдерживает. Клоков уже сломал несколько отечественных «приборов». Но американский «агрегат» дробил все без стонов и усилий.
Василий любил крутить ручку «шарманки» и наблюдать, как из решетки ползут розовые «червячки». Работа успокаивала.
– Касатик, ненаглядный, спаситель наш, – в дверях появилась Марь Ивановна.
– Хочешь пару капель? – Василий достал недопитую бутылку, рюмки. – Сейчас закусить принесу.
– Что ты, я принципиально не закусываю. В водке все калории и витамины. Космонавтам не зря коньяк дают и подводникам тоже. Нам на фронте каждый день по сто граммчиков выдавали.
– Ты ж говорила, что на фронте не прикасалась.
– Так точно, при оружии никак не возможно.
– А для чего ж тогда вообще давали? Для храбрости?
– От ста грамм храбрым не станешь. Да и водкой страха не перешибешь. Для аппетита и от простуды.
– Марь Ивановна, сегодня за меня все пили, а я хочу за тебя. На фронте, наверно, война тебя на смелость тысячу раз проверяла?
– Эх, Вася, говорят, что кур доят, а пошли цицки не нашли. Девчонкой была, что я соображала? – За тебя, родненький, – она выпила, занюхав рукавом.
– Извини, что надоедаю, но был у нас разговор о страхе. А вот ты, ничего и никогда не боялась?
– Всякое случалось, касатик. Конечно, поначалу каждый день чего-то пугались. Но время учит, привыкли.
– Скажи, а был такой случай, чтобы в душу запал?
– В душу? – Марь Ивановна пожевала сухие, бледные губы, раздумывая. – В Польше мы были. Шли с подружкой по улице, видим, на витрине магазина шляпки нарисованы. Любопытно стало, мы и зашили. А там – коробки по полу валяются. Мы и давай в них заглядывать. Думали, шляпки найдем. В глубине комнаты
