Прихватив ведро с мясной обрезью, сторож вернулся в зал. А там уж гость пожаловал. Мужчина лет под сорок с хозяйственной сумкой в руке. Тощий, щеки небриты, скулы торчат. Глазки маленькие, припухшие. Редкие, всклокоченные волосы, лицо заспанное.
– Командир, – гость плюхнулся на стул, – уколоться надо, – он ткнул пальцем в горло. – Красненького. – Поставил сумку на стол достал мятые бумажки и горсть мелочи.
– Что, Васька, уколешься, а?
Клоков опешил. – Откуда он меня знает?
– Чего кричишь? Сумку убери, не на вокзале.
– Я не кричу, Это я так, – тощий улыбнулся, посветив пустыми деснами. Поспешно бросил сумку на пол, нагнулся и тихо спросил, – Васька, хошь? Или в морду дать? За мной не заржавеет.
Ночной отпрянул, машинально сжав в кармане тяжелые проводницкие ключи.
– Молчишь, – продолжал мужичок, – у, рожа, – он чиркнул молнией. Из сумки показалась крупная, лохматая, кошачья голова с длинными усищами и глазищами цвета зеленой травы. – Вот, корешок мой, Васька, – умильно расплывшись в хмельной улыбке, пассажир стиснул коту голову, влепил поцелуй и грубо затолкал обратно.
– А почему Васька?
– А бес его знает? Не Иван же Петрович. Хотя в общаге у нас один кликал всех кошек Кис Иванычами. Эх, не жили богато, так нечо и начинать, – отгрызая пластмассовую пробку, промычал клиент и с жадностью забулькал «из горла».
Кот выглянул из сумки, прижал уши, принюхался. Василий выбрал из ведра кусочек мяса помягче. – Закусывай, тезка! – Кот плавно выскользнул, ухватил мясо и, по-воровски пригнувшись к полу, неожиданно скользнул под стол и заурчал. Хозяин осушил больше половины бутылки, утер набежавшие от натуги слезинки. Лицо его окрасилось румянцем, глаза стали шире.
Клоков принялся «крутить шарманку». Куски мяса исчезали в огромном раструбе и, пощелкивая, длинными червячками выползали из решетки. Кот смело подошел к его ноге, выгнул спину, потерся о брюки. Поднявшись на задние лапы, он уперся передними в столешницу и потянул носом. Василий изумился огромным размерам животного, пушистой шубе и длинному, мохнатому хвосту. На ушах торчали кисточки. Не кот, а настоящая рысь. Он бросил еще кусок мяса. Зверь подхватил его на лету и шустро уволок под стол.
– Красивый? – Не без гордости спросил хозяин. – Губернатор. Так его в общаге называли. Я, когда откинулся, освободился, значит, остался при судоремонтном заводе столяром работать. Койку в общаге получил. Он там вроде коменданта был. Спал в красном уголке под батареей, целый матрац ему не пожалели. Ходил, где хотел, а мышей, гад, не ловил. Накой они ему, если он при столовке кормился. Я ведь тоже из-за кошачьего хвоста загудел, два года дали, – он отхлебнул винца, затянулся сигаретой.
– Плотником работал. Все мог. Двери с окнами окосячить, рамы оконные с переплетами смастерить, мебель любую исполнить. Дом тесом обшить, стены вагонкой, форточку врезать без проблем. Раз, после халтуры, сели с ребятами, как положено, по-людски. Мало оказалось. А взять негде. Но у моей жинки всегда припрятано. Говорю, ждите, сейчас будет, и домой. Мои сидят сериал смотрят оторваться не могут. Я – шур, шур, нащупал, родимую. Моя услыхала, чума ее возьми, вылезла из комнаты и давай в дуду дудеть. Ухватила, стерва, бутылку и тянет. На подмогу маманя с дочками подоспели. Вырвали бутылку и давай меня мутузить. Тут уж я осерчал. – Да что же это, мать перемать. Рабочему человеку и выпить с друзьями нельзя? – Психанул, схватил топор, каак размахнусь. Они врассыпную. А я соображаю, что бы такое учудить для острастки, для куражу пущего? Как на грех, кот наш Васька с печки сиганул. Хотел я ему хвост оттяпать, да не рассчитал, аккурат на две части и разделил. Бабы мои вопят. Я заорал, – убью! Так, для испуга. Я ж не злодей какой, чтоб жизни кого лишать. Тут, будто назло, Гришка-участковый вывернул из-за угла на коляске, пистолет выхватил. Не думал я, что он, гад ползучий, статью мне припаяет. Кота бабы мне простить не захотели, значит. Вот хулиганку и пришили. Но я на зоне не пропал. Плотничал, столярничал, все больше по начальству мебель мастерил. За примерное поведение меня освободили досрочно. В деревню возвращаться не захотел. Тоска и некультурность сплошная. Я теперь как белый человек живу в общаге, на судоремонтном заводе работаю. Еду маму навестить и подарок ей везу. Заместо того Васьки. – Он заглянул под стол, но кот перебрался на стул, причем выбрал тот, где Студент оставил белую куртку. На ней-то он и расположился.
– А ну, к ноге! – Приказал хозяин. Но тот даже ухом не повел. – Презираешь, значит. Ничего, к мамане попадешь, не зажируешь, и мышей ловить научишься. – Он достал горсть денег, протянул Василию. – Отстегни еще одну. Не боись, я норму знаю, времени вагон. – Долго и внимательно глядел на часы, а потом спросил, – сколько натикало то, братан? – Клоков ответил. – О, обрадовался тот мне еще не скоро, в Таежной приземлюсь.
– Почти час, пожалуй, управится, потерплю. – Ночной сторож продолжал штурмовать мясную обрезь и так увлекся, что не почувствовал, как поезд сбросил скорость. Только привычный скрежет и визг тормозов отвлекли от мясорубки. – Елкин гвоздь, ведь приехали. – Он затряс пассажира изо всех сил за плечи. – Очнись, плотник, твоя станция. – Кричал он пассажиру в ухо и тащил к тамбуру. Спустил на перрон, помог устроиться на скамейке и едва успел в последний вагон. Пулей вернулся в ресторан. На стуле уютно дремал кот. – Господи, а Ваську то он забыл. – Клоков ловко засунул его в сумку. Зверь, очнувшись в темном «мешке», заметался, издавая шипенье и урчанье. – Куда его теперь? Не на ходу же выбрасывать. Жди следующую станцию, тезка. – Приоткрыл молнию. Кот, как тараном, поддал крутой головой, выскочил и скрылся, забившись за ящики в конце вагона. – Ну, одарил, умелец, будешь теперь с ним цацкаться. – Василий занялся разливом вина, поглядывая в зал из умывальника.
Неожиданно вошла Настя. Остановилась, всматриваясь в темноту вагона.
– Настена, я здесь, – негромко позвал он. – Как дела?
– Плохо, – кривя губы, она опустилась на стул.
Василий сел напротив.
– Ну, ты не очень, – не зная, как помочь, он дотронулся до ее руки. Маленькой, мягкой, холодной. – Может, деньги нужны? Не стесняйся, я могу немного.
– Спасибо, Вася, – она шмыгнула носом. – Антоныч обещал да и наши из бригады собрали. Как вы думаете, они за деньги его отпустят?
– Конечно! Все берут.
– Я сама виновата, – прошептала Настя. – Я беду накликала. Я так его люблю, даже страшно становится. Нельзя так, грешно. Я, сумасшедшая, ко всем его ревновала. День и ночь Бога молила, чтобы мой Андюшечка в аварию попал, ног, рук лишился, как каменный стал. Я бы его, любимого, в колясочке возила, кормила и поила из своих рук. И только, чтобы весь, весь мой стал, понимаете. Вот и наказа Бог, – исступленно всхлипывала Настя.
Василий вскочил, побежал за водой. – Ну и дела, – удивился он, – ну и Настена, наговорила. Упаси Господь от такой любви, болезнь какая-то. – Подал ей стакан.
– В милиции мне даже свидание не разрешили. – Ой, – вздрогнула она. – Кошечка! Хорошая какая. – Ее глаза немного повеселели. – Откуда она у вас?
– Это кот Василий, – улыбнулся он.
– Кошка, кошка, сразу видно. Вы не расстраивайтесь. Они всегда чистенькие. А котят принесет, раздадите, у нее красивые должны быть котята. Красавица, Василисонька. А можно, я ее возьму? Завтра верну, я с ней хорошо буду обращаться, можно?
– Конечно. Хочешь, совсем оставь.
– Спасибо, Вася, вы хороший, всегда добрый, сердечный. Андрюша вас уважает. Он говорит, – Василий – мужик слова, не трепач.
– Знаешь, тебе надо из Москвы обратно самолетом. Деньги в зубы и выручать. Добейся свидания с ним. Он подскажет, к кому обратиться и сколько дать.
– Хорошо, – она прижала кошку, и в обнимку с большим пушистым клубком пошла к себе.
Глава 33
Мяса много. Раньше свернул бы, и лоб не вспотел, а сейчас что-то притомился. – Клоков прилег на стулья, закурил. – Вино надо разливать, утром писатели придут. Ладно, отдыхай, всех дел не переделаешь, а здоровье, шутя, подорвать можно. Шесть дней осталось, шесть ночей и в отпуск на
