рыбалочку с пацанами. А куда Василису девать? Бросать жалко. В деревню отвезти? Но там есть кот – отличный, удивительный. Любит на огонь смотреть. Где-то горит, он уже рядом. Ему даже кличку дали Пожарник. Я тоже люблю на огонь смотреть, на душе покойно делается, и только хорошие мысли в голову приходят. Неужели и у кота есть душа? Может и правда, люди после смерти в животных переселяются?
Ходил как-то по вагонам один блаженный. Худой, аж прозрачный. С бритой головой в желтой простыне. Призывал всех ради счастья прославлять Кришну. С утра до вечера повторяя. – Кришна, хари! Хари, Кришна! Книги святые продавал. Проводники ему объяснили. – Если ведешь торговлю, обязан «копытные» вносить хозяину вагона.
– Я книги бескорыстно продаю, выручку братьям отдаю, чтобы нищим помогать, бездомных утешать, обиженным слезы осушать.
– Может, братан, ты и правда святой, дело твое, но нас за лохов держать не нужно. Передай своей братве, пусть нам по мелочи отстегивает. А не хочешь, сворачивай лавочку или бесплатно книги раздай.
Он, понятно, никому ничего не раздал, а поплелся в ресторан и попросил воды и горсточку риса. Захаровна руками развела, – Господи, не человек, а цыпленок второсортный. – Приказала выдать ему обед за свой счет. А он, увидев селедку с луком, миску щей с мозговой костью, бифики с кашей, чуть в обморок не свалился. – Грех, нельзя ни животных, ни рыб, ни птиц убивать, потому что все они когда-то были людьми. – И поведал, что человек после смерти не исчезает, душа его переселяется в разных животных. Причем, если он жил непристойно, то свиньей станет. Юлил, ловчил, значит, змеей. С нищего последнюю рубаху содрал, заслужил шакала. Только праведники переселяются на другую планету, приближаясь к Богу.
Его рассказ заинтересовал многих. Стали спрашивать, как точно узнать, кем станешь после смерти? Кукла купил у него книжки, чтобы точно вычислить, что его ждет. А директор разрешил торговать в тамбуре. – Пусть, книги полезные, против советской власти и коммунистов. – Книги мало, кто осилил. Брали и скоро бросали. Один проводник, правда, увлекся, а когда в Москву вернулись, Антонычу заявление подал. – Прошу уволить по собственному желанию в связи с переходом в истинную жизнь, а в конце приписал. – Да здравствует Кришна, Хари, Хари, Кришна!
– Интересно, кем я стану, – размышлял Василий. – И встретимся ли мы в той жизни с моей Валентиной? Наверно, опять будем рядом. Она домовитая, ласковая, в кошку превратиться. Я на праведника не потяну, даже пробовать не стану, согласен котом еще одну жизнь на земле прожить. – Тело сковала приятная истома, будто лежал не в темном железном вагоне на разъезжающихся, жестких стульях, а на мягкой травушке, в лесной тишине. Он не заметил, как промелькнула станция, не слышал, как стучали с перрона, требуя маслица, колбаски, селедочки. Не поднялся, когда кто-то выкрикнул, – эй, в ресторане, красненького! – А, проснувшись, лежал, напевая, – Скоро осень, за окнами август, от дождей почернели кусты. – Не было никакого желания работать.
Двери щелкнули, Ночной напрягся. Неожиданно над ухом раздался мягкий, слегка запыхавшийся голос. – Доброй ночи, вы за хозяина?
Почти рядом стоял полный, пожилой мужчина среднего роста с лысиной, слегка прикрытой седенькими, тщательно зачесанными на затылок, редкими волосами. Круглое лицо добродушно улыбалось.
Щеки мясистые, розовые «под галстук». Очки в увесистой оправе. Светлый пиджак букле выпирал на животе. Один рукав запрятан в большой накладной карман. В руке портфель с двумя бляхами. – На отставника похож, – оценил Клоков. – Здравствуйте! Ресторан закрыт.
– Вижу, сынок, вижу. – Он огляделся, поворачиваясь всем телом. – Позволь, милый, перекусить. Все наше с нами, мы по-походному, дозволь, а? Незадача вышла. С одного поезда на другой. Пожевать по- человечески не успел. А на пустой желудок и сон не идет.
– Может вам тарелку, вилку дать?
– Спасибо, все мое при мне. У меня прокурор, сынок, все учтет, ничего не упустит, – говорил он, разгружая содержимое толстого растрепанного портфеля. На столе появились баночки, сверточки, бумажные тарелочки, походный ножик– вилка, флакончики с солью, перцем, стопочка и плоская бутылочка.
– Повезло вам с прокурором. Обычно от них ничего кроме дальней дороги не жди.
– Бог послал, жена моя, Зинаида Кузьминична. Ну, милый, садись, стаканчик прихвати.
– А что, правда жена – прокурор?
– Шутка. Бухгалтер она. А ныне на пенсии, впрочем, как и я. Ну давай, приступим. – Он отвинтил пробочку на плоской бутылке.
– Спасибо, я на службе.
– Служба – дело святое, – мужчина аккуратно, с любовью наполнил стопочку. – Самую малость, закуска хорошая.
Сторож снова отказался.
– Ну, за все хорошее, – гость опрокинул рюмочку, зажмурился и застыл на несколько секунд. Потом блаженно выдохнул. – Хорошо пошла, с пользой, и приступил к закускам. – Сынок, а поесть и тебе можно, не преступление ведь.
На столе призывно пахли – жареный цыпленок, домашняя буженина, кусочки селедки в баночке, отбивные, свежие помидоры и огурцы, зелень, салаты, аджика, корейская чимча, соленые грибы, маленькие, пухлые пирожки, кусок домашнего наполеона. Василий поразился, как все это поместилось в портфеле, и как хозяин тащил его одной рукой.
– Да, служба. Дай Бог, чтобы нас никогда на службе черт не попутал, как этих ГКЧПистов несчастных.
– Несчастных? – Удивился Сторож.
– Несчастных, черт их попутал. Ну, посуди. Разве дураками их назовешь? Нет. Все люди солидные, а повели себя, как дети малые. Действовали вроде под гипнозом и вдруг очнулись и виниться побежали к Горбачеву. Нет, сынок, не по своей воле кашу заварили, бес посмеялся.
– Вы верующий?
– Смотря в кого? В Бога нет. Может он и есть, но я не верю. А в беса поганого – да. Есть он, действует всюду. И не спасешься от него ни молитвой, ни партбилетом. Возьми вашего брата, работника торговли. Трудится, трудится, и вдруг, растрата сумасшедшая. Ведь понимает, что все равно поймают, а для чего он это делает, объяснить толком не может. То-то, сынок, черт попутал, посмеялся. Я этот вопрос давно изучаю. Тысячу и один пример имею.
– А из личной жизни?
– В первую очередь, милый, оживился гость. Попутала нечистая сила. – Он взволнованно утер пальцы салфеткой. Потом наполнил стопочку. – Поддержи, сынок, всего пять капушек, уваж старика.
Василий согласился, подал стакан. – Только попробовать.
Гость опрокинул стопочку, нервно ухватил огурчик и быстро сгрыз его.
– И какой он был, с рогами и копытами?
– Такие только алкоголикам в горячке видятся. Нет, явилась женщина, – начал он таинственно.
– Женщина, – улыбнулся ночной, – это дело знакомое.
– Э, родной, не смейся. То не просто женщина была, сущий дьявол, оборотень. Веришь, пятьдесят лет прошло, а все до капушки помню. Помирать буду, в памяти сохранится.
– Очень красивая? – Волнение гостя передалось Василию.
То-то и дело, что нет. Сколько живу, с другими сравниваю. В сто крат краше встречал, но все они обыкновенные. А она чародейка была, колдунья, чаровница чистой воды. Словами не объяснишь, как, например, чудо или волшебство. Другим человеком меня сделала, за что ей низкий поклон на всю жизнь.
Вернулся я с войны. Сам видишь, – он хлопнул ладонью по пустому рукаву. – Мне тогда чуть больше двадцати было. Жить можно, но с одной рукой – только в начальники, – он подмигнул. – Окончил курсы бухгалтеров, там с прокурором моим и познакомился. Направили в торг, а со временем в ревизоры перевели. В партию вступил, честностью и принципиальностью отличался. Сам, поди, знаешь, как таких в торговле любят? Работа, как у следователя. Найти, докопаться, вывести на чистую воду. Я честно находил вора и разоблачал. Начальство другой раз тебе намекает, мол, полегче, помягче, родственник большого человека там работает. А я наоборот кротом рою. Свирепствовал необузданно, никого не щадил. В меня стреляли,
