закатила глаза, покачала седенькой головкой. – А дикое веселье канкана? Прелестный, чувственный мотив. – Без женщин жить нельзя на свете, нет! Или жизнерадостное, – я танцевать хочу, я танцевать хочу. А еще мечтательное, – помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось? Вот это искусство. Я специальные курсы закончила и была зачислена в труппу стажеркой. Но, к сожалению, судьба актера чаще зависит не от таланта, а от связей и знакомств.
Все слушали ее с большим вниманием, а Юлька даже рот открыла.
– И все-таки я не жалею. Я нашла себя в трудовом коллективе завода, потом на комсомольской работе, затем в общественном питании. Главное жить в согласии со своей совестью и душой.
– Это уж точно, – вздохнул Николай, – за деньги на эстраде и ворона соловьем запоет. Я ведь хотел поступить в консерваторию, на факультет композиции, но родители запретили. Сказали, – получи настоящую профессию, а там хоть в цирк клоуном. Ничего, закончу институт, а диплом подарю папе с мамой. Зато потом сделаю все, но композитором и исполнителем собственных произведений стану.
– Охереть можно, – обрадовалась Юлька, – а нам по знакомству билетики бесплатно достанешь?
– Когда это будет? – Покраснел Николай, – что билетики, – он смущенно откашлялся, – я о вас оперу пишу, хотел поменять тему, а сегодня решил окончательно дописать начатое, потому что вы очень славные, замечательные люди, – он запнулся и с надеждой посмотрел на Василия.
– Правильно, Коля. Спой арию тепловоза. Душевная вещь.
Студент начал отнекиваться, но его стали бурно упрашивать. Наконец, он настроил гитару и запел. Сначала тихо, потом громче, громче, а под конец ему уже подпевали. – Я – тепловоз, а не дрезина. Стрелой летят мои стальные шины. Я всех тяну, я все могу, я – самый главный здесь мужчина.
Неожиданно на пороге появилась большая фигура Юрия Антоновича. В кителе, фуражке с белым чехлом и с бязевыми перчатками в руке. Он постучал о край полки, – можно? Не помешал? – Присел на постель, придвинув плотно к стене Юльку, Володю и Николая. Снял фуражку. – Жарко, – положил в нее перчатки, пристроил на колене. – Я состав обошел, – говорил, не обращаясь конкретно ни к кому, но все со вниманием слушали. – А у вас значит собрание? Правильно, надо ситуацию обсудить. – Он понюхал пустую бутылку, сморщился, поставил на место. – В стране жарко, не знаешь, ебенть, с чего пить – с горя или радости, – все напряженно ждали, пытаясь уяснить, к чему он все это говорит, почему вдруг «заглянул по-свойски». – А пассажиру, ебенть, все до лампочки, только о себе и печется. В какой вагон не войдешь, везде с жалобами, угрозами, упреками. А что я могу? Электрика нет, проводников недокомплект, работаем все лето без выходных, личный состав устал, а он знать ничего не хочет, ебенть, денежки вложил, билет купил, будьте добры, обеспечьте соответствующий комфорт, правильно? – Обратился он к Морозовой.
Елизавета Валерьяновна от неожиданности забормотала, что, безусловно, мы обязаны. – Вот, – оживился Генерал, – и я про то же – обязаны, товарищи! Я с вами вполне солидарен. Давайте останемся при своем мнении, но обеспечим пассажиру горячее питание.
Все с облегчением вздохнули. – Да разве мы против? – Горячо заговорил повар, мы директора хотели проучить.
– Ну и лады. Проучили и хорошо, и я его проучил, а теперь за работу.
Василий мог еще отдыхать, но пошел вместе со всеми.
Ресторан был полон народа. Несколько человек даже стояли в проходе, ожидая очереди. Директор метался по залу с тарелками в обеих руках и непрерывно дымил сигаретой, роняя пепел на пол.
Увидев вернувшихся «бастующих», он без лишних слов сел у стола с бумагами. Юлька закружилась с подносом возле посетителей. В посудомойке плескалась, как уточка, Морозова, напевая что-то веселое из Штрауса. Гора грязной посуды скоро растаяла.
– Видал, Васыль, пассажир так и прет, полный сенокос. – Мало горючего взяли. Народ обезумел, кто от радости, кто с тоски, пьют за троих. Решение Горбачева обсуждают. Тут, у кого хочешь, нервы сдадут. – Директор потер ладошкой щеку, засмеялся. – Распустить КПСС. Ну, приехал паровоз, ну, нарулили. Полный тупик. – Он резко наклонился к уху Василия и шепнул, – сегодня все разлей, будем пассажира радовать, нашу альфу и омегу.
Глава 37
Ворочаясь с боку на бок, Василий лежал с закрытыми глазами, но уснуть не мог. Встал, вышел покурить. Отъехали от какой-то станции. Стоянка всего ничего, выглянуть из окна не успеешь. Их десятки, и все почти на одно лицо. Перрон, вокзал, водонапорная башня, зеленый забор. Старики со старушками продают рыбу, грибы, ягоды, картошку. И всюду толпа людей, штурмующих вагон-ресторан.
Появилась Петровна и строгим голосом произнесла, – тебя Юрий Антонович требует и, ничего не объяснив, повернулась спиной, но не ушла. – Следователь тебя вызывает.
– Следователь?
– Тсс! – Она показала на открытую дверь купе начальника поезда.
Василий вошел. За столиком расположился мужчина лет тридцати пяти, худощавый, в светлой рубашке, розоволицый, с пролысиной на макушке. С краю у входа сидел Генерал с важным лицом. Увидев сторожа, он произнес. – Вот Клоков Василий Анатольевич – ночной «директор» ресторана. Заходи, Вася, с тобой хотят побеседовать, – а Петровне шепнул, – сделай чайку, пожалуйста, угостим товарища.
Товарищ с улыбкой согласился. – Присаживайтесь, – обратился он к ночному. Я – Сафронов Игорь Александрович, оперуполномоченный линейного отдела милиции. Вы у нас проходите как свидетель, пока.
Василий растерянно посмотрел на Юрия Антоновича. Последнее слово ужалило. Но начальник с невозмутимым видом ответил ему мягким движением век сверху вниз.
– В ночь с девятнадцатого да двадцатое августа сего года вы находились в вагоне-ресторане. В двадцать минут седьмого состав прибыл на станцию Малиновка. Приблизительно за десять минут до остановки, в ресторане появились лица кавказской национальности. Они приобрели у вас бутылку водки по цене 50 рублей и последовали в сторону головы поезда, так?
– Так, – обрадовался Клоков и подумал, – вот, где собака зарыта.
Петровна поставила перед Сафроновым стакан крепкого, ароматного чая, конфеты и сушки на блюдечке.
– Приятного аппетита, – жеманно произнесла она.
Сафронов попробовал чай, почмокал губами, – отлично, отлично. Непременно выпью, – снова обратился к Василию. – Вспомните, может, еще что-нибудь произошло?
– Ничего. Пришли, купили, пошли дальше, потом прибежал пострадавший. – С независимым видом заявил сторож. – Они, правда, спешили очень. За бутылку я взял с них не 50, а 25 рублей, а сдачу на чай оставили.
– Ого! – Развеселился Сафронов, – дорогой у вас чаек, я и не расплачусь. Значит, никаких претензий вы к ним не имеете? Ознакомьтесь и распишитесь, – он пододвинул Василию листок. – Я сейчас один, а участок больше двух Франций. Писанины по каждому делу, – он махнул рукой. – Украдут на копейку, а бумаги изведешь на рубль. – Сафронов почти залпом выпил чай, нос и лоб его покрылись испариной.
– Может еще? – поинтересовался Антоныч.
– Нет, хорошего понемножку. Лучше выдайте наличными, – он подмигнул Клокову и засмеялся.
– Я что знал, что у них деньги ворованные? – Не выдержал тот. Да и чаевые такие первый раз получил.
– Не прибедняйся. Конечно, такие клиенты не каждый день едут, но от Москвы до Владивостока ящик водки уходит? – Он прищурил глаз. – И обратно ящик, – резко, из-под тишка, обжог взглядом ночного. – Кругом копеечка набегает. Винцом директор дает приторговывать. Так что жаловаться Василий Анатольевич у вас нет причин.
– А я и не жалуюсь. Плохо будет, уйду на стоянку сторожем. Сутки отдежурил, трое свободен. Машина есть, калымь на здоровье. Дома, при семье.
– Правильно, брошу и я к черту свою должность и подамся на стоянку, жаль, машины нет.
– Пока! – Язвительно вставил Клоков.
– Ну вот и возьми его за рупь двадцать, – Сафронов кивнул Юрию Антоновичу. – А знаете, угостите-ка еще чайком. И еще просьба. На вашем маршруте появились картежники. Мошенники покруче лиц кавказской национальности. У ночного сторожа могут попросить сдать зал ресторана на время игры. В конфликт не вступайте, народ гнилой, могут напакостить. Разрешите играть, но постарайтесь запомнить их и при первой
