– Ох, родненький, а я то, как же без тебя? Соколик мой, прилетишь ли обратно?
– Скучать будешь? – Василий присел рядом, обнял ее за плечи, прижал к себе.
– Знаешь, как я к тебе привыкла, – она скривила губы, на глаза набежали слезы. Вытерла ладошкой беззубый рот и вдруг заплакала навзрыд.
– Ты чего, мать? В чем твоя тоска-печаль? Все образуется.
Но она еще горше заплакала. – В чем тоска-печаль? Тридцать пятый годок сегодня, как погиб мой сыночек. Васьком тоже звали, – она попыталась улыбнуться, но получилось жалостливо и невесело. Положила на стол деньги за водку, спрятала бутылки за пояс юбки.
– Я ж не знал, мать, прости.
– Да разве надо это тебе знать? – Устало произнесла она, – ты меня прости, лезу со всякими глупостями. Я, Васек, снайпером отменным была, одним из лучших в полку, два Ордена Красной звезды, но споткнулась, увлеклась, пузо схлопотала. Но, поверишь, не жалею, хотя майор тот женатый был. Меня, конечно, в тыл. Родила мальчика, назвала Василием, в честь отца. Жили мы с сыночком счастливо. Как могла поднимала, кровиночку мою. Уже десятый годок ему пошел и... – она запнулась, – под трамвай угодил, вот и все, – Марь Ивановна села, хлопнула руками по коленям. – Дожила, старая. Ноги не держат, – оперлась о руку Василия, поднялась. – Ну, это, золотой мой, между нами. Не ругай, если, что не так, отдыхай, – она вышла шаткой походкой, сгорбленная, понурив голову.
Проспал Клоков долго, до закрытия ресторана. Вошел в зал, из кухни приятно потянуло гороховым супом.
– Твой любимый, – сообщил Володя, – в животе полно, а в штанах тепло, – сострил он, отмеряя половником погуще. Наловил копченой грудинки, выдал глубокую тарелку розовых сухариков. Ночной осторожно поставил судок на салфетку, накрошил сухариков, черпнул ложкой густой, душистый волшебный бульон, поднес ко рту, но, услышав истошный вопль Юльки, проглотил горячую жижу и сильно обжег язык и нёбо.
За ее столиком сидел мужчина средних лет с приятными, мягкими чертами лица. Он сонно и лениво смотрел на Юльку.
– А когда жрать садился, думал, что платить нечем?
– Конечно, думал, ну, не шуми, в Москве рассчитаюсь. Хочешь в морду дай, – он закрыл глаза, вытянул губы.
Директор энергично поднялся, кивнув Василию.
– Идите, товарищ Кукушкина, я разберусь, дайте счет. – Он взял листочек, присел рядом с клиентом и медленно прочитал, – салат столичный, суп гороховый, цыплята табака – две порции, коньяк «Самтрест» – сто грамм, кофе черный. – Пожалуйста, уплатите. Иначе на следующей станции сдадим в милицию, а потом под суд.
– Я ж говорю заплачу, как в Москву приедем, а сейчас нет ни копейки. Хотите в морду дайте.
– Хорошая у вас валюта – морда. И часто пользуетесь?
– Бывает.
Ясно. Гражданин, немедленно покиньте зал.
Посетитель выскользнул из-за стола.
В тамбуре Сергей Николаевич остановил неплательщика. – Может рассчитаетесь?
– Да с дорогой душой, но сейчас ни копейки, – улыбаясь, начал он.
– А своей валютой? – Зло предложил директор и ударил его крюком снизу под ложечку и сбоку в челюсть. Добавил по шее. Вернувшись на кухню, Велосипед протянул счет Захаровне, – спишите на меня.
Василий хотел съесть волшебный суп, но сухарики размякли, превратившись в кашу, и перестали аппетитно хрустеть.
Директор пощелкал на счетах, отодвинул их и подсел к нему.
– Нет, подумай, Васыль, какая скотина. Рылом торговать, как проститутка. Хотя проститутку я уважаю, она труженица. А этот? Тфу, мерзота. Даже бить его поганое рыло противно. Ну, разве это человек? Понимаю, нет денег. Всякое случается. Так ты терпи или приди, объясни, по-человечески попроси. Я тебя накормлю да ещё с собой заверну.
– А вы бы попросили?
– Никогда, – твердо воскликнул директор, – украл бы, но просить – ни за что. Да лучше с голоду околеть, чем унижаться. Я читал, что в Японии нет нищих. У японцев закон – лучше харакири, чем на панель с протянутой рукой. Железный народ. Поэтому они впереди планеты всей. Я с ними солидарен. Может я не прав, но нищем не подаю. Потому что они всех за лохов имеют. Думаешь, этот мордой торгует и раскаивается? Чертва с два, сопли утрет и над всеми смеется. Не верю я никаким убогим, нет безвыходных положений. Будь ты хоть хромой, безрукий, не дай Бог конечно, но прокормиться, если хочешь, сумеешь. Есть у меня родственник. Мальчишкой порох изобретал. Опыты делал и без глаз остался. Так он специальную школу окончил, потом исторический и юридический факультеты университета. Сейчас адвокатом работает. Женат двое детей. А мог бы плюнуть на все и ходить побираться по вагонам метро и электричек.
Вот мы с тобой зрячие, а хотя бы один факультет университета окончили? То-то.
Василий доел суп, подобрал остаточки.
– Понравился?
– Еще бы, – ночной аж порозовел от удовольствия. – Пойду вторую порцию просить.
– Что умеет наш повар, то умеет. – Чернушка встал. – Слышь, Васыль, вот за его суп я готов по морде получить.
– И я бы не отказался, – засмеялся Клоков.
Глава 38
Ресторан опустел. Юлька села подсчитывать выручку, Николай готовил пакеты с печеньем. Директор шелестел накладными. Морозова начала убирать зал.
В дверях появилась женщина маленького роста, неопределенного возраста, худенькая, скромно одетая. Лицо ее было мягким, добрым, приветливым. Волосы строго зачесаны назад. Василию показалось, что она сейчас встанет посреди зала и начнет громко петь. Он не ошибся. Пассажирка, оказавшись в центре, обратилась ко всем сразу и протяжно, нараспев произнесла. – Братья и сестры, мир вашему дому. Вознесите глаза к небу, оторвитесь от земных забот, подумайте о вечном. Там Творец, он думает о каждом, давайте и мы подумаем о нем, – женщина подняла небольшую толстую книжицу, – вот правда, вот свет Христовый. Читайте, идите истинным путем и знайте – доброта и терпение Его – безграничны.
– Вы что себе позволяете? Прекратите религиозную пропаганду, здесь не Богадельня, – закричала Морозова, грозно ухватив швабру двумя руками.
– Сестра, – не смутилась гостья и ласково посмотрела на Морозову, – смягчи душу свою, обратись к истинному источнику света и радости, – возьми, читай.
– Я вам не сестра, я пятьдесят лет в партии, убирайтесь отсюда.
– Мне кажется, я здесь пока командую, – Чернушка повернулся к гостье. – Можете продолжать.
– Спасибо. Отец Небесный не оставит вас, ответит добром на добро. – Женщина слегка покраснела, раззадорилась, глаза наполнились восторженным блеском. – Но я хочу обратиться к сестре, – она снова подошла к Морозовой. – Сестра, Его доброта и терпение безграничны.
– Какая доброта? Взрыв на Чернобыле? Авария на «Адмирале Нахимове»?
– Это расплата за грехи наши.
– Грехи? А дети? Утонувшие дети? В чем они согрешили? А люди, погибшие на реакторе, что они сделали плохого?
– Он знает, что творит, ему виднее. Вот здесь, – она полистала, попыталась прочитать, но Морозова ткнула ее шваброй под зад.
– Здесь не частная лавочка, а государственное предприятие и любая религиозная пропаганда запрещена.
– Была запрещена пока ваша коммунистическая партия правила бал, а сейчас свобода слова. Вы лучше бы доказали нам, что Бога нет. Не можете, только кричать горазды. А вот товарищ, – Велосипед указал на женщину, – с фактами в руках утверждает, что Бог есть. Прошу вас, продолжайте свою интересную,
