полезную и нужную лекцию. У нас свобода вероисповедания. Хочешь в Христа, хочешь в Будду, а хочешь в черта. – По мере того, как говорил директор, лицо гостьи наполнялось ужасом.
– Что вы, милый брат, – она приложила ладонь к левой груди, губы ее побледнели, – ни в коем случае, нет, только истинный Христовый свет, только Он наш Бог и Отец Небесный. Мы – свидетели Иеговы, идите по нашему пути, только Он приведет к спасению, – испуганно, сбиваясь, заговорила женщина.
– Так она еще и сектантка, – возмутилась Морозова. – Сергей Николаевич, мы люди православные, зачем нам проповеди сектантов, гоните ее. Может еще Аум-Сенрике или Белое братство защищать станете?
– Причем здесь сектанты, вы человека изувечите, – заступилась Антонида Захаровна. – Покушайте, – обратилась она к женщине, – я вам супа горохового налью с копченой грудинкой. Отличный суп, он уже «загус».
Гостья прикрыла голову книгой и продолжала агитацию. Директор развеселился. – У нас свобода слова, но я здесь начальник и не желаю терпеть чужой идеологии. Садитесь, гражданочка, лопайте суп с копченой грудинкой. Мы народ православный и другой веры нам не надо. Правильно я говорю.
– Точно! – Поддержали его подчиненные и припозднившиеся клиенты.
– О, как вы заблуждаетесь. Господь один, но все пути к нему ложные, кроме нашего.
– Тетка, – закричала Юлька, – тебе же народ ясно сказал или падай и жуй, или крути педали, пока под зад не дали. Нечего нам пургу гнать. Все мы верующие, знаем, что почем, не такие кочегарки размораживали. Надо будет спасемся и тебя не спросим.
– Кукушкина, полегче, – опешил директор.
– А чего она пришла туту права качать? Правильно Морозова говорит. У нас своя вера. Вы разве не знаете, что сектанты детей едят и порят друг друга хлыстами до крови?
– Глаза агитаторши забегали, она слегка оробела, заволновалась, положила книгу на стол и быстро исчезла.
Все, как по команде, бросились к маленькому, толстенькому томику. Первая схватила Юлька. Полистала и объявила, – картинок нет, читать нечего.
– Картинок захотела. Дай-ка, – директор открыл на первой странице и прочитал. – Новый завет Господа Нашего Иисуса Христа, Нью-Йорк, безвозмездный дар «Гедеоновых братьев». Американская, – оглядывая серебристо-клеенчатый переплет, восхитился он. – Даже закладочка имеется, только уж больно мелко напечатано, читать трудно.
– Американская? – Удивились Юлька и Антонида Захаровна.
– А я что говорила? – торжествующе вставила Морозова, – происки ЦРУ. Везде эти вездесущие американцы сунут свой омерзительный нос.
– Ну и что же, – неожиданно подал голос Николай. – Эта книга ни русская, ни американская, она – вечная, общенародная. У нас в институте такие часто раздают. Сейчас действуют множество религиозных организаций м каждая на свой лад пытается привлечь к себе как можно больше людей, а в принципе, – он усмехнулся, – все указывают на один и тот же источник.
– В институте? – Ужаснулась Морозова. – Куда же смотрит руководство, комитет комсомола?
– Вспомнили вчерашний день, а он давно прошел. Теперь все комсомольские вожаки кооператорами заделались, а те, что остались, в подполье ушли и сидят тише воды, ниже травы.
– А вы, Николай, разве не комсомолец? – С трепетом спросила Морозова.
– А что я хуже других? У меня, Елизавета Валерьяновна, один идол – эстрада. – Он вскочил и, пританцовывая на одном месте, начал выкрикивать, – Рок, рок, – вот наш Бог.
– Царыца Небесна! – Обомлела баба Ганя.
– Коленька, не Богохульствуй, – Антонида Захаровна взяла у директора книжицу, полистала, сильно прищурилась, но, ничего не разглядев, надела очки. – Авраам родил Исаака, – посмотрела на всех из под очков и пожала плечами.
– Как же так? – Недоуменно спросила Юлька, – Авраам ведь явно мужик, может вы плохо видите?
– Да нет, Авраам, – повторила Антонида Захаровна и, листая дальше, продолжала. – Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
– О! – Обрадовался Чернушка. – Насытятся – это по-нашему. – Все оживились.
– Имеется в виду духовная пища, – заметила Морозова, и все разом повернулись к ней.
– А вы откуда знаете, Елизавета Валерьяновна? – Удивился Володя.
– Чтобы бороться с врагом – надо знать его оружие – это стало уже прописной истиной. Я закончила институт марксизма-ленинизма, факультет атеизма. А за православие ратовала, потому что эта вера истинно русская. И уж лучше наши священнослужители, чем сектанты всех мастей.
– И в церковь ходили? – Не унимался директор.
– Разумеется. По программе практического атеизма предусмотрено посещение служб различный конфессий. Я присутствовала на собрании баптистов, адвентистов, иеговистов. Везде одно и то же. Вот у католиков – иначе. В храме играет орган, все сидят на скамеечках с молитвенниками в руках, на окнах красочные витражи, рассказывающие о жизни Христа. Но в нашей, православной церкви разумеется гораздо лучше. Скажем, в Новодевичьем монастыре. Какой там хор! – Она подняла глаза к потолку и неожиданно тонко и чувственно запела. – Да исправится молитва моя, жертва вечерняя. – Бортнянский и Чесноков – мировая классика.
– Господи, как хорошо, нет слов, – опешили все.
– Елизавета Валерьяновна, неужели вы и правда в Боге не верите? Неужели в жизни Господь не помог вам? Не испытали вы его присутствия? – Шеф-повар посмотрела на Морозову с недоверием.
– Никогда и нигде. А вы грамотная женщина, а верите сказкам.
– Это не сказки, – с легким раздражением перебила ее Захаровна. – Я ни раз испытала на себе его доброту и помощь.
– Отец мой вернулся с войны без единой царапины, а ведь где только не доводилось ему бывать. А все потому, что мама за него молилась. Никто ее не учил, просто она просила Бога заступиться, он и заступился.
– Значит, по-вашему за тех, кто погиб, молиться было некому?
– Почему же? За всех молились, только не всех услышали.
– Да? Мама за братьев моих тоже молилась. Трое их было. Ни один жениться не успел. Саша в первые же дни при бомбежке в Ростове погиб. Юра – здоровяк, лыжник, в разведчиках служил. Под Москвой погиб, а Боря – учителем работал. Только институт окончил. Добровольцем пошел и что? Пропал без вести, теперь уж не жду. А мама до последнего часа надеялась и все молилась, – она сжала зубы, на сухих щеках притаились желвачки.
– А я тоже верю, что Бог есть, – вмешался поздний посетитель. – Моя мама во время войны ребенком была, но помнила, что жили они в селе под Одессой. Когда немцы стали отступать, к ним присоединились каратели. Из наших же подонков. По дороге все бесчинствовали. Крестьяне одной деревни заперлись вместе с батюшкой в церкви и молились, просили Бога заступиться, и живы остались. Немцы в церковь не заходили. Остальных жителей вырезали дочиста. Родственницу мамы убили вместе с грудным ребенком на пороге хаты штыком. Только шестилетняя девочка спаслась, в собачью будку залезла. Так они и собаку не пощадили. Вот так! – Пассажир замолчал.
Василий тоже не выдержал. – У меня отец в Бога не верил, а мама всегда в церковь ходила. Иконы в доме были, как сейчас помню. Богоматерь с младенцем, Неопалимая купина и еще много других, я их названий, к сожалению, не знаю. Отец шофером работал. Ехал он как-то зимой и застрял. Мороз – лютый. Буксовал он, буксовал, никак не вылезет. Двигатель надорвал, бензин израсходовал, движок заглох. Полный тупик. Сел он, заплакал от обиды – Эх, мать честная фронт прошел, а замерзнуть придется у порога дома в мирное время. – И вдруг, слышит кто-то стучит в двери машины. Он в окошко выглянул и увидел старичка в шапке, полушубке, с бородкой и посошком. Испугался, начал двери открывать, а их заклинило. Старичок ему улыбается и посошком путь указывает, вроде, говорит заводи, поезжай. Отец запустил движок, он и заработал, как часы. Полуторка выскочила из кювета, а старичок тот рукой вслед машет. Домой вернулся, маме рассказал, а она ему, – это ж сам Николай Угодник дорогу тебе указал, я ему молилась, а он и услышал. С тех пор в кабине отец возил образок Николая Угодника и всегда его почитал.
– Совпадение, – проворчала Морозова.
