Кажется, сегодня я высплюсь, – позевывая после вахты, мечтательно думал Василий. Но ошибся. Не успел прилечь – проснулся. Насторожился. – Почему так долго стоим? Авария? – Выглянул в окно.
На узком, коротком перроне с узлами, детьми, висящими на животе, кричали, размахивали руками десятки цыган, разодетые пестро, ярко, как на карнавал. В толпе, усиливая общую неразбериху, крутились собаки, которых теснили, тыкали вещами, наступали на хвосты, лапы. Животные рычали, визжали лаяли, но ни на шаг не отступали от хозяев.
В купе влетел директор. Задыхаясь, он трясся так, будто разразилось стихийное бедствие.
– Васыль, надо что-то делать. Цыгане, говорят, молдавские, возвращаются из Сибири. Коврами там торговали. На один билет целым табором в общий вагон сели. Триста человек. Антоныч с ума сходит. Начальник станции состав держит, но высадить их невозможно, целый полк солдат нужен. Ресторан забит ими. Сидят, курят, ничего не заказывают. Идем, надо от них избавиться. А то весь товар растащат.
В ресторане действительно цыгане крутились пестрой каруселью. Персонал, забившись в кухне, с опаской выглядывал из окна раздачи. Только Юлька, подбоченясь, ругалась с двумя молодыми смуглыми женщинами, причем кричала громче всех.
Неожиданно состав стал уверенно набирать скорость.
Чернушка нервничал, все время повторяя, – думайте. Думайте, товарищи, я с таким ни разу не сталкивался.
Морозова высунулась из посудомойки и выпалила, – дезинфекция. Надо хлорку разбавить в ведре с водой и брызгать веником, а им сказать, что крыс травим очень опасным ядом. Так они сами разбегутся. Я так когда-то делала.
– Гениально! Если сработает, я вам премию выпишу за успешное выполнение особоважного задания.
Он быстро накрутил в воде «ядохимикат» и принес в зал, обернув лицо марлевой повязкой. – Товарищи пассажиры, – громко объявил он притихшим цыганам. – Сейчас будет проведена санитарная обработка помещения против грызунов. Яд при попадании в организм человека приводит к смертельному исходу. Просим быстро покинуть ресторан.
Народ заволновался.
– Приступайте, – кивнул Велосипед Володе и Василию.
Те слегка помахали вениками. Клиенты зашевелились, загомонили, но уходить не собирались. Тогда Юлька выхватила у Василия веник и заорала, – что ж вы сидите, олухи, сейчас все помрете. – И начала плескать «ядом» по углам, приговаривая, – смертельно, смертельно. – Народ переполошился, женщины подхватили детей и стремглав бросились к выходу, мужчины пошли следом. Через несколько минут в зале никого не осталось.
Директор с чувством расцеловал Морозову и Юльку. – Потрясающе! Теперь действуем так. Юлька встает в проходе и всем, кто будет входить, меню в зубы, порожняк не пускать. Мужчины ей помогут. А я на обслуге.
Через полчаса два здоровенных бородатых цыгана вернулись. – Хозяин, кончай травить, кушать будем. Юлька продиктовала меню. – Женщина, сегодня пятница, мы люди верующие, пост, нам только картошку можно.
– На гарнир – макароны, – ответил Володя.
– Тогда давай водку, кильку с томатом и хлеб.
– Водки нет, только коньяк и шампанское, – ответила Юлька.
– Еще вино-портвейн имеется, – вставил Василий.
Бородачи посовещались. – Покажи вино. – Они долго смотрели бутылку на свет, настороженно спрашивая, – не обманываешь? – Заплатив за бутылку, попробовали. – Давай десять бутылок, пойдет.
– Замечательно, – Чернушка потер ладошками и обратился к мужчинам. – В вагонах не бузить и о том, что вино в ресторане покупали не распространяться.
– Не бойся, дорогой, мы люди смирные все понимаем. Долго едем, устали сильно, третий поезд меняем. Тяжело так.
В ресторан потянулись женщины с детьми. Выслушав меню, заказали всего понемногу. Увидев чахохбили, заволновались, стали принюхиваться. – Это ж рыба, а ты сказала утка. Лучше целый утка зажарь, сразу пять.
Торговля пошла бойко. Вино брали «ящиками». Володя едва успевал жарить «птицу».
– Николаич, кажется все спокойно, я спать пойду.
В тамбуре столкнулся с Петровной, она подметала, напевая. – Мой костер в тумане светит, искры гаснут на ветру.
– Ну, как держимся? Пройти можно или у вас тоже сплошной табор?
– У нас – тишина и чистота. – Она хитро стрельнула наведенными глазами. Щеки ее сияли «свежим» румянцем, а высокая прическа «мерцала» французским лаком. В ушах качались большие серьги обручем, а на груди красовалась медаль «За доблестный труд».
– Вы сегодня прямо, как фотомодель, глаз не оторвать.
– Правда? – Петровна засмеялась так, будто ей нечаянно плеснули за шиворот холодную воду. Она притянула к себе Василия и зашептала, – К Юрию Антонычу пришел самый главный цыган, барон, значит. Ох, Вася, какой же мужчина, вылитый Будулай.
– А кто это?
– Как кто? Ты прямо, как вчера родился. Разве не знаешь, фильм «Цыган»?
– Кажется, смотрел одну серию.
– Кузнец там в деревне, у него ребенок в войну пропал, а женщина его усыновила. Он ухаживать за ней начал, а она полюбила его, но скрывала, стеснялась.
– Кузнеца усыновила? – удивился Клоков.
– Да какого кузнеца, бестолочь. Сына, мальчика, а в Будулая-кузнеца влюбилась. И этот – Барон тоже такой же – красивый, солидный, волосы вьются, с проседью, а глаза аж душу выворачивают. Зубы все золотые, а в переднем бриллиант горит. Говорит, что Будулаю, артисту, свояком по матери доводится, а Сличенко, певцу, свояком по отцу. Во, дела-то какие!
Проходя мимо купе начальника поезда, Клоков заглянул в приоткрытую дверь и увидел красивого смуглого мужчину лет пятидесяти с черной кудрявой копной волос и короткой почти седой бородой. Начал вспоминать кино о Будулае, но ничего кроме душевной песни в начале и конце фильма в памяти не осталось.
В купе его поджидала Марь Ивановна.
– Э, мать, нечем тебя порадовать. Сегодня в бригаде собрание приходное, потом ужин, я обязан народ обеспечить. Последняя бутылка осталась.
– Ох, золотой ты мой, драгоценный, убил. Ну, уступи, для меня лично. Хочу с одним знаменитым человеком выпить. В плацкарте у меня едет цыганский барон.
– Будулай?
– Нет, тот артист, а это его брат. Чернявый, бородатый, зубы золотые.
– А в переднем – бриллиант, – перебил ее Василий. – Он ведь и Николаю Сличенко родичем доводится.
– Разве? – искренне обрадовалась Марь Ивановна. – Уступи, бутылочку.
– Ладно, а ты закажи контрамарку в театр «Ромен», – попросил он.
– Неудобно, но если только для тебя? Закину удочку.
– Ну, надо же было такому случиться? – Уходя, не переставала повторять довольная Марь Ивановна.
Обычно перед приездом в Москву ресторан закрывали раньше положенного срока и проводили собрание. Клоков принял душ из ведра, побрился, но, войдя в зал, застыл на пороге. Никакого намека на закрытие не чувствовалось.
– Ну, Васыль, дела, – воскликнул Чернушка. Удивительный народ цыгане. Билетов не берут, а на еду сотни не жалеют. Да еще за собак штраф заплатили. Представляешь, набрали дворняжек, кормят их. Те слоняются всюду. Выбрасывать не хотят, говорят, жалко, верные, мол, псы. Всю дорогу с нами проехали,
