– Естественно. Оскорблять безоружных сподручнее, – усмехнулся я и повернулся к девушке. – Так ты пойдешь со мной?
– Да.
Ногны для спуска по Горной Струе хранились в огромной пещере у стен города в хранилище размером с баскетбольный зал. Там сиротливо лежали у стеночки три бронзовые раковины… Похоже, скоро жильцы Небесного Города лишатся возможности даже вниз по течению прокатиться.
Ногна представляет из себя две половинки полого цилиндра размером чуть больше, чем нужно для упаковки одного человека. Впрочем, если сделать глубокий выдох, можно втиснуться и вдвоем. Стягивались половинки изнутри двумя толстыми ремнями. Уплотнителей в местах соединений не имелось вовсе.
– Вода же будет подтекать? – выразил я сомнение в надежности этого вида транспорта.
– Много натечь не успеет, – утешил толстяк.
Мы с Иреной взяли одну из ногн, вынесли на берег. От обрыва до воды было метра три. В душе тоненькими коготками заскребся страх…
– Прорвемся, – вслух утешил я самого себя и повернулся к толстяку. Сейчас, успокоившись, я чувствовал угрызения совести за то, что чуть не загрыз сгоряча в общем нормального мужика: – Ты извини меня, Наместник. Зла на тебя не держу. Просто не выношу, когда со мной общаются, как с рабом. Психанул немного, когда с тобой разговаривал. Кажется, перегнул палку.
– С огромным удовольствием столкну тебя вниз, Лунный Дракон, – мрачно ответил толстяк.
– Значит, так тому и быть. Давай, Ирена, забираться.
Она легла в ногну, я устроился сверху, прикрылся второй половиной цилиндра и в наступившем мраке принялся лихорадочно стягивать ремни. Через несколько секунд наш бронзовый гроб качнулся… и наступила невесомость.
3. Хищники города Петра
Как это всегда бывает в Петербурге, перед Новым годом столбик термометра поднялся до ноля и расположился там уверенно и надолго. Могучие белые сугробы поползли слякотью, под колеса хлынула грязная жижа. Даже минутная поездка по городу превращала машину в огромный шмат серой мерзости. И хотя отмывать микроавтобус каждый день было столь же эффективным делом, как и закатывать на гору сизифов камень, но и поставить в гараж замызганный «Раф» рука не поднималась.
Поэтому, подъехав к воротам каретной, я закатал рукава, набрал ведро воды, взял в руки тряпку и принялся натирать бока своему тарантасу.
– И не лень тебе дурью маяться? – задал вполне резонный вопрос невесть откуда взявшийся Гриша Капелевич.
– Привет, – проигнорировал я риторический вопрос. – Что-то тебя давно не видно было. Как дела?
– Как обычно. Жалуются все. Кому протезы десны натирают, у кого жевательная резинка к зубам липнет. Делать старым больше нечего. Рекламы «Дирола» насмотрелись, теперь зубы берегут. Вставные. Одна замухрыка семидесяти лет три раза челюсть переделывать заставила. На третий раз притащила фотографию времен сорок пятого. «Такие – говорит, – хочу, как раньше были!», и пальцем в фотку тычет. Снимок размером с паспорт, а она там третья в пятнадцатом ряду. Ну, я ей и сделал. Красно-бурые, с витыми клыками сантиметров пяти длиною. Бабка пасть закрыла, а они торчат, как бивни мамонта. Граф Дракула сдох бы от зависти. А она, карга старая, главврачихе нажаловалась. Галина Павловна говорит: «Премии я тебя лишить теперь не могу, и так не платят, но ты все равно дурак…»
– Гриша, – засмеялся я. – Теперь я понимаю, чего тебя гонят отовсюду. С твоим характером только палачем работать можно. Там клиенты жалуются крайне редко.
– Ничего, Игорек. Скоро у меня новокаин кончится, тогда я прямо здесь хорошим палачем стану. Ты смотрю, тоже на собрание не пошел?
– Какое собрание?
– Профсоюзное. Нашего директора председателем профкома выбираем.
– Как директора? Он же ворюга!
– Правильно. Вот и я не пошел. Не хочу за этого бандита голосовать.
– Ты идиот, Гриша! – взорвался я от возмущения. – Если никто из честных людей голосовать не станет, тогда нами всю жизнь ворье править станет! А ну, пошли! Где это чертово сборище?
Вломились мы на собрание весьма вовремя: наш драгоценный завхоз Терентий Палыч уже собрался подводить итоги.
– По одному голосовать будем, или сразу за всех? Кто за то, чтобы Сергея Михайловича выбрать председателем профкома, а Наталию Викторовну его заместителем прошу…
– Какое прошу! – заорал я, ломясь к столу, украшенному пустым графином и двумя стаканами. – Люди, вы что, с ума сбрендили?! Волка ставите овец сторожить!
– Ты чего хулиганишь! – вскочил со своего места директор. – Тебе никто слова не давал!
– А я и не спрашивал. Здесь профсоюзное собрание, а не производственная планерка, – отрезал я и повернулся к залу. – Братцы! Советские законы еще никто не отменял, и профком может очень много. Вам нравится месяцами лапу сосать? А ведь за нарушение трудового договора и невыплату зарплаты профком имеет право директора уволить. И вы хотите его выбрать? Думаете, он сам себя наказывать станет?!
– Так ты что, себя в председатели хочешь? – крикнула от стены Нинка из столовой второго этажа.
– Ну почему сразу меня? – действительно, и чего это я должен за всех отдуваться? Можно предложить… Я обвел зал глазами. Кого? Нянечек и медсестер, основные достоинства которых нежность, доброта и терпение? Галину Павловну, которая только плачет, когда ее обманывают? Гришу, способного утопить в стакане любую проблему? Кто здесь может стать председателем и не испугается нашего приблатненого директора? Кто? Кто… В этом зале находился только один человек, в чьей честности и способности постоять
