американский флаг, пролетел телеведущий Познер. Белосельцев и не думал его останавливать, лишь удержался, чтобы не сделать подножку, представляя, как Познер станет скользить подбородком по линолеуму, выставляя вперед полосатый флажок, трепещущий, как на капоте «Кадиллака».
Они миновали обветшалую, дурно пахнущую часть стеклянного корпуса. Достигли поста, на котором блестели турникеты из нержавеющей стали, стояли детекторы, мерцали глазки контролирующих индикаторов и охранники в черных униформах, с короткими иностранными автоматами осмотрели их ледяными глазами, не убирая пальцев со спусковых крючков.
– Это со мной, – произнес Буравков, проводя товарищей сквозь систему контроля, которая обилием звонков, разноцветных миганий, рентгеновских снимков, казалось, показывала содержимое их желудков, форму позвоночников, группу крови и рисунок глазного райка.
По ту сторону контроля открывался иной мир – стерильный, хрустальный, драгоценно-прозрачный, благоухающий озоном, украшенный витражами, инкрустациями, с висящими на белоснежных стенах дорогими картинами модных художников.
– Мы находимся с вами в лечебном корпусе, где средствами телевизионной терапии по рецептам профессора Астроса лечат застарелые болезни русского народа, подготавливая его к новой миссии, которую он должен сыграть в мировой истории.
Буравков произнес это без иронии, проникновенным голосом, что заставило Белосельцева оглядеть потолки и стены, где, по-видимому, были спрятаны сверхчувствительные звуковые сенсоры.
Они оказались в приемной, пустой и вместительной, как вокзальный зал ожидания. Поместились в удобные кресла, откуда Белосельцев наблюдал за ожидавшими приема посетителями, удаленными в мягкий сумрак другой половины комнаты. Там были робеющие генералы с лампасами, какой-то затейливо разодетый господин в вызывающих белых носках и два чернобородых, хасидского вида, еврея, с длинными, будто войлочными пейсами, в черных сюртуках и шляпах, с которыми не расставались, как птицы с перьями.
Посреди комнаты, на деревянном постаменте, напоминавшем алтарь, высилась стеклянная колба, в которой металась зеленая пульсирующая синусоида, словно уловленный и запаянный в стекло электронный иероглиф. В хрустальном объеме возникал мерцающий знак, вырванный из строки древнего халдейского манускрипта. Надпись было невозможно прочесть, но она бежала в мягком сумраке комнаты, вещала о забытых знаниях, древнем колдовстве, утерянной формуле мира. Астрос владел этим знанием, запаянным в магический электронный кристалл.
– Генералы представляют ракетные войска стратегического назначения, – полушепотом пояснил Буравков, взявшийся выполнять обязанности гида. – Мы намерены с помощью боевых ракет с полигона Плесецк запустить серию наших телевизионных спутников, а для ракетчиков это равнозначно спасению рода войск... Вон тот господин в белых носках, – продолжал пояснять Буравков, – является главой сельского района, где расположена усадьба Вяземских – липовые аллеи, старинный пруд, ампирная беседка. Астрос задумал построить недалеко от Москвы Диснейленд, как раз на территории района. Усадьба должна пойти под снос, и глава района за хорошее вознаграждение готов уладить проблему... Та еврейская делегация, – Буравков указал на пейсы, смоляные бороды и черные шляпы, – прибыла из Тель-Авива, чтобы уступить Астросу часть акций крупного израильского издания, радикально враждебного палестинцам. С помощью издания Астрос будет контролировать общественное мнение евреев – выходцев из России...
Белосельцев не понимал, зачем его сюда привели. Он чувствовал себя частью таинственного замысла, чья полнота была ему недоступна, но успех которого зависел от его готовности действовать. Это было знакомо разведчику, не вызывало нареканий. Но разум и интуиция по разрозненным деталям старались воссоздать целостность скрытой картины. Он старался запомнить зеленые электронные образы, возникавшие в колбе, чтобы, вернувшись домой, написать их строкой и, открыв древнешумерский словарь, разгадать таинственный смысл.
По неизъяснимому знаку, по степени освещенности или едва уловимому звуку Буравков встрепенулся:
– Нас ждут, пойдемте.
И через бесшумно распавшиеся двери они вошли в кабинет.
Это не был кабинет в обычном понимании, а было овальное помещение с эллиптической кривизной стен, на которых размещалось множество телевизионных экранов. Каждый мерцал, полыхал, пульсировал. На каждом двигалось живое многоцветное изображение. Экранов было столь много, что они напоминали библейский апокриф об ангеле смерти, чье тело, крылья, каждое перо усыпаны множеством мерцающих глаз. Экраны были на потолке, создавая искусственное небо, по которому проносились изображения. Лакированный, льдисто-сверкающий пол отражал разноцветные всплески.
Астрос сидел за пультом, управлял экранами, увеличивая двигающиеся объекты, приближая их или удаляя. Он жадно всматривался, словно пил разноцветный пьянящий напиток, клокотавший в стеклянных кубках. Его красивое, белое, с румянцем лицо пылало от возбуждения. Выпуклые синие глаза жадно бегали по экранам. Белокурая вьющаяся шевелюра казалась пышной, словно ее переполнял пенный шампунь. Красные губы набухли влажным соком.
На экране, куда были устремлены его восхищенные глаза, был труп молодой изрезанной женщины, лежащей на бетонном полу. По распухшему лицу, в слизи и сукровице, ползали мухи. На ноге были видны следы проволочной петли. Груди были обрезаны. А в паху, среди волосяного покрова, торчал какой-то предмет. Астрос увеличил изображение, и стало видно, что это мокрое, забитое в плоть долото.
Белосельцева передернуло, он перевел глаза на другой экран, и там из-под развалин взорванного дома спасатели в касках и оранжевых комбинезонах вытаскивали раздавленную девочку. Ребенок был мертв, с окровавленной бесформенной головой. Оператор умело и подробно показывал маленькую детскую руку с расплющенными пальчиками.
Белосельцеву стало не по себе, он резко увел взгляд вдоль овальной стены и остановил его на экране, где показывали больничную палату, ряды железных коек, и на них, свесив к полу худосочные ноги, сидели больные с огромными, вздутыми головами, похожими на целлофановые пакеты, в которых переливалась дурная мутная жидкость. Она вяло сочилась из бесцветных глаз, беззубых ртов, темных провалившихся носов. Все были на одно лицо, напоминали головастых мальков, выведенных искусственным способом из болезнетворной икры.
Белосельцеву стало худо, захотелось спрятаться, убежать. Но отовсюду, куда бы ни кидался испуганный взгляд, его встречали яркие, огнедышащие экраны, из которых стреляли в него образы умерщвленной и страдающей плоти. Взорванные, упавшие под откос поезда с окровавленными жертвами. Картины казней с палачами, стреляющими из пистолета в затылок. Взрывы домов, по которым в упор бьют установки залпового огня. Похороны солдат с заплаканными лицами матерей.
Он почувствовал, что сходит с ума. Не хотелось жить. Было желание закрыть глаза, спрятаться в глубь самого себя. Но и сквозь закрытые веки просачивались образы смерти, зажигали на сетчатке картины разрушений, обезображенные тела, изувеченные машины и здания. Кабинет был изуверской камерой пыток, куда его затолкали, подвергая изощренным мучениям. Астрос казался злым повелителем мира, следившим за движением мирового зла, принимавшим из разных точек планеты рапорты о совершаемых злодеяниях, которые открывались ему на экранах.
– О, друзья мои, проходите! – Он поднялся от своего электронного пульта навстречу вошедшим, радостный, молодой, привлекательный, словно только что принял целебную ванну, прошел оздоровительный массаж. Он сиял, источал энергию, был пропитан лучами, которые омолодили его клетки, напитали витаминами молекулы и кровяные тельца. – Счастлив познакомиться с вами! – Он протянул руку Белосельцеву, и тот при рукопожатии почувствовал, какая огненная, гладкая у него ладонь, как поверхность утюга. – Мои друзья рассказали, как вы прекрасно сработали, какой вы тонкий специалист по вопросам ваххабизма. Кассета с идиотскими высказываниями Премьера уже у меня в работе. Мне нужны талантливые, компетентные люди. Буду счастлив с вами сотрудничать!
Белосельцев опустил горящую ладонь, на которой мягко всплывал розовый ожог, изображавший один из халдейских иероглифов, что метались в электронной магической колбе. Он не знал, что рассказали Астросу сотоварищи. Надеялся, что Астрос не упомнил его на том сатанинском балу, откуда был уведен Прокурор.
– Мы должны исходить из того, что стратегия в корне поменялась. – Астрос воздел розовый палец с
