Дождавшись автобуса, пыхтящего сарая из некрашеной нержавейки, Илья поднялся по высоким ступеням и встал в углу. Народу было мало, и, окажись в салоне кресла, мест хватило бы с избытком, но гуманитарная служба, видимо, полагала, что кресла – это чересчур комфортно. Из всех удобств автобус был оснащен лишь телемонитором, вечно настроенным на первую государственную программу.
За окном было скучно и противно. Дамы поголовно ходили в розовых блузках. Илья повернулся, но и на другой стороне улицы не нашел ничего нового. Розовые кофты. Одинаковые лица.
Зачем им разные дома или разные квартиры? Черам нравится быть похожими, и они имеют то, что хотят.
«Эти люди счастливы,” – с отвращением подумал Илья.
Мимо проплывали темно-серые скалы жилых блоков – квадратные дома, построенные квадратом и образующие квадратные дворы. Здесь все было правильно и спокойно, все имело четыре угла: и камень, и пустота в камне. И, вероятно, сама жизнь. За четыре года Илья ее так и не понял, этой жизни в блоке. Чтобы ее понять, надо быть чером.
Он вышел у тридцать третьего блока и юркнул в парадное. Лифт, исправный, но далеко не идеальный по конструкции, на двадцатый этаж тащился минуты две. Илья успел почесаться, повздыхать, а также изобрести несколько подходящих сценариев: удушение, перелом шейных позвонков, удар по голове. В конце концов, у чера Эйнштейна должен быть и свой нож
На площадке кто-то стоял – Илья это учуял еще в кабине, едва створки раскрылись. В голове мелькнуло: либо вообще не начинать, либо убрать и свидетеля – других вариантов нет. Благоразумно выбрав первое, Илья хлопнул по нижней кнопке, но дверцы не реагировали.
– Если ошибся этажом, надо сначала выйти из лифта, а потом снова зайти, – сказал кто-то. – Такой уж лифт, ничего не поделаешь. Зато аварий меньше.
Илья был вынужден покинуть кабину. Назад он уже не попал – створки с удивительной прытью захлопнулись, и лифт отправился вниз.
– Второй не работает. Жди, когда этот назад приедет.
Говорил высокий седой мужчина в более чем приличном костюме.
На сегодня все отменяется, седого голыми руками не одолеть. Что-то в нем было не так – во взгляде или в голосе. Словом, что-то такое… будто он не отсюда.
– Заблудился? – спросил мужчина. – Или в гости к кому?
– А чего?.. – ответил Илья в меру нахально.
Седой достал жетон и представился:
– Дознаватель районной управы, Белкин.
– Белкин?..
– Белкин Иван Петрович, как у Пушкина. Ты читал Пушкина?
Вот, что в нем было чужого. Он не чер.
«А что ж сразу-то не разглядел? – укорил себя Илья. – Совсем одичал в этой конспирации».
– Нет, не читал, – сказал он без сожаления.
– Напрасно. А здесь какими судьбами?
Илья покосился на дверь с табличкой «Г.И.Эйнштейн, чер». Как же они все похожи…
– Судьбами-то?.. – улыбнулся Илья. – Квартиру ищу. Хочу на верхних этажах где-нибудь, чтобы это… обозревать.
– Работаешь? Ну-ка, лицом к стене, – распорядился полицейский.
Илья не возражал. В этой команде было столько всего – старого, родного, что он ее выполнил чуть ли не с удовольствием.
– Работаю, да, – сказал он, разглядывая потрескавшуюся краску. – В Бибиреве-36, на конвертере.
– О, я там многих знаю. Но тебе же не здесь жить надо, отсюда добираться неудобно – линейка, еще автобус… Тебе бы в тридцать седьмой блок, он у самой станции.
Полицейский ощупал его рубашку, затем брюки. Не побрезговал и носками. В носках у Ильи тоже ничего не было.
– А раньше где работал?
– Нигде.
– А сейчас что же? Деньги понадобились?
– Подружка подарков требует. Завтра же двадцать девятое мая, праздник.
– Можешь поворачиваться. И что дарить будешь?
– Духи. Бабы это любят.
– Правильно. Фамилию свою назовешь? Предупреждаю: имеешь право не называть.
– Да чего там, – покладисто отозвался Илья. – Царапин моя фамилия. Смешная, правда?
– Вон твой лифт приехал, гражданин Царапин.
– До свидания. Значит, в тридцать седьмом жить советуете?
– Советую. До свидания.
«Царапин, Царапин… – повторил про себя Белкин. – Из новых кто-то? Надо будет навести справки».
Иван Петрович прогулялся по площадке и, остановившись у двери Эйнштейна, склонил голову набок. На кривоватой табличке было написано «чер». Никто кроме самого Григория Исааковича этого сделать не мог.
«Мода у них такая? – рассердился Белкин. – Или из протеста? Против чего?»
Протестующий чер Эйнштейн даже не догадывался, что с сегодняшнего дня его собираются охранять – и дома, и на улице. День и ночь.
Илья выскочил во двор, будто за ним гнались собаки. От возбуждения мышцы подрагивали, и это тоже напоминало о прошлом, хотя и не о лучших его моментах.
Он чуть не попался. Откуда там полицейский? Случайно? Прямо под дверью того чера…
Если неотложка хотела избавиться от самого Илья… Нет. Она избавляется иначе, а посылать его на убийство районного дознавателя – глупо.
Надо было срочно связаться и доложить, но общение с начальством Илья решил перенести на потом. Чего доброго, новое задание дадут, с них станется. А у него руки трясутся – стакан не удержат.
«Какой стакан-то?! – обругал себя Илья. – Где стакан увидел? Разве что с ряженкой».
Он запрыгнул в подошедший автобус и встал сзади в углу, – это было его любимое место, если, конечно, в скрипучих железных сараях бывают любимые места.
Женщины по-прежнему носили розовое, дома все так же мяли небо квадратными крышами, но сейчас Илью это не волновало. Он избежал пожизненного срока за убийство. Адреналин постепенно выветрился, осталась лишь детская бесшабашная радость. Илье хотелось хохотать, размахивать руками и разговаривать – обязательно о чем-нибудь приятном, но, оглядев пассажиров, он понял, что к приятным разговорам эти люди не расположены.
Сойдя на остановке, Илья направился к блоку и неосознанно свернул к дому Андрея. Больше в этом районе поговорить было не с кем.
Дверь почему-то открыл Вадик.
– Хорошо, что зашел, – сказал он. – Может, хоть ты его расшевелишь.
Андрей лежал на кровати и смотрел в одну точку.
– Эй! – позвал Илья. – Ты чего? Влюбился? Это, старик, весна. К осени пройдет, ручаюсь.
– Представляешь, – молвил Вадик, скрываясь на кухне, – полчаса вот так валяется и не реагирует. Не поймешь – счастье у него, или горе.
– Так горе или счастье, гражданин Белкин? – строго спросил Илья.
– Горе. Отстаньте.
– Где у тебя сахар? – крикнул через стену Вадик.
– Нету, – буркнул Андрей.
– А?! Не слышу!
– Сахара нет, – громко сказал он. – С солью пейте!
– Я тебе сыр принес.
– Вот повезло… – процедил Андрей. – Сыра я твоего не видал…
– А?! – снова крикнул Вадик. – Не слышу! Где у тебя заварка?
