отметила, что Майя, судя по тону, прониклась. Может, она меня потом задолбает гипотезами и всякими там «не верю», «лишено логики», но пока что она прониклась.
Когда от космоса тебя отделяет пара сантиметров наружной брони и уже стравливается воздух из шлюзовой камеры, и скафандр сообщает, что вошел в автономный режим – ты очень легко веришь в артефакты из червоточины, в корпускулярно-волновую теорию и то, что, любовь спасет мир.
– Если я засомневаюсь, что все в порядке, мы никого не примем на борт.
– Погодите, но они же выжили, и по правилам космонавигации обязаны… /'О, да ладно. Ты в курсе, деточка?'/ Я развернулась к ней и посмотрела в синеватое забрало:
– Майя. В том, что касается червоточин, есть одно правило: беги.
И мы его нарушили, поэтому включаем Главное Правило… Шлюз открылся, и в сорока метрах передо мной оказался другой шлюз. Сорок метров пустоты до неизвестности – какое шикарное путевое задание. Невидимое окно сквозь изнанку жгло мне висок своим фиолетовым безумием.
– Какое правило? В эфире кашлянуло.
– Г-главное. «Если с-сомневаешься – дай пару залпов». Я улыбнулась. Этот обормот порой меня поражает. Вот, завел себе зондер-команду, теперь может отправлять в бой сразу двух женщин.
Хотелось бы надеяться, что ради наших задниц он в крайнем случае рискнет третьей, а не выжмет акселераторы «Сегоки». С другой стороны, Майя дает мне некоторые гарантии: мой капитан не бросит врача своей Снежной королевы, а я уж как-нибудь и на буксире выплыву. /'Ну и хватит'/. Я включила маршевые двигатели скафандра, и серые чешуйки «Маттаха» начали приближаться. /'//Дай пару залпов//… //С этими червоточинами такое дело:
//когда //засомневаешься//, стрелять останется только в себя'/. ***
– Итак, все помнишь, фройляйн доктор? – спросила я, остужая резак.
– Да. Ничего не трогаю, держусь сзади и стреляю только по команде. И без рассуждений.
– И чтоб никакого «дружественного огня», договорились?
– Аска… А почему мне нельзя внести вас в список автоматически игнорируемых целей? Я не стала ничего говорить. Сама поймет, что я могу стать целью, которую нельзя игнорировать. Черт. Первое, что я увидела, когда вырезанный кусок брони ввалился внутрь шлюза «Маттаха», это была отзеркаленная надпись. Ее исковеркало так, что прочитать не получалось: больная симметрия, больные буквы, сливающиеся в сплошную вязь, от одного вида которой хотелось пропотеть, как в бане. А ведь почти наверняка здесь была какая-нибудь невинная сентенция в духе:
«При аварии проверните ключ до упора и зажмите кнопку «А'».
– Как это получается? О, черт. Ученица на поводке. Надеюсь, хоть в медотсеке ты и впрямь полезная барышня.
– Уровни и направления симметрии абсолютно случайны. Здесь вот уцелел фюзеляж, но внутри все покроило. Иногда вместо корабля груда металлолома получалась. И вообще, тихо. Запоминай вопросы, на «Сегоки» отвечу. Давно стоило это сделать: вот еще, что за мода болтать в таких обстоятельствах. Ко мне вернулось ощущение пространства, и я тут же об этом пожалела: сумасшедшая опасность лилась из всех стен и переборок, я буквально чувствовала каждую искалеченную секцию каравеллы. Вот переборка рассечена неправильной трапецией, внутри все смешано несколькими линиями преломления. Вот верхняя часть двери движется по направляющим слева направо, нижняя – справа налево. А вот коридор завален по часовой стрелке градусов на тридцать. Майя, судя по звукам, уже трижды выблевала в шлем. /'Здесь просто нельзя находиться, уж лучше бы все забрызгало кровью и мозгами»./
– Аска, Майя. Слева источник высокой радиации. Три с половиной метра. А он молодец, даже не заикается, и плевать, что та же информация висит у меня на рамочных дисплеях скафандра. Давай, подбрасывай немного нагрузки на уши. Я протянула руку, чтобы взрезать заклинившую от коверкания дверь, и увидела, что тень от моей руки движется не в том направлении, в каком должна. /'О, черт. Майе лучше этого не видеть. //Хотя… //Мне, в принципе, тоже'/.
– Синдзи, ты можешь связаться с этим выжившим?
– Ммм… Сейчас. Нет. Не могу, сигнал блокируется.
– А как наш?
– Неуверенный, но проходит. Я кивнула себе. Серые стены, ноль света, кроме наших фонарей, и дикие углы вокруг, и мне почему-то очень захотелось, чтобы «Маттах»
сейчас оказался в прицеле, а мои руки – на курках «линейки».
– В атмосфере много сероводорода.
– Спасибо, Майя, я вижу, – буркнула я, выводя резаком пробную линию.
– Что? Резак пошел хорошо, бодро так пошел. До радиорубки мне хватит даже его собственных батарей. Голубоватое пламя весело искрило, кромсая порченую органику.
– Говорю, я вижу, у меня есть данные о сероводороде.
– Эм, я ничего не говорила о сероводороде… В животе взорвалась маленькая вакуумная бомба, и я медленно обернулась. В зеркальном забрале Майи отражался мой собственный аварийный «гроб», тоненькая струя плазмы из резака.
– Аска, твоя ЧСС зашкаливает за сотню, – обеспокоенно произнесла Майя. – Что случилось?
– Ты ничего не говорила про сероводород?
– Н-нет. /'О, //scheisse//…'/
– Синдзи?
– Я тоже слышал, но у меня тут проблема, – ровно произнес обормот. – Фоноанализ этой реплики не отвечает голосу Майи. Ох, да ладно? Я вернулась к двери: быстрее вырежу – быстрее свалю. Быстрее разграблю бар и выжру пива в третьей позе бифудху. И главное: не думать о дерьме.
– Температура – сто двадцать три градуса, – сказал тот самый голос, который не отвечает голосу Майи. – Я не вижу… Такой туман! Я обливалась потом и резала дверь. Девичий голос тревожно комментировал какой-то мир, какую-то атмосферу, изредка вставляя свои впечатления, все больше нервно-восторженные. Девушке было не по себе, она не впервые высаживалась на чужие планеты, но впервые – на такую.
– Аска, что это? – шепнула Майя.
– Фантом. Заткнись.
– Как…
– Заткнись, я тебе сказала. Шипела плазма, голос стал совсем неразборчивым, поверх него бубнили помехи, на него ложился треск, и шуршало что-то, а потом послышалась тонкая мелодия, будто запела флейта, и это уже было чересчур. Я одним росчерком дорезала дверь – немного не там и не так, как хотела.
– Что это? – удивленно спросила девушка-фантом. – Вы слышите? /'Да, мать твою. Мы слышим'/. Надеюсь, Майя теперь понимает, почему люди прекратили совать руки в червоточины. Я изнанкой клянусь, эта самая дура, чей голос пойман на корабле-призраке, была на одном из миров зазеркалья.
– Теплого космоса, Спэрроу.
– Спасибо, Саша. Я привезу тебе… Скрежет. Писк сервера борткомпьютера. Свист переборок, шорох шагов. Потревоженная каравелла оживала, бросаясь в нас кусками своего прошлого, и поверх все тяжелее ложился шум, бормотание идиота, которое почти наверняка можно расшифровать – да хотя бы просто записать и включить обратное воспроизведение. Черт, меня тошнит. Блики света ложились не там, куда должны – даже свету было неловко двигаться по прямой, его тоже мутило от этого всего, потому что не должно вот так быть: темнота, обломки голосов, звучавших задом наперед, звучавших неделю назад, год назад, придуманных изнанкой и зазеркальем.
– Синдзи, быстрее, свяжись с этим уебком!
– Неуверенный, но проходит, – ответил обормот. Я почему-то сразу поняла, что это, сразу поверила и приняла. Ну, конечно, если сигнал выжившего блокируется, то почему наш должен оставаться чистым?
– Проходит, – повторил Синдзи. – Проходит. Проходит. Проходит.
Про… Я отрубила связь с кораблем и вошла в следующий блок, держа резак перед собой. О, вот и кровища. Линия «зеркала» прошла через помещение по диагонали, еще одна – вертикально, и человек попал под обе. По-моему, его просто вывернуло наизнанку, хотя я различала один глаз и целый ромбовидный сектор кожи, которая, видимо, была на лице. Или не на лице, но не суть. В остальном тело
