качественно перемешалось с одеждой и вывалило наружу содержимое брюшины. Этот сектор коридора так изгваздало кровью, что выглядела она буднично и, я бы сказала, не впечатляюще.
– Вперед. Майя молча сделала несколько шагов и вслед за мной обошла труп.
То ли привыкла, то ли ее успокоила знакомая доктору картина потрохов. Мой скафандр, подсвеченный фонарем Ибуки, отбрасывал тень, в контуры которой вглядываться категорически не хотелось, и это не говоря о том, что уже некоторое время мне мерещились две разные тени. /'Найти выжившего засранца. Проверить его, сделать пару снимков //на память //и валить. Грохнуть этот Летучий Голландец – и валить'/. Дальше по коридору в органику корабля врастал камень.
Серовато-рыжая бугристая поверхность тускло блестела в свете прожекторов. Майя засопела особенно тщательно, и я ее понимала: по поверхности породы бежали световые блики – мягко подрагивая, будто волны на ленивой воде. От такого безо всякой морской болезни стошнит.
– Он изнутри светится?
– Заткнись, Майя. Камень рывком бросился ко мне, и «флоганеф» сам прыгнул в руки из заплечного захвата. Поверхность породы бурлила, как ненавистный гель на огне. Она шла пузырями, оставаясь такой же плотной на вид, а ближайший ко мне блик сложился в упорядоченные линии. /'Что я здесь делаю?'/ – подумала я, тупо разглядывая проявляющееся лицо.
– Кто вы? Вы меня слышите? Сделайте, сделайте что-нибудь!! Иногда так бывает: когда тебя долго что-то пугает, долго подбирает к тебе ключики, подносит к лицу баллончик с кислотой, водит над кожей потрескивающим нейрошокером – ты перестаешь бояться. У вас так не было? Подите вон из Инквизиции. Я опустила дробовик и всмотрелась в призрак, мерцающий на поверхности камня. За ним толпились еще призраки – я видела их всех одновременно, всех сразу, всех. И камень я тоже видела, как на стерео- картинке. /'Этот//голос. Я его слышала? А, ну да:////с//ероводород, сто двадцать три градуса'/.
– Я Сэм, слыши… Отчаянный крик о помощи оборвался, а я стояла и понимала, что, даже знай я, как помочь, – ни за что бы не полезла. Ни за какие шиши, потому что занять место пленника можно не только в сказке.
Камень тем временем погас и снова стал просто камнем.
– Дальше, – хрипло сказала я. – И – заткнись, Майя.
– Один вопрос, Аска. Свет впереди нас ложился неровными бликами, будто в клубе. Я забросила «флоганеф» за плечо и двинулась вперед.
– Хорошо. Один вопрос.
– Такое всегда на вернувшихся оттуда кораблях?
– Не знаю. Но знала бы – ни за что не полезла. Майе хотелось спросить что-то еще, но она девушка честная, и потому смолчала. И правильно, ведь докторша бы почти наверняка спросила: /'Как так Инквизитор Аска не знает, а?'/ И вот здесь прозвучал бы совсем не нужный в нашей ситуации ответ. Не люблю отвечать в таких обстоятельствах. Лучше еще одну дверь порежу. Кусок обшивки ушел внутрь, и это наконец была рубка. Левая стена
– почему-то здесь левая – оказалась каменной, и смотреть на нее я не стала. Приборы тускло бликовали в привычно безумном свете фонарей, здесь все протухло и погасло, здесь что-то звонко цокало, и на фоне затихших фантомов это казалось едва ли не сказкой.
– Человек, – шепнула Майя севшим голосом. /'Вижу'/. Одетый в легкий скафандр космонавт сидел на обломках, обхватив голову руками. Шлем, цвет наплечных бронепластин – вроде все сходится, похоже, это тот, кто связался с нами. Я выдохнула и включила общий радиоканал.
– Штурман Нагиса? Человек приподнял голову и кивнул. Как у него в процессе не оторвалась голова – я не в курсе. Он напрягся, пытаясь встать, но снова оплыл на свои обломки, по-прежнему не поднимая лица. Заслышав шаг, я подняла руку, не давая Майе подойти к нашей цели.
– В доктора потом сыграешь. Штурман, сидите и отвечайте на вопросы. Еще размашистый кивок. Еще один приступ опасения за его шею.
– Назовитесь.
– Нагиса Каору. Штурман второй. Класс. Странные паузы, но чему я удивляюсь?
– Место вербовки, планета рождения. Повисла тишина, а потом в коридоре истошно вскрикнул фантом, и я едва не выпрыгнула из скафандра. Терзаемый непонятно чем человек удалялся, его голос затихал в черноте корабля. /'У Майи очень высокий порог звуковой терпимости. Наверное, Аянами – громкие подопытные. Или Ибуки оперирует без анестезии'/. Посторонние наблюдения – мощное оружие в борьбе со своими слабостями. И логику тренируют.
– Завербован на РК45, родился на РК45. Пока все в норме. Я просканировала его пульс, уловила слабые радиоволны. Сигнальные маячки в моем теле подрагивали, предупреждая в духе «мы не в курсе, как там с мозгами, но плоти сейчас уже довольно хреново». Я щелкнула по запястному голо-экрану, сгоняя рябь, заодно надеясь на устранение бреда: данные совпадали по второму пункту, но не совпадали по первому. В смысле, родился и вербовался на РК45 боцман Фукуяма Томас, а штурман Нагиса был с Верданы. /'Отлично. Или как бы это поточнее выразиться»./
– Что вы видели по ту сторону червоточины? Молчание – и молчание полное, даже фантомы и цокот затихли.
– Я… Эта планета. Была странная… Высокая температура, сплошные испарения, датчики показывали. Сероводород. С ветвей капает. Мне пришлось усилить щиты над головой… Голос был тихим и глухим, все те же паузы не к месту и не ко времени, а главное – не по смыслу. И еще кое-что, что куда страшнее всех интонаций вместе взятых. Что бы его еще спросить? А, знаю.
– Все в порядке. Сообщите коды самоуничтожения корабля. Мы забираем вас. Майя облегченно вздохнула, но с места не сдвинулась – и правильно.
– Три – семь – новембер – танго – сто два – сто три – зулу – четырнадцать… Я подошла к центральной консоли – бочком, бочком, чтобы не терять парня из виду. Левой рукой я из-за спины поманила Майю за собой.
Интерфейс, экстренное питание, запитка пошла… И вот он – последний экран, солюцио ультимум. /'Реактор подготовлен. Для коллизии сверхтоплива введите код подтверждения'/. О, еще как введу. Ну-ка, что он там набредил? Три, семь, новембер… Когда борткомпьютер сожрал последний знак, я сделала шаг назад, выдернула из поясного захвата Майи скорчер и выстрелила.
Миллионвольтная вспышка прожгла легкий скафандр и неудавшийся штурман влетел в переборку куском дымящегося шлака.
– Что?! Аска!
– Валим, быстро! На экране горело «Код принят». Там светился обратный отсчет, и прямо под полом рубки специальный реактор готовил сверхтопливо к последнему прыжку – в никуда. Этот код не могла узнать я: его запрещено передавать, а я даже не предъявила полномочий. И главное: этот код не мог знать штурман. Ни при каких обстоятельствах. И оставим вопрос «как?!» до лучших времен. По кораблю прошла судорога, и прямо передо мной вспух пузырь, внутри которого перемешало куски переборки. Скрежет, вой, высокий, на грани ультразвука визг – и еще один фрагмент брони развернуло в сложное соцветие. Я заметалась взглядом и обнаружила, что даже ожившие «зеркала» – это еще не все. Ярко-желтое свечение вокруг обугленного тела становилось все сильнее, из него изливались целые ручейки сияния – гибкие и подвижные. Кусок шлака оживал самым противоестественным образом, подтверждая, что штурман так и не узнал код самоуничтожения – зато его узнал кое-кто другой. Очень другой. Я выхватила «флоганеф» и спустила курок. Плазмакластический удар сжег обшивку, как бумажку, и последние остатки атмосферы корабля рванули наружу – вместе со мной и Майей. Оглушенные плазменным ударом сенсоры оглохли, по экранам скафандра шла рябь помех, мелькала надпись «подстройка», а я в полной тишине кувырком летела в космос, в невесомость, под невидимое сияние червоточины, к теплому фрегату «Сегоки». Звон в наушниках затухал, возмущенные приборы оживали, и очередной оборот вокруг оси развернул меня лицом к «Маттаху». Из пробитой мной дыры слабо сочился пар, но он на глазах разгорался все ярче, и я потратила последний выстрел на то, чтобы отправить еще один смерч плазмы аккурат в пробоину. /'Гори в аду, //Hure//! //Гори!!!'/ Черт, у меня истерика. И слава космосу, что я не слышу визга Майи. Ну, как. Почти не слышу. В ушах звенело, экраны предупреждали о слабых щитах, о том, что «флоганеф» откачал почти три четверти энергии, а я пыталась вспомнить что-то важное. А, ну да: одинадцать. Десять. Девять. Восемь. Никаких красивых циферок – просто по-умному настроенные мозги, которые считают, сколько мне жить
