осталось, потому что «Маттах»
слишком близко. На цифре «три» я спиной почувствовала мягкий толчок и, включив затылочную камеру, обнаружила темно-фиолетовые чешуйки обормотского фрегата. Еще ни на один взрыв я не смотрела так спокойно. Обломки испарялись молчаливыми вспышками, едва коснувшись щитов «Сегоки», в наушниках сдавленно хрипела Майя: она пыталась восстановить дыхание.
Докторша держалась неплохо, вот только сейчас ее потянуло на икоту.
– Ибуки, ползи налево. Там шлюз, душ и выпивка.
– Ва… Ва-ва! Я обернулась. Обломки корабля все еще медленно разлетались, но в их мешанине ярко светящийся кремний-ванадиевый булыжник разворачивался в огромное чудовище с лентами-крыльями. За что я люблю космос, так это за отсутствие дешевых звуковых эффектов.
*Глава 9*
Мне было плохо. Я сидела в затемненной боевой рубке, обхватив голову руками, потому что эту самую голову срочно требовалось держать, сдавливать и сжимать – настолько там все было плохо. Так летит перегретый контур, когда закончились теплопакеты. Так греются носовые орудия в пылевых туманностях – на износ, под капремонт, чтобы только пару секунд еще продержаться. В голове кто-то истошно кричал, а мое плечо мерзло, и бок весь тоже мерз, будто бы я обнималась с Аянами. /'С Аянами? Что за бред?'/
– Это не бред. Я отняла руку от лица и повернула голову к источнику ледяного холода. Глаза открывались целую вечность, и все это время в мозгах рвались и рвались бесконечные кластерные торпеды. В нескольких сантиметрах от моего лица оказалась серебристая татуированная маска Гончей, и это было слишком. Я кричала, воплем вырывая прочь беснующиеся легкие – в лицо этому демону, в лицо своему страху, кричала, пока не иссякла.
– Ну и что ты орешь? – услышала я сквозь грохот своего пульса. Спокойный, безучастный голос так шел мертвецу.
– Что ты здесь делаешь?
– То же, что и ты.
– А что я здесь делаю? Можно уже шептать: сорванный голос не позволяет больше, да и расстояние между нами располагает. Я не вижу ее глаз, только призрачное свечение серебра в коже, и впиваются в мои щеки промораживающее дыхание, льдистые слова.
– Ты здесь прячешься. /'Я – прячусь?'/ Приятно слышать такое от мертвой Гончей.
– Запомни, дальше прятаться некуда. Она встала, и ее лицо попало в поток бледного сияния обзорных экранов. Глаза бывшей старосты курса сияли звездным серебром. *** Потолок медотсека выглядел до неприличия знакомым, будто я какой-нибудь «хроник» или просто неудачница. Я первым делом вслушалась в свои контрольные маячки и убедилась, что с телом Аски Сорью все хорошо. Мозги задали работу потовым железам, так что послевкусие тягучего кошмара было липким, холодным и по всему телу. Я села и завернулась в простынь, которой меня укрыли. Тепло – теплом, но отчего-то хотелось укутаться, должно быть, после мороза там, во сне. /'Что ж ты повадилась мне сниться, Гончая Хораки? Что я тебе такого сделала?'/ Смешок сам застрял в горле. /'Боже, я схожу с ума'/, – это была мысль номер один. /'Это все «Хаттам», который «Маттах». Ну, или как там правильно'/. Мысль номер два оживила воспоминания, и там была странная деталь:
огромная туша, из которой во все стороны торчали ленты, собранные в пучки крыльев. Мерзость противно пульсировала, и между ней и «Сегоки» распластались две тушки в скафандрах. Воспоминание было абсурдным, тревожным, но не к спеху: коль скоро я на корабле, то фрегат обормота уцелел, значит, все можно узнать. Стоп. А что если фрегат погиб, и я сейчас там – в ловушке из живого камня? Или я до сих пор в бреду внутри порченой каравеллы? Ладонь легла на теплую стену, и в пелене сплошной жути образовался просвет:
подделать это тепло нельзя, это самое настоящее тепло. Самое-самое-самое. /'Давай, убеждай себя'/, – предложил чей-то голос, подозрительно похожий на жуткий ледяной голос Хикари. Я скрипнула зубами: так не пойдет, сука. Это ж никуда не годится – у меня самый настоящий шок.
Пост-травма? Эффекты зазеркалья? Так, ладно, разберусь со своим состоянием – и в бой, решать проблемы и разгадывать загадки. Я встала, открыла ящик с медикаментами. Седативы, транквилизаторы
– не то. Ага, нейролептики. Порывшись в пачках холодных – снова холодных! – инжекторов, я отыскала смутно знакомое наименование, и уже приставив впрыскиватель к шее, замерла. В полированной секционной дверце шкафчика отражалась перепуганная девчонка с золотой пилюлей от всех проблем. Давай, детка, спусти курок, и тебе даже стреляться не понадобится: это тебя сожрет. Не это вещество с пятью корнями в названии, так другое, с семью и одной греческой буковкой в начале – оно ведь непременно будет, правда? Так, на место эту дрянь, без всяких истерик – просто положить в пустой слот. Еще раз посмотреть в глаза своему отражению. /'Легкие пути – не твои, доченька'/. Ага, мама, я помню, и никогда тебе этого не забуду. Простить – простила, а вот забыть не получилось. Потому что с этого все и началось, и кто знает, когда ты сошла с ума, мама: когда зачала свою идеальную дочь или когда увидела, какой стала твоя фройляйн Совершенство? Я очаровательно улыбнулась своему отражению в дверце шкафчика и засунула шприц в складки простыни. В хозяйстве пригодится, станет невмоготу – закрою глаза на свою идеальность. И вообще, порефлексировали – и будет. Пора заняться своими непосредственными обязанностями.
– А, Аска, вы уже очнулись? Хм, доктор Майя, судя по ее виду, опомнилась куда раньше меня, что печально.
– Ага, – сказала я вслух. – Слушай, Ибуки, хватит мне «выкать»
уже, а? Блудная каравелла – это у нас пойдет в зачет как лет пять крепкой дружбы. Майя покачала головой, подошла к медицинскому оборудованию и принялась колупаться в данных сканеров. Я наблюдала за ее действиями в отражении.
– Хорошо. Но вот дружба… Я вроде пошла с тобой по твоему настоянию, так? Я обернулась. Ну надо же, неужели ее это задело?
– Именно. Как моя гарантия, что я вернусь на борт. Майя кивнула и, широко расставив пальцы, поелозила ими по экрану, словно разминая кусок виброгеля. Неприятное впечатление производили эти пальчики, с разными палаческо-хирургическими ассоциациями.
– Я так и поняла. Умно. Забавные у тебя отношения с капитаном, доверительные.
– Пфффф. Ни единого умного слова. У тебя избыток желчи?
– Да. Это возрастное, такое часто вместе с умом приходит. Ого, наша икающая докторша решила пошалить на моем поле, да еще и моими игрушками. Я открыла было рот, но сразу же его захлопнула:
очень уж по-глупому выглядела пикировка, и судя по недоуменному взгляду Майи, она соображала в этом же направлении.
– Хм. Гм, – сообщила Ибуки, пряча глаза. – Я, пожалуй, сооружу какой-нибудь успокоительный коктейль. У тебя нет аллергии на тета-блокаторы?
– Я даже не знаю, что это.
– А, ну ладно. Поцапались, помолчали. Да что ж такое? Мысль о том, что я по-прежнему внутри кошмара, снова заполошно забилась в голове.
– Как все закончилось хоть? Наши победили, Ибуки? Майя оживилась, колдуя над лабораторным синтезатором.
– О, ну да. Получилось ужас как странно. Синдзи сам тебе… – она запнулась и досадливо цокнула языком. – Ах, да, забыла. Он просил тебя зайти в рубку, сразу как ты очнешься. Ну, это мы запросто, отчего бы и не сходить в простынке и босиком.
– Тогда я пойду. Оденусь у себя и пойду. Голос Майи остановил меня уже у двери.
– Аска… С нами там что-то произошло, так что если ты вдруг поймешь, что это не просто стресс… Я кивнула, не оборачиваясь, и вышла. Перед глазами стоял посеребренный призрак Хикари Хораки. *** Помытый, одетый и бодрый бывший Инквизитор – это все равно Инквизитор, не в пример Инквизитору
