понимает, на чьем она корабле, потому как сразу кинулась к своей условно-бессмертной подопечной. Одна я, как дура, здесь туплю, ерундой голову забиваю.
– Рей? Аянами обернулась ко мне и встала наконец по-людски.
– Что можешь сказать о нем?
– Он жив. Он человек. Плохо. Потому что соотносится слабо.
– Как ты определила второе? Тишина и полностью непроницаемое лицо – tausend Teufel, тяжко опрашивать человека с такой потрясающей мимикой. Подайте мне лучше того танцующего истукана, а? Пока я сверлила взглядом маску Рей, к ней подошел капитан, и выглядело это – ух. Они просто молчали, не обращая внимания на трескотню Майи, да что там, даже этот засланец из задницы мира, казалось, куда-то делся. И когда же эта несносная Ибуки поймет, что надо заткнуться? Ээээ… Что это я?
– Гм, – сказала я. – Синдзи? Рей? Как насчет вернуться к предмету?
– За каждым объектом, который побывал по иную сторону изнанки или попал под влияние того мира, тянется струнное искажение, – сказала Рей, скосив на меня глаза. – За этим человеком – только остаточный след. Она выстроила потрясающе длинную тираду. Неужели так хочет от меня избавиться? А еще у Аянами есть «изнаночное зрение», оказывается. Неплохо так, потому что на корабле для этого сооружают установку в полтора куба по объему и под три центнера весом.
– Тогда зачем здесь было торчать сутки на морозе? – поинтересовалась я.
– Остаточный шлейф. Его надо допросить. По всему видать, у меня складывается на этом корабле определенная репутация. Ну что же, будем оправдывать, наверное. Итак, нужно нам следующее…
– Синдзи, верни здесь нормальную температуру и стань около воздушного шлюза. Открываешь по первой моей команде. Рей, будь так добра, полезай в свою морозилку. Тишина в трюме натурально повесилась, только кряхтели охладители, заполняя помещение холоднющим газом. Я застыла, переводя глаза с гвардейца на обормота, а потом Аянами кивнула и пошла к крио-камере, не оглядываясь на Синдзи. /'Ну, слава космосу, хоть в этом я главная'/.
– Майя, неси сюда все нужное и когда сочтешь возможным, выводи его из стазиса.
– Что-то еще прикажешь, Сестра? Намек нетерпеливой докторши на мое инквизиторское прошлое я съела в один глоток, правда, досье Ибуки в черной книжечке обогатилось еще одним минусом.
– Да, Майя, что-то еще. Когда начнет приходить в сознание – выметайся. *** Я нажала паузу и развернула изображение на все экраны. Огромные алые глаза, тяжелые веки, глубокие морщинки, поры и прочие прелести нормальной кожи нормального человека. Вся эта неприглядная картина для Ибуки была дерматологической картой, для Синдзи – просто увеличенной картинкой, для Аянами… Хм, пропустим. Так вот: я видела здесь правду. Святую, как непорочный Ннувиан.
– Итак, дамы и господин. Он не врет. Наш корабль обогатился еще одним беспамятным. По ощущениям я напоминала себе отжатый лимон. Все же допрашивать человека, которого подозреваешь в том, что он живая бомба непонятного действия, – это то еще удовольствие. Адреналин – штука такая, которая быстро заканчивается, оставляя после себя дрожь в руках, ломоту по всему телу и адскую усталость, будто вручную грузила руду. Впрочем, осушенная в три глотка бутылка пива свою роль тоже играла. Гражданское космоплавание мне нравилось хотя бы разнообразием методов снятия стресса.
– Личность установить получилось. Это штурман Нагиса. Майя вздрогнула, и это у нее стальные нервы, наверное. Я когда это услышала, думала, рехнусь.
– Упреждая возможные расспросы: нет, это не он выходил с нами на связь.
– П-почему ты так уверена?
– Потому что. Голос, интонирование, фразовые ударения – все не так.
– Возможно, стресс? Или посттравматический синдром? Я вздохнула:
– Доктор Майя, медотсек – это прямо и налево, а меня диагнозы не интересуют. Ибуки насупилась, а я спокойно разъяснила нахмурившемуся Синдзи:
– Человек не может так измениться – сразу и по всем параметрам. В рубке «Маттаха» я изжарила совсем другую дрянь – чем бы она не была.
– П-перестройка организма невозможна? Под влиянием изнанки или з-зазеркалья, например? Отвечая на мой вопросительный взгляд, вмешалась не слишком довольная докторша:
– По первым данным он человек, никаких новообразованных клеток в его теле нет, только разрушился пигмент волос. Но я не проводила…
– Остаточный след тоже слабеет. Никогда не думала, что так порадуюсь этому холодному тону. Аянами в своем климатическом пледе сидела в углу и старалась не дышать в нашем направлении. Не знаю, что там повлияло – холодовая терапия, другие какие-то изуверства Ибуки или что-то еще, – но Рей определенно активничала – и это я сейчас не о времени бодрствования.
– Таким образом, его крепко ударило. Ничего о зазеркалье он не помнит, а когда пытается вспомнить, происходит вот это. Я щелчком возобновила воспроизведение, и промотала свой вопрос.
– Я… Я не знаю. Огромные глаза начали закатываться, а на коже выступили мелкие капельки пота. И только профессионал вроде меня видел танец мелких мышечных сокращений у век. Не приведи небо кому-то из нас так танцевать.
– Там что-то было, – сказала я, снова тормозя запись. – Что-то на уровне личности, и его разум просто стер это. Перед глазами – за алой радужкой – почему-то стоял образ того живого камня, из которого ко мне тянулась чья-то душа, чей-то обреченный призрак. Да, в зазеркалье с личностью поступают очень круто. Вон, поседел парень.
– А ч-что у него с глазами? – спросил Синдзи, покосившись на Рей.
– Он же с Верданы, – укоризненно напомнила я. /'Тоже мне еще, брата своей ненаглядной нашел'/. История с этой планетой была мистична и чертовски поучительна: в один день у населения целого мира изменился окрас радужки. Радиация не скакала, сверхновые рядом не взрывались, направленных мутаций к ним не завозили, а вот поди ж ты: в единочасье сорвался с цепи один-единственный ген. Как были они хреновыми шахтерами – так и остались. Как жрали биопонику – так и жрут, причавкивая, но вот глаза стали другими. В чем поучительность?
Выводы у всех получились свои: кто решил, что правительство все скрывает, кто грешит и поныне на эксперименты корпораций, а многие просто пожали плечами: мол, кто ж его поймет, этот космос? Поскольку фантазии и допущения – это не мое, то лично я из этой истории вынесла знание особой приметы верданцев. Ну и приземлиться на этой планете я бы побрезговала. Мало ли.
– И что б-будем с ним делать?
– Да в шлюз выкинем, – устало сказала я. – Пусть его Майя почикает всласть, и можно выкидывать. В рубке воцарилась нехорошая тишина.
– Mein Gott… Да будьте вы проще, а?
– Аска копалась в баре после допроса, – довольным тоном сообщила Ибуки. Я зевнула:
– Сейчас он спит. Лично я считаю, что он человек. Предлагаю держать его под наблюдением, в карантине из силовых переборок.
Накачать для надежности – и наблюдать.
– Зачем? Я оглянулась на Рей. Определенно не одна я приложилась к чему-то бодрящему.
– Видишь ли, за доставку пассажиров с пропавшего корабля платят отдельно. И очень хорошо.
– Есть одна п-проблема, – задумчиво сказал Синдзи. – Мы ведь уже сообщили о ч-червоточине, так? Если заказчик выяснит, что Нагиса побывал в зазеркалье, то у нас будут п-проблемы. Это да. Я бы, не раздумывая, попыталась уничтожить корабль с таким экспонатом на борту. Платить, опять же, не надо.
– Тогда так, – сказала я. – Допустим, мы нашли порченый корабль и аннигилировали его, а этот болван успел удрать с каравеллы, прежде чем она провалилась сквозь изнанку. Болтался в спасательном боте, а тут мы подоспели. А?
– Н-ну да, – с сомнением сказал Синдзи. – И мы развесили уши и п-поверили в эту его сказку? Начнем с того, что т-ты бы сама расстреляла все биометрические м-метки на радаре вокруг червоточины. Я обиделась.
– Да пошел ты, а? Придумай лучше, денег же хочешь? Наш вариант получить их – это отбелить Нагису. Каламбур – учитывая новый цвет шевелюры штурмана – мне удался. А вот хладнокровно выслушать разгром своей версии – и в самом деле глупой, кстати, – не получилось. Как выяснилось, методы гражданской релаксации имеют побочные эффекты вроде нездорового юмора и раздражительности.
