/'Отправлю-ка я всю выпивку в вакуум'/.
– П-предлагаю так. К заказчику идем т-тихим ходом, по пути следим за парнем. Когда убедимся, что он становится адекватнее, а не н-наоборот, обсуждаем с ним этот вопрос. В конце концов, это в его интересах – считаться н-нормальным. Это был скверный вариант – хотя бы потому, что Синдзи откладывал решение. Но скверный вариант лучше, чем идиотский (мой) или вообще отсутствующий (всех остальных). /'Тебе начинает нравиться малодушие, Аска. Давай, ать-два//,//к ценностям везунчика – шагом 'арш'/. Я села и положила ноги на ложемент. Отработавшее возбуждение больно чесалось в коленях.
– Ну что ж, раз мы все решили, то совет окончен?
– Н-нет еще. /'Так-так, что у нас еще на повестке?'/
– Я хотел поговорить насчет м-моей памяти, – тихо сказал Синдзи. Майя выглядела заинтересованной, Аянами не выглядела никак. Мне же казалось, что именно об этом обормот думал все время, пока мы обсуждали вопрос Нагисы.
– Синдзи, мы можем усилить прогресс, если применим фантомное моделирование… – мягко сказала Майя.
– Эм, не думаю, – фыркнула я. – Полагаю, Синдзи не захочет провести остаток жизни слюнявым идиотом. Майя метнула в меня взгляд, которым вполне можно было сжечь легкий крейсер. Я вспомнила, как это делают, и ослепительно улыбнулась в ответ. Улыбайтесь, это бесит.
– Синдзи, эту методику уже усовершенствовали, снизились риски, и я думаю, мы…
– П-прости, Майя, – извиняющимся тоном сказал Синдзи. – Н-но я имел в виду, что у м-меня есть решение. Или план решения. Люблю я такие заявления: после них обычно начинают нести ерунду.
Вот и обормот набирает в грудь воздуха побольше, и я уже вижу, как между его голосовых связок рождается поразительная, восхитительная и просто дебильная чушь.
– Я хочу разузнать как можно б-больше о войд-коммандере Кацураги и ее подопечных, особенно бывших. Так я м-могу найти и себя. Хм. Признаю, он превзошел мои самые смелые, как говорится, ожидания.
– Синдзииии, – протянула шокированная Майя, но я ее перебила.
– Да, Синдзи, Майя совершенно права. Ты идиот. Причем полный.
Хочешь по полочкам? Обормот смотрел на меня глазами побитой собаки. И меня это заводило: он загнан в угол, его везение не действует, он хочет странного – влезть по локоть в аппарат Его Тени, всемогущего канцлера, который сам не прочь повидаться с обормотом, но совсем по иному поводу. Он так исступленно ищет потерянные пять лет, что готов попрощаться со всеми теми годами, которые ему остались. И самое печальное, что мой капитан понимает: на этот раз ему попросту не хватит всей удачи мира. Знаешь, Синдзи, у меня сотня причин смешать тебя с дерьмом: и отомстить за мою «Нигоки», и проехаться по твоей тупости, и отыграться за нескончаемое везение. И просто тебя спасти.
– Во-первых, твой корабль связан с твоим прошлым. Согласен? Кивок в ответ. И еще бы, «Сегоки» сам засветился.
– Во-вторых, твой корабельный ВИ до сих пор выполняет неизвестные тебе протоколы. А теперь представь, что будет, если тебе не понравится твое прошлое, и ты захочешь уйти. А тебя не захотят отпускать. Как думаешь, сможешь? Значит, тебе придется оставить корабль. Синдзи молчал, а я почти поверила, что слышу злорадный смешок снова запертого в конуре виртуала. Первый заход по цели выполнен, идем на второй.
– В-третьих, ты даже не представляешь, при каких обстоятельствах ушел. Ты уверен, что ты не сбежал? Давай, начни наводить справки, и умники из Департамента Реакции живо возьмутся за твою отработку. Там два и два легко складывают. Снова молчание, только в больном взгляде появилось что-то новое.
/'Упрямство? Обреченность? Да ты просто идиот!'/
– И последнее. Никто из нас тебе не сможет помочь: нам нет дороги из фронтира. Ты, конечно, герой тот еще, но без привычного корабля, без денег – огромных денег, без помощи… Короче говоря, пять лет прошлого того не стоят. Ну же, давай, мой маленький везучий дурачок. Скажи что-нибудь. У тебя есть все: превосходный корабль, экипаж, замороженная любовь, настырная докторша и – если жизнь сказкой кажется – я.
– Синдзи, можно ведь попытаться вскрыть виртуальный интеллект…
– неуверенно сказала Майя.
– Н-нужен сторонний специалист. Высокого класса, то есть, опять придется соваться в м-метрополию Империи. Это был тон человека, который все решил. И я просто ушла из рубки. ***
– Это твое прошлое? Я сидела на краю игровой площадки в интернате, и мне было очень плохо. Девочки умеют быть злыми, и двенадцать лет – это ужасный возраст. Мне страшно, что снова придет мама, что она снова будет громко говорить: /'Ты самая лучшая, Аска'/. «Лучшая Аска» – это давно мое прозвище.
– «Дочь той дуры». Кажется, тебя называют еще и так? Мне хочется кричать, стоя посреди столовой, хочется захлебнуться криком, наорать на всех, а потом – доказать, что я лучшая, что я на самом деле лучшая, и подавитесь, сучки, просто подавитесь своей жратвой. Я шла по столовой, глядя прямо перед собой. Воротник интернатской формы резал мне шею, и меня всю резало, и – сдохни, мама, сдохни, не появляйся здесь, я напишу анонимку, что ты сошла с ума, чтобы тебя забрали. Чтобы никто больше не слышал, что я лучшая, чтобы больше не приходилось резать себе шею самым чистым воротничком, резать себе мозги самыми сложными задачками. Столовая сужалась, исчезали столы, а я все шла, и вокруг темнело, темнело и теплело. В конце этого коридора меня ждала Хикари, а у ее ног лежала мама, и из маминой шеи масляным чернилом вытекала жизнь. /'Мама,//нет,//ты же повесилась?'/ Я замерла, пытаясь понять, что не так с моей мыслью, когда мама подняла голову.
– Как же ты подвела меня, доченька. *** Я стояла посреди коридора из своего сна и держала руку под горлом. Сон шел у меня горлом, жизнь шла из меня горлом, и все было плохо. /'Я хожу во сне. Великолепно'/. Кошмар упорно цеплялся – липкий и страшный, и стряхнуть его все не получалось. /'Поговорить об этом'/. Вспомнилась Майя. Даже сквозь одуряющий склизкий холод кошмара я сразу ощутила, что это не вариант. Никакого анализа, никаких доводов
– просто голые ощущения одинокой твари. /'Одинокой'/. Я вздохнула и подошла к двери каюты Синдзи.
– Открыть, – сказала я со второй попытки. С первой воздух не пролез сквозь зубы. В каюте был иллюминатор, и в бледном свете далекой туманности я обнаружила обормота. Синдзи спал на боку, подтянув легкое одеяло к самому горлу. Он едва слышно ровно сопел, по-детски приоткрыв рот. Я поколебалась – до нового прилива черной мути – и совсем не по-детски улеглась рядом, глядя ему в едва различимое лицо. Ты извини, обормот, но ты моя живая батарея. Не знаю, схожу ли я с ума, но если я сейчас не согреюсь, то, наверное, мне прямая дорога сразу в шлюз. Мне нужно тепло, все равно в какой форме, да хоть просто дыши на меня, просто лежи и спи себе…
– Я что, сп-плю? В едва разбавленной темноте на мне фокусировался очень заспанный взгляд.
– Заткнись. Приток тепла, испуганный словами, стал слабее, и это было как второй кошмар. Я застыла, понимая, что мрак каюты вокруг в любой момент может обернуться продолжением сна.
– Т-тебе плохо. Он высунул руку из-под одеяла, положил мне на лоб ладонь, и, судя по ощущению жара, которое в меня хлынуло, я сама была едва теплее трупа. /'Ты покойница, Аска. Пришла в кровать к живому. Суккуб'/. Ненавижу тебя, ублюдок живой. Я схватила его запястье и сжала – так, чтобы не сломать, но сделать безумно больно, сместить сухожилия, чтобы сочувствие теплого обормота испарилось, искрошилось в вопле. Синдзи сморщил лицо и надтреснутым голосом сказал:
– А ты сильная. И отчего-то сразу стало понятно, что он не о моей хватке. Я отпустила его руку и легла на спину. Слова куда-то благополучно делись, да все куда-то делось – и холод, и тепло. Остался только потолок, темнота и приглушенное дыхание слева – ни разговаривать мне не хотелось, ни секса, ни – упаси небо – заснуть. И гордость, получившая смертельную рану – /'как, ты сама пришла к парню?'/ – тихо издыхала в своем углу, совсем мне не мешая.
– В п-первую ночь, после того как я очнулся… Н-ну, после пяти лет. Мне приснилось, что я п-пришел в себя в вакууме. Этот шепот вошел в меня, как лучевой скальпель – мягко и почти без боли.
– Все один в один, как было в реальной жизни, т-только шлюзы «Сегоки» открыты. Скальпель
