– И нам не дадут друг друга убить.
– Это досадно, – согласилась я.
– Но я все равно тебе помогу.
– Убьешься сама? Оу, какая милая улыбка. Я сейчас потеку.
– Мечты, Аска. Мечты. Мечты? Хорошо, вот сейчас только… Это была боль. Маячки, которым приказано следить за телом, со скрежетом сдвинулись – и пусть этот скрежет я всегда додумываю, пусть он выворачивает меня на изнанку, пусть я сейчас полетаю от ее силовых ударов – пусть.
– Итак, Аска… Силовой рукав. Это примитив, надо просто бороться с болью – и чуть-чуть подставиться. Энергия бьет тебя изнутри, вот что по-настоящему мерзко. Мерзко, больно – больно-больно- больно. Это как укол в каждый нерв в зоне поражения, и сколько сейчас клеток порвало, я не знаю. И не хочу знать. Перекат, толчок от стены, прыжок.
– Что тебе рассказать о тебе самой? Голос звенит – и это плохо: Мана куда сильнее, чем мне показалось. Она даже, сука, не напрягается. Дрянь висела в сантиметре от пола, окутанная легкой дымкой, а на запястьях копился новый заряд – пустые обманки, она ударит как угодно и чем угодно, а я пока могу только кататься и прыгать, ловя вскользь все ее красивые финты. Давай, ты сильная, Киришима. Сильная ведь? Прыжок.
– Ты видишь ее каждую ночь или через раз? Удар. Ты предсказуема, девочка моя. Я, впрочем, тоже: я не стану трепать языком.
– Убивают сны, правда? Она читала мое дело. Она боится выходить на ближний бой. И она знает о Хикари. /'Ты сволочь, Синдзи. Как есть – сволочь//. Или она «читала»
память Майи, и тогда сволочь она//'/. Я извернулась, едва не переламывая себя в талии, ввинтилась в промежуток между двумя рукавами и поймала животом простой «кулак». В животе кому-то стало плохо. Кажется, съеденному завтраку.
– Почему Хикари, Аска? Быстрее, черт. Мне надо быстрее. Киришима сместилась, дрогнула и превратилась в череду размазанных силуэтов – и это был «силовой корпус». И это было совсем плохо, потому что это было невозможно быстро. Удар в голову отбросил меня на стену, от второго я увернулась – уж не знаю как. В мозгах звенел только голубой цвет, только голос сияющей сучки.
– Она обошла тебя? Удар. *** /Я сижу в рубке тактического перехватчика, прижимая колени к груди. На экранах гаснут сигналы критических повреждений, и мне пора наружу, но снаружи…/ /Снаружи было снаружи./ /Пинок по рычагу, тугое «чмок» мембраны – и я стою в ангаре./ /– Три – ноль, курсант Сорью, – сообщили мне./ /'Три. Ноль. Ноль – это я»./ /Все звено уже здесь, одной кучкой, в кровавом киселе ангарного освещения. Я нахожу взглядом улыбающуюся старосту и иду прямо к ней./ /– Что теперь скажешь, Мамина дочка? – спросил кто-то из ее подпевал./ /Я не скажу ничего. И не рассчитывайте, я просто буду ждать, что скажет победительница./ /– Сто сорок отжиманий, – тихо сказала Хикари. – Если ты помнишь./ /– Помню./ /– Если хочешь – мне достаточно просто твоего поражения./ /Не сомневаюсь./ /– Пари есть пари./ /Этот чертов голос снова меня подвел, уже не нужно больше ничего говорить. Я опускаюсь в упор лежа, смотрю в пол./ /– Раз./ /… Она обошла меня на второй петле, вырезая целый сектор залпом легких ракет…/ /– Два./ /…Я ошиблась, делая «чакру Фролова», и пропустила срыв щитов правого борта…/ /– Три./ /Черт, меня хватит на весь разбор этого неимоверного летного задания, этого фестиваля пилотажного дебилизма, и «пять», и «пятьдесят пять» – я хорошо запомню этот вылет, этот полет, этот пролет. Хорошо запомню, хоть это ничего и не исправит. Истертая до блеска летная палуба прыгает то ближе, то дальше, и я хорошо держу ритм. Я вообще молодец./ /И все бы хорошо, но я вижу боты обступивших меня людей. Боты тех, кто сейчас смотрит, как корячится – изящно, красиво и подтянуто
– бывшая лучшая./ /Мир трескается, идет широкими провалами, потому что –/ /Это мир, которого не было./ *** Я пропустила еще один удар и в последний момент подпрыгнула, вырывая ногу из-под удара «молотом». Что это сейчас было?!
– Она унизила тебя? Удар. *** /Мне больно. Как же мне больно./ /Низ живота сводит так, что я не вижу поля стереопроектора, да я вообще ничего не вижу, кроме преподавателя, к которому мне снова придется обращаться. И, вдобавок, меня тошнит. / /Тошнит – больно. Тошнит – больно. Краткий конспект сегодняшнего занятия по трехмерному планированию боя./ /'А ты могла оптимизировать цикл. Всего одна подпись – ты ведь уже можешь принимать такие решения. Всего несколько курсов инъекций». Я стискиваю зубы и дышу ртом, вспоминая маму./ /'Хорошая девочка должна уметь терпеть боль»./ /Я очень хорошая девочка, мама. Понимая, что больше не выдержу, я нажала кнопку вызова. Младший друнгарий Штатмайер – добрый и хороший, он поймет. Даже второй раз за занятие./ /Зеленый огонек – мне разрешают выйти. Давай, Аска. Вперед./ /Я выхожу в проход между голо-столами, я вижу спасительную дверь
– за ней туалет, медкабинет и немного пытки ходьбой. Так немного, что даже смешно. А потом мне под желудок прилетает крохотный удар./ /Безвредная шалость – мы эту дрянь учили, чтобы пальцы в «третью печать» складывать. Маленький спазм, совсем крохотный, но моему желудку хватит, и вот я уже сижу на коленях, передо мной – лужа желчи, а в животе все взрывается и никак не взорвется кластерная боеголовка./ /'Откуда эта мысль?'/ /– Она что, обмочилась?/ /– Нет, месячные./ /– Аска, ты как?../ /– Ах-ха- ха! Мамочкина, ты как, жива?/ /– Все сядьте на места!/ /Теперь боль повсюду, а лицо горит от позора, и мне так плохо, как не было еще никогда, и сжимаются кулаки, потому что я знаю, кто меня ударил и знаю, что меня нет./ /Этого. Мира. Нет./ *** Маячки еще работают, я вываливаюсь в черную кишку коридора между двумя рукавами энергии. Я уклоняюсь только потому, что тело меня не слушается. Моему бедному телу надо еще чуть-чуть продержаться, но если бы еще мозги не были там – в голове отжимающейся неудачницы, в голове потекшей неудачницы. В голове Аски, которая никогда не… Больно. Очень-очень больно.
– Она была добра с тобой? /'Добра?!'/
– Она хотела тебе помочь?! /'Помочь?!'/ Удар «силовым корпусом». И еще один. И еще. *** /– Аска, подожди./ /Я оборачиваюсь. Не люблю ее. Хочу подружиться, наверное, – но не люблю./ /– Что тебе, староста Хораки?/ /– Я слышала, как другие курсантки отзываются о твоей матери. Это недопустимо./ /'Безумная дура», «мама Мамочкиной дочки». «Рыжая госпожа». Что из этого ты слышала, староста Хораки? Я смотрю на нее, понимаю, что у нее дурацкие веснушки, что с нее смеются из-за них. Не из-за мамы, не из-за того, что она заучка и дочка сумасшедшей./ /Из-за веснушек./ /Не люблю ее. Завидую – и не люблю./ /– У тебя все, староста?/ /– Нет, постой. Ты меня не поняла./ /Она хватает меня за запястье – прохладной, сухой ладонью, и я мгновенно вспыхиваю, потому что это прямиком в холле, потому что – люди, потому что я бегу домой. Одна из немногих./ /– Староста?/ /– Твоя мать обращается с тобой неправильно, Сорью. Ты не должна этого всего!/ /– Всего?/ /– Всего. Ты хочешь быть инквизитором?/ /– Хочу, это глупый вопрос, староста!/ /Я злюсь. Глупая, глупая девчонка./ /– Ты плакала, когда потеряла сегодня своих пленных./ /Страх. Стыд – это ведь был простой симулятор, простая игрушка, в которой мне надо было всего-ничего – выйти из-под обстрела, увести корабль. Мой балл – лучший, мое решение – да обзавидуйтесь вы все, дряни!/ /Но их было трое. Три шкалы уровня давления в тюремном отсеке.
Три тысячи лишних //кило//джоулей на латание пробоины – это ведь так много, правда?/ /– Ты ведь не хочешь быть инквизитором, Аска!/ /Горячий шепот, слишком горячий: ну же, Аска, она всего-навсего завидует тебе, ты ведь хочешь быть там, в космосе, ты хочешь быть Пламенем Первого гражданина. Ведь есть мама, есть гражданство четвертого класса, есть верный третий класс…/ /А мы смотримся глупо: две шепчущиеся девчонки посреди огромного холла, а над нами – купол звезд, перечеркнутый двумя кривыми мечами./ /– Я тебе помогу, Аска! Мой папа – завкафедры войд-карго в филиале на Максильянисе. Ну, это тоже флот, но там…/ /Там не надо убивать. Не надо жертвовать – я-то знаю, я учусь эскортировать флотские или инквизиционные транспорты – и собой жертвую я ради всех этих тяжелых беззубых посудин./ /– …Ты просто переведись!/ /– Аска./ /Я вздрагиваю, вздрагивает рука на моем запястье. Ах да, она, кажется, все еще была там, но это не имеет уже решительно никакого значения, потому что маме надоело ждать меня на улице./ /Не вижу ее лица – совсем-совсем не вижу, оно в тени звездного купола, и мы уходим, а мама все говорит, говорит, говорит… Да, мама, я самая лучшая. Моя цель – стать лучшей в этой империи, стать орудием Первого гражданина, а эта девочка просто мне завидует. Я знаю, мама. Знаю, буду. Знаю. Буду./ /Это мир, который был./ /Но это был не последний раз, когда я разговаривала со старостой Хикари Хораки./ *** Я очнулась от скрежета во всем теле. Он был требовательным, громким и непрерывным, и, черт меня побери, – он был! Я продержалась целых сорок секунд, и нет смысла жалеть о боевой сыворотке, которой у меня не было. Я продержалась, а вопросы «что это было?» мы отложим на потом. И взрыв воспоминаний мы отложим на потом, потому что маячки не дадут мне много времени. От
