из дома выбегает опаздывающая героиня. Она забыла поставить будильник, или не могла найти ключей, или просто задержалась в ванной, разглядывая своё лицо сразу в трёх створках зеркального шкафчика, и теперь ей надо торопиться, потому что повествование никого не ждёт, это надо понимать. И всё равно, героиня находит пару секунд, чтобы поприветствовать швейцара, который придерживает ей дверь подъезда. Доброе утро, сеньор Педру, говорит героиня, тепло улыбаясь швейцару, как спалось? Доброе утро барышня, серьёзно и уважительно отвечает швейцар, шевельнув усами, ничего себе спалось. Ну и отлично, радуется героиня, передавайте привет супруге и девочкам. И она снова улыбается. Она замечательно улыбается, наша героиня, мы смотрим на неё из-за газетного киоска, и нам нравится. Непременно передам, отвечает швейцар и снова шевелит усами, удачного вам дня. Мы засмотрелись на усы швейцара и упустили героиню, и теперь бежим по её следам, жадно принюхиваясь, и нас совершенно не касается, что, на самом деле, швейцара зовут сеньор Анизиу, что он овдовел много лет назад, что у него никогда не было детей, и уже пять лет он страдает от бессонницы. Швейцар тоже больше не появится в повествовании, а у нас есть дела поважнее.
Мы заняты героем и героиней, вернее, героем, героиней и повествованием, нам всё интересно - попадёт ли героиня в беду, спасёт ли её герой, случится ли между ними головокружительный роман, и закончится ли он свадьбой, или все умрут, и будут похоронены в одной могиле, или разойдутся друзьями, поделив детей и деньги. Мы, как волки, следуем за героем и героиней, и знать не знаем, что Ана Катарина, гуляя по бульварам, набрела на маленький рынок со всякой всячиной, и ходит там от столика к столику, разглядывая и трогая старые чайники без крышечек, позеленевшие бронзовые колокольчики, фарфоровых кукол с отбитыми носами, прозрачные гибкие пластинки, голубые и зеленоватые и модные журналы столетней давности. Нас нет рядом, чтобы обнаружить, что сеньор Анизиу нашёл, наконец, в себе силы избавиться от вещей давно умершей жены, и стоит теперь под пальмой, раскрыв большой чёрный зонт над столиком, на котором лежит стопка вышитых носовых платков, пудренница, фарфоровый голубоглазый младенец в одеяльце, серебряный напёрсток и батарея пузырьков из-под духов. Сеньор Анизиу не верит в то, что кто-то может это купить, но он не может просто взять и выкинуть покойницыны вещи, ему кажется, что это ужасное неуважение по отношению к ней. Мы не видим, как Ана Катарина что-то спрашивает у сеньора Анизиу, и сеньор Анизиу что-то ей отвечает, и как они внезапно улыбаются друг другу, и улыбка у Аны Катарины не такая уж некрасивая, не как у героини, конечно, но тоже ничего, приятная, и сеньор Анизиу приглашает её выпить кофе в кафе на углу, к полудню вышло солнце, поэтому они сидят на эспланаде, и сеньор Анизиу думает, что Ана Катарина похожа на его покойную жену, она так же комично морщила нос, когда у неё сползали очки, а Ана Катарина просто думает, что сеньор Анизиу очень милый, и, подумав это, внезапно приглашает сеньора Анизиу поужинать в её крошечной квартире без кухни, и сеньор Анизиу соглашается.
Позже, уже вечером, мы возвращаемся усталые и разочарованные, герой и героиня так и не встретились, повествование оказалось не в нашем вкусе, идёт унылый нескончаемый дождь, а в окне на первом этаже горит свет, там тепло, там пьют чай, там сеньор Анизиу улыбается в усы и говорит не без кокетства, да я вам в дедушки гожусь, а Ана Катарина отвечает почти искренне, ну что вы, вы ещё совсем молодой, и гладит разомлевшую Лулу Мэй. Мы смотрим на них, и нам кажется, что мы их откуда-то знаем, только не помним откуда. Мы бы попытались вспомнить, но дождь становится сильнее, и мы уходим, почти бегом, оставив Ану Катарину и сеньра Анизиу жить их собственную, совершенно нам не интересную жизнь.
Мертвые среди нас
Круглая красная жестянка из-под печенья стояла в дальнем углу платяного шкафа, Фабия долго пыталась снять с неё крышку, подцепляла ногтями, тянула, даже ножом поковыряла, крышка сидела, как будто составляла с жестянкой одно целое, барышня Фабия, позвала от двери дона Амелия, я Флавия, не поворачиваясь ответила Фабия, крышка внезапно поддалась, и печенье высыпалось на пол, обычное печенье, только очень старое, а в контракте написано Фабия, недоверчиво сказала дона Амелия, подходя поближе, это свекрови моей покойной печенье, она перед смертью стала немного сумасшедшенькой, дона Амелия так и сказала сумасшедшенькой, какой, удивилась Фабия, ну, такой, странненькой, дона Амелия потыкала в печеньку ногой в домашней тапке, всё запасы делала, вы выкиньте его, печенье это, барышня Фабия, а то ещё мышь заведётся, хорошо, согласилась Фабия, собирая печенье обратно в жестянку, печенье было очень твёрдое и не крошилось, но неприятно маслило пальцы, только я Флавия, а контракт просто бумажка, там всё, что угодно можно написать, нет уж, твёрдо сказала дона Амелия, контракт это документ, юридическую силу имеет, ну, может быть, сказала Фабия, закрыла жестянку крышкой и побарабанила по ней масляными пальцами, вы что-то хотели, дона Амелия?
Печенье собакам, они печенья не жрут, но сегодня будут, всё равно ничего другого нет, вчера ещё было, а сегодня уже нет, потому что нет футбола, ну и еды нет, вот когда футбол, еды много, в белых киосках жарят мясо на решётке, тонкие полоски свинины, и ещё кожу с салом, это с пивом хорошо, собаки пива не пьют, но жареное сало воруют и жрут, хоть солёное, хоть даже с острым соусом, а хлеб просто так уносят и бросают потом, где попало, его голуби подбирают, а пророк брезгует, ходить босиком не брезгует, а хлеба с земли не берёт, только тот, что Флавиу оставляет ему на скамейке, и то не всегда.
Я подумала, хорошее же совсем зеркало, сказала дона Амелия, ну, пятнышки тёмное тут и тут, это же ничего, зато рама бронзовая, оно раньше тут же и висело, в этой же комнате, только свекровь моя почему-то в коридор его выставила, сказала, не нужно ей, а я сейчас посмотрела и думаю, отличное же зеркало, мне-то, вроде, некуда, а барышне Фабии пригодится, я Флавия, механически поправила Фабия, трогая пальцем бронзовые завитушки, ей ужасно нравилось старое зеркало в тяжёлой уродливой раме, но не нравилась дона Амелия, вот как с этим быть?
Собаки печенье понюхали, а жрать не стали, Побольший просто отвернулся и лёг под пальму, а Поменьший покопал задними ногами, забросал печенье песком и мусором, и ушёл лаять на пророка, пророку ночью опять было видение, и он с утра сидел на площади, кричал, мёртвые среди нас, мёртвые среди нас, и просил всех покаяться, только никто не каялся, все шли с работы обедать, и Флавиу тоже хотел обедать, и собаки, только обеда не было, была одежда, и печенье собакам, даром, что они его не жрут.
Ещё вот платье, спросила дона Амелия, засовывая голову в дверь, малиновое такое, бархатное, свекрови моей покойной, в шкафу должно было висеть, вы случайно не видели, дона Амелия, сказала Фабия, мы же договаривались, что вы будете стучаться, а если бы я была тут голая, дона Амелия хихикнула в ладошку, ну что вы, барышня Фабия, я Флавия, рявкнула Фабия, сколько можно повторять? Дона Амелия поджала губы и втянула голову обратно к себе, завтра на завтрак Фабия получит холодное яйцо и сгорелый тост, ну и ладно, подумала Фабия, гладя ногой бархат платья, платье лежало на полу у кровати и густо пахло нафталином.
Собаки обиделись из-за печенья и ушли, Флавиу их звал, но они не вернулись, наверное, нашли, где футбол и еда, ходят там между киосков, воруют с решёток жареную кожу с салом, пока Флавиу тут мёрзнет один, пророк звал Флавиу под своё одеяло, но Флавиу не пошёл, надел новую одежду, одежда была мягкая, с рукавами, знакомая, Флавиу хотел вспомнить, но не вспомнил и заплакал, потом сел на скамейку в парке, ждал собак и ел печенье из жестянки, печенье было твёрдое, но вкусное и тоже знакомое, Флавиу засовывал печеньки в рот по одной и сосал, как конфеты, пророк лежал рядом, укутанный в одеяло с головой, только босые ноги торчали.
Дону Амелию била крупная дрожь, как будто кто-то держал её за плечи и размеренно встряхивал, как мокрую наволочку или прикроватный коврик, Фабия в жизни не видела ничего подобного, мммм, мычала дона Амелия, мммм, глаза у неё были дикие и тоже дрожали, зрачки так и прыгали, Фабия обняла её за плечи и побаюкала, чшшшшш, чшшшшш, всё прошло, дона Амелия стала дрожать мельче, потом обмякла, мммёртвые, мокро пробормотала она Фабии в шею, мммёртвые среди нас, где, спросила Фабия, вытирая шею, она усадила дону Амелию на свою кровать, налила ей в стакан воды из-под крана, дона Амелия выпила воду и снова задрожала, он предупреждал, вдруг взвизгнула она, взмахнув стаканом, предупреждал, чтобы мы покаялись, мёртвые, мёртвые среди нас, да где же, спросила Фабия, отнимая у доны Амелии стакан, везде сказала дона Амелия со слезами, везде.
Когда Флавиу проснулся, пришёл пророк и привёл собак, лица у собак были довольные, как будто они всю ночь обжирались вкусной едой, покайся, сказал пророк, сам покайся, сказал Флавиу, и они пусть покаются, пусть, согласился пророк и захохотал, и Флавиу захохотал, размахивая руками, и собаки, собаки хохотали громче всех, напугали женщину в коричневом плаще, женщина взвизгнула и кинулась бежать, мёртвые, кричала она, мёртвые среди нас.
Иду через парк, говорила дона Амелия, всхлипывая, а там свекровь моя стоит и смёется, как будто живая, представляете, стоит в своём бархатном платье, машет руками и смеётся, десять лет уже, как скончалась, всю кровь из меня выпила, я думала, отдохну после её смерти, а она стоит и смеётся, а хотите, я за неё помолюсь, спросила вдруг Фабия и сама себе удивилась, скажите только, как её звали, как
