юноши - простая ноша - камышовая корзинка.
В корзинке сверток.
Сташек спустился по мокрым ступенькам к лодочному причалу на игристой городской речке Чертовке.
Зыбаю, колыбаю, баю малу детку
Мать придет с погоста,
Принесет конфетку...
Закряхтел в корзинке сверток, заворочался.
Затянул скрипучим писком
- Нннааа.... Нннааа...
- Тшш, тише ты. - шепнул Сташек, раздвинул камыши, прислушался, по-лисьи растянул крупные хитрые губы.
Стучали вальки прачек, толкались бабы на мостках ниже по течению за поворотом реки.
- Бета! Лови простыню! Тонет! - горошинками рассыпался колкий девичий смех.
Юноша разжал руки.
Камышовая корзинка плюхнулась в воду, он оттолкнул ее легонько - и вот, поплыла, милая, далеко.
То ли скрип, то ли писк сильнее стал.
Свесив ноги, сидел Найденыш, отражался в воде перевернутым валетиком.
Круги и осенние пузыри в ряби. В мелкой волне балуется солнце.
- Ну... Ну же... Брось простыню, глупая баба! Лови, что дома не знаешь... - сердился он незнамо на что, подгонял.
- Девки! Гляди! Плывет!
- Щенок что ли? Аль подкидыш?
- Не вижу.
Эржбета бросила валек. Как сука щенная, зубами клацнула. Зыблется в плесе корзинка... И близко и далеко.
Надрывается сверток, белая ручка выпросталась из свивальника. Баба по пояс ухнула в холодную реку, потеряла чепец, побрела, потом поплыла, схватила корзинку, глянула в сморщенное от крика личико.
- Моё.
Метались по мосткам прачки, галдели, протягивали ей вальки, как палки. Косоглазую Каченку послали спешно за водкой - растирать и внутрь.
Полуживая Эржбета повалилась на доски. С платья ручьями хлестала. Пальцы заколели. Красные, как мясо.
Стала греть дыханием корзинку, кое-как раскидала пелены.
- Мальчик.
По мосту над прачечной кутерьмой в ногу шагали левой-правой, левой-правой, понурые солдатики в баню, тащили под мышками желтые мочалки и казенные обмылки в серой бумаге.
Станислав фон Штаккельберг знал, что к полудню прискачет чванливый нарочный из Дворца, завертит казенную коняшку во дворе, станет хрипло требовать секретаря Фабрициуса на срочное заседание.
Юнкер будет отговариваться, разводить руками, что знать не знает и ведать не ведает, а потом возьмет нарочного за перчатку теплой лапкой и предложит свои неоценимые услуги.
И понесет в кожаной папке на властные имперские столы бумажную войну, в которую не верят старики с трубками у ворот, пражанки со связками сушеных грибов, и кровельщики и плотники и гончары и трубочисты и крысоловы и стеклодувы и пивовары.
Сташек-отличник быстро привыкнет к службе. В штат зачислят, грамота и рекомендации хорошие, работник прилежный.
Бывший начальник Генриха, Ярослав Борита из Мартиниц отметит новичка, будут вместе ночи напролет стихи про баб читать.
Найденыш улыбнулся, вот лезут докучные мысли, не до них.
Еще четыре часа до нарочного. И позавтракать успею и что соврать придумаю.
...23 мая 1618 года мятежные протестанты города Праги ворвались в зал заседаний и выбросили из окна ненавистных австрийских наместников императора Матеуса их секретаря. Чудом никто из них не погиб, под обстрелом свергнутому правительству удалось бежать.
Бунтовщики провозгласили свободу совести, свободу вероисповедания, и еще какую-то свободу, но какую именно, никто так и не смог вспомнить.
В тот день всем было весело.
Так в Европе началась Тридцатилетняя война.
Найденыш сорвал камышинку, повалился на спину на причале, закинул ногу на ногу.
Улыбка.
Млечная испарина от выдоха.
- Скоро нашему полку пополнение.
Сквозь осеннюю высоту неба он видел большие черные поля...
По бороздам шагают шеренги неживых мальчиков. Первых покрошат в атаке, задних выбьют из засады, средних выкосят картечью.
Падают люди в хляби и урвины.
Немногие поднимаются. Ядро расквашивает ряды. Смыкаются. Бегут. Колят. Палят.
Кони месят грязь.
Залп.
Вселенская пустота
Скоро в Европе будет много новых мертвых молодых мужчин.
Вранье.
Нет ни коней, ни мальчиков, ни пушек, ни окопов, ни надолбов, ни палаток.
Только муравьиные холмики.
Колышки в головах.
Легко тянуть, тяжело толкать.
По всему свету расселялась золотая пыль.
Если ты меня не покинешь, то и я тебя.
Не оставлю.
Падение Икара
20 апреля 1911 г. Оксфорд, Univ. Святых жен-мироносиц празднование.
Моя милая Elle, всего месяц, как расстались мы, а уже скучаю по Вас, так мало побыл дома, счастлив, что в Москве был при Вас неотступно всю Святую, рад, что нашли Вы меня повзрослевшим, рассудочным, трезвым. Не волнуйтесь о моей бледности, тому виной, как я и говорил, напряженное мое учение, бессонницы и нервы, нервы и еще раз - нервы, от которых хоть вон беги.
Мне ли Вам рассказывать: ранняя простудная весна, синяя тоска, голоса и сновидения, утром - тремор десяти пальцев, вечером хандра, слезы, рабская пресная действительность меня куксит и гнусит, и десны саднит и теснит сердце. http://www.diary.ru/~fortunat/p68539636.htm
Пробовал по Вашему совету есть кресс-салат и пить сырой капустный сок - не смог, мерзит. Да и найдешь ли здесь приличной белокочанной капусты, вечно она горчит, да и суют британцы ее в клеклые пудинги с колоссальным количеством свиного сала, кухня здесь тяжелая, а желудок мой совершенно испорчен, придумал себе
Жизнь течет своим чередом, с утра до вечера у меня толпятся друзья. Американцы с бедекерами и кодаками носятся от collega к colleg'у, глазеют как на двухголового младенца в кунсткамере: как же - русский, живой русский, вот он потянулся с хрустом, вот он играет тросточкой, вот он выпил морсу, вот он бросил мячик моське, вот он сидит в семь утра на садовой скамейке с мокрым полотенцем на голове и томиком Верлена на коленях ( закладка на 28 странице).
Американцы сущие кентавры - орут, топают и пахнут, особенно удручают женщины, впрочем последние, не в обиду Вам, удручают меня частенько без причины, списываю на возраст и телесную конституцию. Кстати, о конституции: американки сухопары и носят ортопедические ботинки на шнурках и теннисные юбочки - плиссе, у каждой во рту столько зубов, что хватило бы на вывеску у дантиста-выкреста на Малой Морской. 'Зубная тех-ни-ка. Постоянным клиентам абсолютно без боли'.
Устроился я в Оксфорде прекрасно, домик, хоть и дурно топлен, как тут принято, но есть две спальни - моя и Эдди H. и клуб - то есть зальца с камином, вольтеровскими вроде бы креслами и напольными вазами, ужасными, честно сказать, но выбросить нельзя, на каждой, не поверите, милая Elle, медная бирка с нумером - с казенным имуществом тут строго весьма.
На полках – хорошие книги, на столиках безделушки и фотографии, взяли напрокат пианино, теперь каждый вечер, как накатит, перебираю гаммы, или пою:
'Три юных пажа покидали навеки свой берег родной...'
Эдди очень нравится мое пение и синкопированная игра. Считает, что у меня задатки, и в тяжелом случае я смогу перебиться таперством в дансинг-холле или синема электро. Я, видите ли, умею
Эдди H. (это не русская Эн, а латинское 'H') Эдди Харланд мой сосед, душа-человек, увалень, белобрысый бобр, весь как котиковая муфта, уютный. Мы его дразним 'Эдди - Тэдди -Teddy bear'. Батюшка его совладелец судостроительной компании «Харланд энд Вольф» в Куинс-Айленде.
Коктайли сбивает виртуозно из чего изволите. Первый латинист в Univ. С первых дней взял надо мной покровительство, что мило с его стороны. Например, когда надоедают, а я слишком вежлив - то просто говорит: Братцы, все вон! и заметьте, никто не обижается, я бы так не смог, зевал бы украдкой в манжету и внутренне умирал, не в силах отказать собеседнику.
И надо же было тому случиться – к весне окончательно взяла меня хандра, говорить ни с кем не хотелось, Эдди меня тормошил, говорил, что сумрачное мое настроение происходит от несварения желудка, совал патентованные пилюли, я пилюли отталкивал – у меня душа болит, а он – с телячьей англосаксонской бесцеремонностью лезет ко мне с физиологией.
Эдди пилюли убрал, шепнул на ухо, что если я не чуждаюсь предметов оккультных – то есть у него одна знакомая акушерка – которая любые душевные хвори лечит при помощи вареного яйца, стеклянного глаза и Лунного календаря для огородников.
-
