очаровательная пара, такие нежные, грациозные, робкие – так бы и съела вас, хоть присягнуть!
- Фу, болтушка, не обижайтесь на нее. - отмахнулся добряк-хозяин, ну чистый сенбернар - грузный, бачки рыжие, эталонный англосакс в барском халате с кистями. - Мы ведь не представлены. Извольте: Стюарт Уортли, владелец магазина 'Доступный плод'. В кресле мой брат – Стивен, - хозяин понизил голос. - Говорите громче, он контужен. Инвалид. - Тут он сошел до шмелиного шепота и прогудел мне в ухо: - Между нами - безнадеж-жен!
'Дядюшка' поднял голову. Мушка потупилась я уставился на матушкино кольцо на своем мизинце.
Собственно лица у 'дядюшки' не было. Вместо носа - на двух завязочках к ушам кожаная нашлепка с клепками, лицо мертвенно серое с лишаями порохового ожога. Один глаз наполз на щеку - губчатый древесный гриб, наросло дикое мяско рубцовой ткани.
К инвалиду ластилась девочка, светленькая, тонкая девочка в платьице из шотландки в крупную клетку. Дядюшка по- свойски усадил ее попкой на колено. Тряско покачал. Головка девочки мотнулась и поникла.
Мальчик - как две капли похожий на сестру, уронил жестяную сабельку и оскалился.
- Моя дочь, Эделин. Мой сын - Эдвин. Няню мы зовем Бет, собаку - Вуф.
Мы с Мушкой переглянулись и кое-как выговорили имена.
- Какая прелесть - русские! - стрекотала и плескала пухлыми ладошками Эмили - левую щечку мило замарала капля крема с пирожного - Я и русских люблю! Всех люблю!
Под голубым с отливом шелком шлепались друг о друга вязкие тошные груди - так будто она сунула за пазуху пару освежеванных заживо кроликов.
Мне показалось - отовсюду истерично грянул колокольчик. Скользкий дребезгливый. Сначала слабо, а потом так дробно, что свело зубы.
- Это постоялец сверху! - вскинулся хозяин и четко щелкнул пальцами - Эмили! Бет! Взять его!
Женщины проворно пропали за дверью, которая оказывается открывалась вовсе не в ту сторону, что мы думали... Не 'на', а 'от себя', но я же не мог ошибиться.
С лестницы донеслись их лезвийные резкие голоса:
- Где ремни? Где зажим для головы? Винт! Винт! Вкручивайте! Виски в тиски! Бет! Следите за ногами! Фиксируйте! Дайте ему опию! Время пить чай!
Колокольчик захлебнулся на ползвоне. Пес глухо брехнул и завалился на бок очень натурально притворяясь мертвым. По моему он даже не дышал.
- Эпилептик. - кратко пояснил Уортли, имея в виду то ли жильца, то ли овчарку - Приютили. А у него припадки. Очень хлопотно. Что бы я делал без моих женщин. Нежные, но крепкие руки... Желаете задать вопрос?
- Да. Почему 'Доступный плод'? Чем вы торгуете?
Хозяин вздел ногу на ногу, откинулся на спинку кресла. Клетчатая малолетняя Эделин кормила инвалида с ложки пирожным, он тянул через тростинку с прихлюпом жидкий чай и все поправлял завязочки белого фартука на ее плечах, подтягивал спущенный белый гольфик на белом колене, щелкал ногтем по белым 'бомбошкам' на икре девочки. Эдвин держал салфетку под небритой челюстью калеки и на шотландскую курточку - точь в точь, как у сестры лился локон, локон золотой.
Уортли окутался сигарным дымом и протянул рассудительно, как Синяя Гусеница.
- Доступный плод пресен, милый Феликс. - я аж подавился, милая Elle, я назвал ему лишь одну из трех фамилий моих, что звучала по европейски благозвучно, но имени не произнес.
- Все это - Уортли обвел ладонью свой восхитительный хлам на полках и за стеклами медальерных стеллажей - сойдет за ассортимент третьесортного антиквария. Обноски, мишура, старинные почтовые карточки, битый бисквит, гипсовые слепки, безделушки прошедших лет. Так и есть. Прекрасный мусор. Но - от прочих лавочников меня отличает одно: я совместил торговлю с просветительской миссией. Рассеиваю сумрак суеверий. Дело всей жизни.
Здесь решительно нет ни одной вещи без 'истории'. Я продаю или сдаю напрокат не бездушные предметы, а прошлое. Я торговец привидениями, если угодно! Полюбопытствуйте.
Уортли с ловкостью приказчика-трюкача вскочил на раскладную лесенку, ближе к верхней полке шкапа розового дерева, обрушил шляпные коробки, вырыл нужное и загундел, не выпуская из зубов сигару:
- Вот! В этом чепчике миссис Матильда Моберли благополучно разрешилась от бремени тройней. И столь же благополучно скончалась от родильной горячки. Тройняшки выросли в атмосфере идеальной семейной любви, получили блестящее образование, и пошли в гору по юридической стезе – первый стал адвокатом, второй – прокурором, а третий – судьей. Воображаете, что видела публика при словах: встать! Суд идет! Три совершенно одинаковых лица с белыми буклями на висках, черные мантии, чистые руки. Караю, оправдываю, выношу приговор! Един в трех лицах. Дело происходило в 1875 году в Манчестере. Суеверные дамы в положении частенько берут у меня этот чепчик напрокат - он по их мнению приносит удачу первенцам.
Скомканное кружево чепца полетело вон - Уортли расправил перед нами новую тряпку с крепким звучком распахнул красную крышку шкатулки:
- Следующий лот перед вами. Бритвенный прибор, янтарные запонки и жилетка Великого Манипулятора, Моцарта баккара, шулера-гастролера Чарли. Т. Добсона, которого завистник изрешетил пулями на глазах у двухсот посетителей, не считая мелкой обслуги шикарного игорного дома «Альгамбра» в Новом Орлеане, причем, заметьте, с их молчаливого согласия. Американское варварство. Выстрелы и поцелуи. Обратите внимание, какая прореха на груди жилета и вот тут, на шелковой спинке, - он просунул пальцы в рваную дыру и пошевелил, будто свекловичные черви полезли. - След от пули. Навылет. Задела сердечную сумку. Вышла под левой лопаткой. Входное отверстие, извольте убедиться, мизерное, а зато выходное... мммм... Кулак можно протиснуть!
Этот набор - 'последняя ставка' - трижды брал на прокат один писчебумажный фабрикант из Вест-Энда. И что же? Клиент жив, здоров, и сколько ни сорит деньгами - все в прибытке, хотя в жизни за ломбер не садился и до сих пор уверен, что карты – это такие шахматы, только в картинках и плоские.
Уортли устало запахнул халат, уронил между колен свое трагическое тряпье и пояснил:
- Наверняка Вас уже успели попотчевать историями о привидениях, о проклятых домах, роковых совпадениях... Вижу, вижу по глазам, что вы опробовали все неудобоваримые байки, которыми потчуют лондонцы наивных туристов с Континента. Я, видите ли, с малолетства убежденный матерьялист, читал в свое время просветительские лекции в Эдинбурге - стыдно, стыдно в наш век пара и электричества верить загробным рассказам! Но мне никто не внял. Сами знаете, до чего дошло общество - рубеж веков, пена и кипень всплывают бурно. Кружки столоверчения растут, как плесень. Сектантки-визионерки, не при барышне будет сказано, с хроническим вагинизмом! Теософы и теософки с золотыми фиксами, ожирением и посланиями от махатм в рукаве! Морфинисты-декаденты! Самоубийцы-долгожители! Жеманные уранисты с крашеными ресницами! Какая гадость!
- Ужасная гадость! - в один голос поддакнули мы с Мушкой - с хозяином было опасно спорить - уж больно живо убеждал он – по-дирижерски размахивая опасной бритвой Чарли Т.Добсона (упокой Господи его душу).
- Вот я и решил (бритва - щелк - и канула в футляр), что подобное лечится подобным. Я самолично инспектировал все сто сорок четыре самых знаменитых Дома с Привидениями, которые упомянуты в каталоге Джека Хэллема за 1907 год. Призрачные Шаги, Вещие Потрескивания перекрытий, Стоны и Скрежет зубовный, и поверьте ничего примечательного – в одном случае сластена служанка босиком пробиралась ночью на кухню воровать сливки, обжора и лунатичка, я вылечил ее за два сеанса по системе Шарко, в другом случае – мыши справляли свадьбу. И так я понял, мои дорогие, что человеческие суеверия победить невозможно! Это гидра, о тысяче голов. И я решил открыть свою торговлю - за мозговые фантазмы суеверы платят втридорога. Прошлое не бывает дешевым. Роженицам советую, применяя заговоренные чепчики нанимать честных акушерок с мытыми руками, игрокам - не блефовать и не выдирать серьги из ушек подруги, говорят плацебо излечивает злокачественные болезни. И если публика хочет чуда, она подавится доступным плодом!
Уортли стиснул серые скулы и сухо бросил:
- Желаете что нибудь приобрести? - он махнул мяклой пятерней в угол - видите, вон тот оплавленный штырь. Нет, это не кочерга. Этим предметом злодеи сделали очень больно королю Эдуарду Второму. Невыносимо больно. Средневековый стиль. Секретное тавро. Он был неплохим архитектором, любил каменщиков. Клиенты говорят - первое средство от приобретенного геморроя. Излечивает за один раз и на всю жизнь.
- Прошу прощения... Но я сегодня не при деньгах.
- Врет! Врет! - каркнул из своего угла инвалид. Девочка хихикнула и быстро поцеловала его в изуродованную щеку. Брат с зеркальной точностью повторил ее поцелуй.
Я не успел возмутиться, но золотоволосый мальчик выступил вперед, встал в третью позицию, заложил руки за спину, будто собирался прочесть стишок 'с выражением' перед гостями и неожиданно взрослым усталым баритоном сказал:
- Папа. Покажи им. - голос съехал в хрипотцу и мальчик умолк, глядя на меня ясно и лукаво.
Мушка чуть не порвала перчатку - меж губ ребенка быстро и мокро мазнул, дразня, опытный кончик языка.
Уортли обнял его:
- Ах, молодец! Растет наследник. Как же я мог забыть...
Он засеменил в угол и отодвинул китайскую ширму - бамбук, золотые пионы и фениксы, тугой алый шелк створок.
И за ним
Я увидел
Его.
Или ее.
Моя милая Elle, я забыл обо всем - и отнял ладони от подлокотников кресла только когда понял, что они
