l:href='http://www.diary.ru/~fortunat/p70210507.htm'>http://www.diary.ru/~fortunat/p70210507.htmНет, все же, щелочью не вытравишь замоскворецкого лабазного духа. Мертвый Лялин переулок. БулоШная- молоШная... Кислощевое заведение! Бедный, бедный Муравьев-papa... Жениться на москвичке - такое же хамство, как носить пристяжные воротнички или путешествовать вторым классом. Ведь предупреждали его знающие люди в министерских кругах, нет - уперся - люблю дородство, подайте мне пышечку- лямпампончика, как говорят уланы, ну вот и получил дебелую биологию в вечное пользование. Конечно, я понимаю, капиталы немалые. Но, между нами, сколько 'интимитэ' я мог бы порассказать Вам об этом браке, моя дорогая Elle, но умолкаю - помню, Вы огорчаетесь, когда я сплетничаю.
Я получил наличные в среду. В семь утра.
Пасмурное дымное небо. Парфорсное синема.
Кэбмен, которому я крикнул: Беркли-сквер, пятьдесят! - внушительно кашлянул, пожал плечами, промешкал, но не посмел возразить.
По дороге у меня прыгали руки, как у вора, сломал папиросу, расплатился не глядя, и так же вслепую вошел в знакомую прихожую магазина 'Доступный плод'.
Знакомую?
Как бы не так.
Паркетные 'елочки' обшарпаны как в сарае, всюду строительная пыль и труха, заусенцы. Ступил раз-два - под подошвами туфель захрустели мелкие домовые жучки- древоточцы.
Люк в потолке - над последним закрутом винтовой лестницы был открыт настежь - оттуда веяло чердачным холодом и многолетним голубиным пометом.
Тронул вторую дверь - стекло засалено, Господи - от себя или на себя?
Я ошибся снова, милая Elle, на этот раз дверная панель просто плавно сдвинулась в паз стены, как в купе пульмановского вагона или тростниковой китайской фанзе.
Пол магазина завален картонными коробками, соломой, овощными ящиками - капуста, томаты, лук - все это сгнило и кислой рвотной массой протекло сквозь ветхие доски с портовыми маркировками.
Из всей обстановки остался только голый ледяной камин, конторка, кресло, заляпанное белой краской - вытертое продавленное сидение покрывала рыжая шкура с белыми пятнами и пушистым будто лисьим хвостом - от шкуры несло псиной, кивала взад-вперед безголовая лошадь-качалка.
Сгорбленная спина хозяина за конторкой - он быстро листал приходную книгу, часто и звучно смачивая пальцы вязкой слюной.
Разгром обыска, нетопыриная неприють, кабак, срочный переезд перед арестом?
Ни инвалида, ни жены, ни золотоволосых детей, ни чайного сервиза.
Только густая погребная вонь гнилых овощей.
На широком подоконнике сидели два молодца в матросской форме. Один обернулся и осклабился. Косенькие глаза, монгольское оплывшее лицо, развалина рта, синдром Дауна?
Второй держал спину неестественно прямо - будто пугало на колу.
Они беззвучно шуровали бледными отмоклыми ладонями над газетой, мастерили макет корабля. Склянка с потеками клея, драночные рейки, пятна морилки. Я различил борта и корму, шелковые лоскутья парусов, паутинные нити такелажа. На корме белой краской выведено было название 'Пенелопа'.
Как глупо.
Во рту пересохло, дробилось и гибло зрение, мочевой спазм обжег подбрюшье 'бежать!', но я мялся на пороге и твердил про себя, как скороговорку-заговор:
'Шурочка, шурочка-кошурочка, машерочка, девочка моя, думай о Шурочке, Феликс... ты здесь ради Шурочки... Если ты не можешь устроить Шурочке танцовщика-Икара, то хотя бы платье, уникальное платье в подарок ты способен, ты солиден, ты милосерд...'
Я забыл, что невежливо заговаривать первым.
- Мистер Уортли. Я принес деньги. Платье... Черно-белое ми-парти... Вы помните меня? Я заходил к вам на днях, с барышней. Пережидали дождь... Я оставлял Вам карточку.
Хозяин магазина обернулся.
Его плюшевый халат расслабленно висел на плечах, как в гардеробе на зиму.
- Да. - лязгнул безгубый рот. - Помню. Без торга.
Матросы закивали в лад, как китайцы.
- Как поживает ваша очаровательная супруга? - залебезил я и подосадовал отдаленно: 'вот свинья, мог бы предложить мне кресло...'
- Она - уже. - отрывисто ответил Уортли. - Товар - там. Бери...те.
Челюсть у него дергалась не в такт словам, отваливалась и подлипала, как у деревянного щелкуна для орехов.
В углу желтел легкий кофр для одежды итальянской соломки - покупка уже была упакована.
- Но... - я до боли сдавил ручку баульчика, - а как же наличные? Все в точности. Извольте пересчитать. Подпись требуется...
- Верю. - рука хозяина болтнулась волной - плечо, локоть, запястье. - Тут. Клади...те.
Я поставил баульчик с пачкой купюр на конторку - продавец не притронулся к замочку - матросы тускло смотрели, как я ворочаю легкий но неудобный кофр. Внутри нежно шуршал атлас и рисовые отруби - от влаги.
И тут Уортли выкинул трюк. Он откинулся спиной назад на гимнастический мостик и забегал задом наперед, по паркету навыворот, как тарантул, на вытянутых 'руконогах', быстро стреляя языком из ямины рта.
Матрос на колу деревянно затрещал в ладоши, слабоумный пустил слюну по оплывшему подбородку.
Я обомлел и чуть не выронил заветный кофр с платьем:
- Что вы? Зачем?
- Йога. Спорт. Тонус, - издевался хозяин, мотая белой голой головой. - Жизнь!
- До свидания... - я думал, что за спиной у меня дверь. И снова ошибся, моя милая Elle. Проем был абсолютно пуст - только ржавые петли. И никакого паза в косяке. - Благодарю Вас, мистер Уортли.
- Всех. Благ.
Роловицы стонали под его пятернями и босыми стопами.
По инерции я ухнул в прихожую, как человек, который шагнул в темноте мимо ступеньки.
Из обрывка обойного штофа торчала бронзовая рука -светильник, матовый колпак закоптился изнутри и лопнул лет пять назад.
Сидя на последней ступеньке винтовой лестницы болтал ногами золотоволосый мальчик, сын хозяина. Бриджи. Шотландская клетка курточки. Кружевное жабо.
Как его? Эдгар? Ах, да - Эдвин!
Ребенок колко глянул на меня исподлобья. Я улыбнулся через силу. Тесный галстучный узел давил кадык.
Эдвин непристойно протиснул в мокрый рот большой палец. Подвигал подбородком. С хирургическим мясным хрустом откусил. Сплюнул на лестницу.
Вздор.
Это был мятный сосальный леденец.
- Мама! - позорно взвизгнул я и бросился вон.
- Мя-мя...- гнусаво передразнили меня в спину. Сработала тяжелая пружина с противовесом. Входная дверь захлопнулась с пистолетным треском.
Я заставил себя взглянуть на витрину. И рассмеялся. Господи, спасибо. Отпустило. Все же я паникер и трусоват к тому же, скажите пожалуйста - что только не вытворяет мое воображение. Нервишки совершенно расшатаны.
За цельным стеклом уютно представилась мирная картинка - круглый стол, хозяин с подвязанной щекой (вот почему его голос был отрывист - флюс) сильно прогнувшись назад массировал поясницу - (и ревматизм), два моряка - красавцы, морские львы болтали с ним, сортируя новенькие только что привезенные из порта товарные ящики, золотоволосая девочка Эделен и братец ее беззвучно хлопали в ладоши и приплясывали, любуясь моделью парусника, а овощной гнильцой пованивало конечно же из окаянной зеленной лавчонки в подворотне напротив.
А трюк с 'откусыванием' и 'отламыванием' большого пальца мне показывали еще второгодники в гимназии Гуревича. Как быстро рассеиваются подробности детства.
С той стороны витрины меня заметили - девочка весело помахала мне рукой, припала в стеклу вплотную, расплющив ладошки и щечку.
Подышала на стекло и быстро вывела пальцем по запотевшему два кратких слова, я пригляделся к тающим буквам, мысленно переводя их с зазеркального перевертыша.
Get out!
Упали кремовые рейки жалюзи и скрыли доступный плод.
Ей-право, мне пора всерьез завязывать с ужинами в 'Белой фее'.
-...Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит - я метался все трем комнатам номера в Carlton и зашторивал окна. Дверь давно была закрыта на три оборота, даже щели я заткнул полотенцами, и вставил в замочную скважину карандаш. - Так за Царя, за родину, за веру, мы грянем громкое...
В сумерках я лихорадочно распотрошил кофр прямо на постели, сорвал верхний слой папиросной бумаги, зарылся в складки платья по локоть и сомлел.
Это было великолепно, как альпийское молоко и горький кофе со льдом.
Боже мой, моя милая Ellle, я так боялся, что Уортли меня надул. Я вынимал легчайшие ткани, расправлял, гладил, придирчиво пересчитывал, туфельки, чулки, пара перчаток, строгий корсет, подвязки, даже нижние панталоны до колен - тончайший шелк, черные и белые буфы, кружево, розетки лент.
А вот в коробке - шляпа... Спиральная туманность - кипень черных и белых страусиных перьев, вуаль с темным крапом 'родинок'.
Мятный аромат мягко и холодно обволакивал лоб.
Я выволок тяжелую рогатую вешалку из прихожей, благоговейно развесил платье. И отошел, как от мольберта, заправил большие пальцы за подтяжки.
Совершенство. Явление ангела. Какой гений создал его?
Пакен, Ворт, сестры Калло - их туалеты давно набили оскомину, все равно что сравнивать кобылицу чистейших арабских кровей и клячу золотаря.
Я вынул из ведерка с колотым льдом бутылку 'Мумм' - заказал сразу по приезде в буфете - надо же отпраздновать.
Плеснул в бокал. Подумав, решил пошалить и налил второй.
Пузырьки всплывали и гасли в ледяном янтаре.
- За присутствующих здесь дам. Леди, это - похищение, но сохраняйте спокойствие, я привлекателен, благороден и не имею намерений. Проявите
