В смысле. Рассказы, которые будут (антология)

отправили на обзор интерьеров десять минут назад, а меня пригласили прийти завтра, прямо с девяти утра.

- Имейте в виду, - добавила девушка модификации «кровь-с-молоком», - что завтра предпраздничный день, и экскурсии будут проводить только до обеда. А в праздничный день и вовсе никаких экскурсий по замку не будет.

Чертыхаясь, я поплёлся вниз, в сторону площади. Остаток дня пришлось провести, как в моррисоновской Alabama Song: переходя от бара к бару. Под вечер я почувствовал себя где-то между «полуживой» и «недомёртвый», поэтому изучение ассортимента и сервиса крумловских пивнушек пришлось свернуть.

19 июня, суббота

Пансион «Белая госпожа», ****

Тошнит.

При мысли о беконе хочется умереть.

В животе непрерывно происходят Большие Взрывы, зарождаются новые Вселенные, под завязку заселённые воинственными цивилизациями, с самого начала вооруженными ядерной бомбой.

На похмелье не похоже. Да, дрожат руки, и мутит, и рвёт на куски изнутри, и тяжело думать, но это не похмелье. От похмелья у меня ещё никогда не шла пятнами кожа и не немели ноги. И не тошнило кровью.

И кошмарно воняет чесноком. Всё вокруг невыносимо воняет чесноком.

20 июня, воскресенье. Праздник Пятилепестковой Розы

Пансион «У замка», ****

Сначала немного о вчерашнем дне. Весь день провалялся в постели. Угрюмый хозяин «Белой госпожи», старикан с чудовищным пивным брюхом, несколько раз стучался в дверь моего номера, предлагая то бульон, то кофе, то лекаря. Каждый раз мой организм отзывчиво извергал новую порцию кровавой жижи.

Немного оклемавшись под вечер, я сделал в блокноте пару нелестных заметок и о пансионе, и о хозяине. Он, конечно, не виноват, да и пансион ни при чём – сносный вполне пансион. Но, во-первых, нельзя забывать о политике издательства – стёб, ирония и цинизм мы ценим больше, чем объективность. А во-вторых, я просто не могу писать хорошее о месте, где меня стошнило раз пятнадцать за ночь, и всё – собственной кровью.

Впрочем, одна справедливая претензия у меня была.

Не то с вентиляцией у них плохо, и кухонные запахи каким-то образом распространяются по всему зданию, не то хозяин – выходец из Трансильвании и вместо лаванды замачивает постельное бельё в чесночном соке, но, думаю, чесночного супа мне не захочется ещё несколько лет.

Собрав остатки себя в жалкую кучку праха, в подобие Голема с магическими письменами «задание издательства» во рту, я добрёл до последнего своего крумловского жилища и с удивлением обнаружил за стойкой регистрации давешних немецких белобрысых туристок, моих путеводных звёзд (лучше – «моих невольных проводников», потому что грамотнее будет «мои путеводные звезды», а тогда в предложении это смотрится странно) - в мире пыточных лабиринтов.

- Вы в порядке? – с неподдельной тревогой спросила одна, всматриваясь в моё помятое лицо.

- Может быть, воды? Или кофе? Чаю? – предложила вторая, косясь на пятна, проступившие с утра на моих руках и шее.

Я вымученно улыбнулся, поблагодарил и отказался, всей душой мечтая доползти до кровати и уснуть. Что и сделал, как только заполучил ключ. И мне, слава богу, опять ничего не приснилось.

А сегодня я проснулся я неожиданно бодрым, энергичным и, наверное, даже усомнился бы в реальности вчерашнего недомогания. Даже пятна исчезли.

Интересно, что это всё-таки было - неужели перепил чешского пива? Ну да бог с ним, доеду до Праги, сигану на ближайший рейс домой, в Лондон, и первым делом – к врачу на осмотр. А пока – завтрак, пару абзацев об отеле и бегом на площадь, смотреть костюмированный парад. Жаль, конечно, что мне так и не удалось вчера попасть в замок. С другой стороны, хорошо, что я с этим странным отравлением не угодил в морг.

Завтракать я всё-таки побоялся, да и не хотел. В животе воцарилась мёртвая тишина – ни боли, ни голода – меня это вполне устраивало. Так что я накалякал какой-то невнятный, нейтральный отзыв об отеле, собрал рюкзак, попрощался с заботливыми немками и направился к площади.

А на площади, протолкавшись через уже скопившуюся перед парадом толпу к установленной у фонтана эстраде (где обещанные менестрели пели обещанные средневековые песни) и вознамерившись записать несколько наблюдений, я обнаружил, что где-то потерял свой блокнот.

Пришлось проталкиваться обратно, бежать против людского течения, лавировать между особо крупными туристическими экземплярами. Я подозревал, что оставил блокнот в столовой отеля «У замка».

Вбежав в крохотный холл, я налетел на пани Маркету. Не успев задуматься – чего это она забыла в логове конкурентов? – я вытаращился на её наряд. Похоже, старушенция собиралась участвовать в параде: каштановые волосы уложены локонами, грудь и талия стянуты корсетом синего шёлково-кружевного платья с кринолином и рукавами-фонариками. Улыбнувшись, отдышавшись и извинившись, я направился было в сторону столовой, но пани Маркета удержала меня за локоть:

- Ваш блокнот у нас, молодой человек.

У нас?

Я огляделся. На диване и креслах вокруг журнального столика сидели уже знакомые мне жители Крумлова: пузатый хозяин «Белой госпожи», белокурые немки, красноперчаточный официант из «Маштала». Спиной ко мне сидела женщина в белом платье, и по аккуратно уложенным на затылке седым кудрям я безошибочно узнал старушку из «мельничной» гостиницы.

- Мы позволили себе вольность прочесть ваши заметки. Вы чудесно пишете, - пани Маркета холодно улыбнулась и поправила синий шарфик. Я бездумно, как во сне, проследил за движением её руки и заметил пятно кетчупа – размазанное вдоль шрама, оно растекалось по синему шёлку.

Открыв уже рот, чтобы сообщить ей о пятне, я вдруг поймал её насмешливый взгляд. И тут стало твориться что-то непонятное, какая-то чертовщина. Пятна кетчупа проступали хаотичными полосами на её корсаже – одна диагональ криво рассекала талию, другая шла от левого плеча под правую грудь. Пятна проступали всё явнее, полосуя синюю ткань костюма тёмно-красными росчерками. Снова взглянув на шею пани Маркеты, я понял, что это не кетчуп.

- О, не волнуйтесь. – пани Маркета всё так же насмешливо ухмылялась, глядя, как я, выпучив глаза, пячусь от неё к выходу. – Давно, лет четыреста лет назад, меня порезал на куски мой любовничек. Так меня в гроб и положили – кусками. Вон он, кстати, сидит, ублюдок, - добавила она как-то совсем беззлобно.

- Голубых кровей ублюдок, между прочим, - с гордостью добавил парень в красных перчатках, вскочил, протянул мне руку и представился, - Юлиус Австрийский, внебрачный сын императора Рудольфа Второго.

Пожав его руку, я почувствовал на ладони что-то липкое. С перчаток Юлиуса проступила кровь, покрыв ткань полусантиметровым слоем. Кровь была живой, непрерывно перетекала с пальца на палец, но капли, срываясь с ладоней, не долетали до пола, исчезая где-то на полпути, в воздухе.

Я машинально вытёр руку о джинсы. Бурое пятно моментально впиталось в ткань и через секунду пропало. Юлиус загоготал:

- Мои грехи на тебя не перейдут, не бойся. У тебя есть свои, честно заработанные.

Да что за бред? Какие ещё грехи? Что вообще происходит? Не успел я задать эти вопросы вслух, снова заговорила пани Маркета, и голос у неё был совсем неприветливый:

- Ложь. Вот какие грехи. Наглая, бесстыжая ложь. Я такого вранья за все четыреста лет своего существования не припомню.

Я повернулся к ней и опять обомлел. Всё её платье уже успело пропитаться кровью и из синего стало бордовым, но эта перемена была не единственной. Пани Маркета помолодела на полвека – передо мной стояла красивая изящная девушка лет шестнадцати. Она держала в руках мой раскрытый блокнот и водила холеным пальчиком по странице:

- Натужно-игрушечная обстановка, назойливо-аутентичная атмосфера, - прогундосила она, пытаясь передразнить мой акцент. – Да что ты вообще знаешь об аутентичной атмосфере? Что ты вообще знаешь о средневековье? Тоже мне, эксперт. Стараешься для них, занавесочки вышиваешь точь-в-точь как бабушкины, а потом заселяется какой-то прыщ и царапает в блокнотике – натужно, назойливо.

Маркета обиженно отвернулась. Хозяин «Белой госпожи» привстал с кряхтеньем, взял у Маркеты блокнот и, найдя нужную страницу, зачитал вслух:

-... и вместо лаванды замачивает постельное бельё в чесночном соке.

Юлиус снова загоготал:

- Нет, всё-таки старик фон Больштедт был гениальным алхимиком. Это ж надо – придумать такое удобное зелье: травишь идиота, а он и не замечает, только чеснок везде ему мерещится. Мышьяк, чтоб ты знал, был самым популярным ядом в наше время, – Юлиус весело подмигнул. – Я его сколько раз применял.... безотказное средство. Вот и с тобой сработало.

Я остолбенело молчал.

- Ну, что-что, а про мою проклятую жёнушку он написал только правду, - сообщил толстяк. – Только послушайте: чисто, аккуратно, быстро, вежливо и очень скучно. Взял да и перечислил всё, что меня в тебе раздражало, - бросил он в сторону женщины в белом. Та повела плечом.

- Никто тебя не заставлял на мне жениться, – спокойно произнесла она, и мне показалось, что её голос тоже помолодел.

- Никто тебя не заставлял со мной мучаться, - не глядя на жену, процедил пузатый. – Могла б, как порядочная дура благородных кровей,