тихое'.
И я не ошибся, смотрите-ка! Почти сразу же передо мной открылся просторный сад, посреди которого был воздвигнут гигантский стол. На столе фундаментально помещалась туша быка, зажаренного целиком. Вокруг горами лежали фрукты, стопками были сложены лепешки свежего хлеба и длинными рядами выстроились кувшины с питьем.
На длинных скамьях сидели, болтая ногами, крошечные человечки, каждый ростом с десятилетнего ребенка, а во главе стола находился огромный великанистый человечище. Он был смуглый, с круглым носом, небольшими темными глазами в пушистых ресницах и темно-синими губами, причем на нижней у него имелась кругленькая бородавочка.
Я хотел было сразу же уйти, предоставив честной компании пировать и веселиться без помех. Однако великан уже приметил меня и властно мехнул рукой, повелевая приблизиться.
Я повиновался, мысленно поклявшись себе ни на мгновение не забывать о том, что я - женщина.
Впрочем, даже если бы я успел забыть об этом, беда невелика: великан тотчас напомнил мне об этом, таким образом не оставив мне ни единого шанса совершить роковую оплошность.
- Здравствуй, женщина! - произнес великан.
Голос у него оказался неожиданно тихим, словно звучал издалека. Когда он говорил, то в груди у него раздавалось гудение, как будто там роились и негодовали в заточении сотни пчел. Очевидно, великан нарочно приглушал голос, поступая так ради уважения к собравшимся карликам - а может быть, и из любви к ним.
- Здравствуйте, - пропищал я.
- Меня зовут Фей Эмон, - представился великан. Он приветливо улыбнулся, и изогнутый желтый клык аккуратно лег прямо на бородавочку внизу его губы. - А тебя?
- Маргарита, - сказал я. - Мое имя - Маргарита.
- Садись, женщина Маргарита, - пригласил великан. - Твой рост и облик напомнят нам о том, как много в мире странного.
Карлики, однако, ни за что не хотели подвинуться и дать мне место на скамье. Мне пришлось растолкать их, чтобы устроиться. Я поставил локти на стол и потянулся к хлебной лепешке. Карлики, что слева, что справа - глядели на меня с большим неодобрением.
Эмон перестал улыбаться, спрятал под верхней губой клыки и широко развел руками:
- Пора!
В мгновение ока все вокруг вскипело жующими, пьющими, хохочущими карликами. Великан же оторвал от бычьей туши целую ляжку и принялся грызть ее вместе с костями. Поглядывал он вокруг с таким неподдельным благодушием, что всякие опасения на его счет, даже если бы они у меня существовали, немедленно должны были быть с негодованием отвергнуты и развеяны.
Спустя некоторое время один из карликов ощутил прилив некоего вдохновения. Он отстранился от блюд с угощеньями, налил себе полный бокал, забрался, балансируя с бокалом, на стол, но и этого ему показалось мало - он вскакабкался на самую вершину бычьей туши и оттуда, с самой вершины, провозгласил наконец тост:
- За славного Фея Эмона, самого лучшего, самого большого и щедрого карлика в мире!
Что тут началось! Все разразились громкими воплями, каждый на свой лад, и даже я, поддавшись общему настроению, заверещал пронзительным голосом:
- Хвала Эмону!
Карлик залпом выпил весь бокал, лихо спрыгнул с бычьей туши на стол, а со стола кулем свалился на землю, промахнувшись мимо скамейки и немного ударившись о ее край. Ничуть не смутясь, он быстро полез обратно на скамейку. К нему сразу же со всех сторон потянулись дружеские руки, предлагая герою обкусанные фрукты. (Я заметил, что верхом вежливости в этих краях считается подать фрукт разогретый в руке или, если у него жесткая кожица, то и обкусанный со всех сторон до мякоти. Последнее, впрочем, допускается только между друзьями - никакие слуги, включая дворецкого, для своих господ этого никогда не делают).
В конце концов я съел и выпил достаточно, чтобы голова моя наполнилась бездумным мерцанием, а тело приятно отяжелело. Время от времени я ловил на себе любопытствующие взгляды карликов и в конце концов подумал: 'Самое малое, чем я могу отблагодарить Эмона и его гостей, - это еще одна здравица в честь хозяина'.
С этим я поднялся, покачиваясь, словно все еще летел в моем надувном шаре. Я возвышался над моими соседями по застолью по меньшей мере на две, а то и на три человеческих головы. Одно только это уже должно было обратить на меня внимание как на оратора, но мне показалось, что великодушный Эмон достоин лучшего, гораздо лучшего, и поэтому я взгромоздился на скамейку, откуда чуть было не упал в соус. По счастью, мои собутыльники, добрые карлики, поддержали меня за полы одежды, так что с их помощью, а также и при помощи милосердного чуда, я сумел сохранить равновесие.
Фей Эмон посмотрел на меня, ни на миг не прекращая жевать. Клыки опять торчали из его рта, но теперь, когда я к ним привык, то находил, что они ничуть его не портят и даже придают его внешности своеобразное добродушное очарование.
- Дорогой Эмон! - начал я.
И снова голос мой подвел меня!
Теперь он звучал так, как было мне свойственно в последние несколько лет, по достижении мною зрелости, - то есть превратился опять в обычный мужской голос.
- Должно быть, ты много выпила, Маргарита, - заметил Эмон. - Не плачь и не стыдись; стоило бы тебе отдохнуть и подождать, пока твой живот успокоится и перестанет вещать вместо твоего горла!
Подобное объяснение странных метаморфоз, со мною происходивших, избавило бы меня от дальнейших разговоров о моей персоне и о некоторых ее специфических особенностях; мне следовало последовать совету Эмона и покинуть пиршество. Но я не захотел бежать от очевидного.
- Теперь, когда я снова превратился в мужчину, - объявил я, снимая с головы покрывало, - меня надлежит именовать Филиппом.
- Филипп? - удивился Эмон. - А где Маргарита?
- Маргарита закончилась, - ответил я. - Но прежде я был ею, не сомневайтесь. Потому что моей природе свойственно двоиться и создавать иллюзорности.
- Никто в этом не сомневается, - заверил меня Эмон. - Мы все подчас иллюзорны и представляем собой вовсе не то, что думают о нас другие. И потому лучше верить чужому слову, чем собственным глазам, хотя лгать могут и те и другие; но, с другой стороны, и те и другие могут говорить правду! Моя история - лучшее подтверждение тому.
Он перевел дыхание и улыбнулся.
- Как ты слышал, меня называют самым большим карликом, и это - чистая правда, и вот почему, - продолжал Эмон. - Когда я только-только появился на свет - а родителей моих я не помню, и ни одна живая душа не помнит их, - меня сочли карликом и отдали в приют для карликов.
- В приют? - переспросил я. - Но для чего родителям избавляться от новорожденного ребенка и отдавать его в приют? Разве карлики не рождаются у себе подобных?
Кругом все дружно рассмеялись, как будто я брякнул бог весть какую глупость. Если бы десяток пьяных мартышек ударили разом по клавикордам - звук получился бы похожий; неудивительно, что у меня заложило уши.
Усмехнулся и Эмон.
- Карлики рождаются у кого попало, - объяснил он, ласково снисходя к моему невежеству. - Многие рассматривают это как позор, другие - как несчастье, а третьи - как неприятность, о которой лучше поскорее забыть. Поэтому как только в семье появляется карлик, его отправляют с глаз долой в специальный питомник. Так вышло и со мной... По всем показателям я был признан истинным карликом: пропорции, строение черепа, черты лица... Итак, я очутился в приюте.
Прочие участники застолья, которые, очевидно, давно знали историю Эмона, слушали тем не менее чрезвычайно внимательно, шевелили губами, словно заучивая отдельные фразы, и кивали. Двое громко храпели, не вынеся пиршественного изобилия, но этот звук ничуть не мешал - напротив, он только украшал повествование.
- Из приюта меня забрали в богатый дом, где моей задачей было смешить и развлекать хозяев, а также подчеркивать моим уродством красоту молодой хозяйки. Но я начал очень быстро расти. В десять лет я уже превосходил хозяйку ростом, и она даже начала меня бояться, потому что у меня выросли клыки, а этого не должно быть у обычного карлика. Обеспокоенный хозяин показал меня доктору.
'Боюсь, доктор, мне всучили какого-то неправильного карлика, - сказал мой хозяин. - Отчего он растет с такой быстротой? Так не годится, потому что даже взрослые карлики должны быть ростом с десятилетнего ребенка; этот же в свои десять лет превосходит размерами взрослого человека'.
Доктор осмотрел меня, нашел совершенно здоровым, а развитие мое счел абсолютно соответствующим карличьему. Для того, чтобы замедлить мой рост, он предложил кормить меня как можно меньше. Это и было исполнено. Меня поместили в особую комнату, откуда не было выхода, и заперли там, чтобы я ненароком не пробрался на кухню и не нарушил бы мою диету. Подобное обращение сильно подорвало мое здоровье. У меня сделались тощие руки и ноги, а суставы на них, напротив, выпирали, как узлы на веревках. Живот мой обвис, ноги искривились... словом, я представлял собой жалкое зрелище.
Несколько слушателей разразились рыданиями и выбежали из-за стола, чтобы поплакать вволю, да и я, признаться, тоже не мог сдержать слез.
- Не плачьте! - остановил нас Эмон, подняв руку. - Не надо плакать, ведь все закончилось хорошо!
Сидевшие за столом закивали, а убежавшие карлики (кроме одного) робко вернулись обратно. Я вытер слезы и посмотрел на Эмона со всей серьезностью.
- Но что же спасло вас?
- Мятеж, - объяснил Эмон. - Ты слышал что-нибудь о мятеже Раггэ, Филипп?
- О да, - кивнул я. - Раггэ восстал, и многие вельможи вынуждены были бежать от него. Они бежали к горам, изъеденным реками и подкопанным корнями древних деревьев, они
