Передышка

Лицо худое, узкие губы, длинные волосы, косметики почти нет, руки с широкой

костью, не слишком выразительные. Вдруг она уронила свою брошюру, я нагнулся,

поднял. И конечно, взглянул на ее ноги. Ничего, на щиколотке пластырь наклеен.

Она не поблагодарила. Когда доехали до Сьерры, стала собираться выходить.

Спрятала книжку, поправила волосы, закрыла сумку и попросила разрешения

пройти. «Я тоже выхожу»,— сказал я, словно по наитию. Она быстро пошла по

Пабло-де-Мария, но я в три прыжка догнал ее. И мы прошагали рядышком полтора

квартала. Я все еще соображал, как приступиться, составлял мысленно первую

фразу, когда она повернулась: «Если хотите со мной заговорить, решайтесь».

Воскресенье, 24 марта

Странная история случилась со мной в пятницу, если вдуматься. Ни я, ни она

не назвали ни своего имени, ни номера телефона, ничего не сказали друг другу. Тем

не менее я могу поклясться, что женщина эта вовсе не развратная. Она казалась

разъяренной, отдавалась как бы в исступлении, мстила кому-то за что-то. Должен

признаться, что добиться победы с такой легкостью мне удалось впервые.

Достаточно оказалось всего лишь прикосновения локтя. А кроме того, я впервые

видел женщину, которая, едва войдя в комнату пансиона, разделась в мгновение ока

и при ярком свете. С каким-то ожесточенным бесстыдством кинулась она в

постель. Что таилось за этим? Она так решительно демонстрировала свою наготу,

что я даже подумал, не в первый ли раз в жизни раздевается она на глазах

мужчины. Однако нет, опыта у нее оказалось достаточно. И несмотря на серьезное

лицо, бледные, без краски губы и невыразительные руки, она сумела сделать так,

что нам обоим было неплохо. И вдруг, выбрав подходящий на ее взгляд момент,

попросила, чтобы я выругался. Хоть я и не слишком крупный специалист в этой

области, но, думаю, она осталась довольна.

Понедельник, 25 марта

Эстебан получил место в государственном учреждении. Приятели по клубу

поработали. Не знаю, радоваться ли его высокому назначению. Пришел со

стороны, занял место, перескочив через головы людей, которые будут теперь его

19

подчиненными. Представляю, какую жизнь они ему устроят. И поделом.

Среда, 27 марта

Сегодня пришлось сидеть в конторе до одиннадцати. Очередной номер

управляющего. В четверть седьмого вызвал меня и сообщил, что эта пакость

понадобится ему завтра с утра. Работы на трех человек. Авельянеда, бедняжка,

сама вызвалась. Но я ее пожалел. Из экспедиции остались тоже трое. По-

настоящему только им и Гнило оставаться. Но управляющий, конечно, не мог

заставить работать сверхурочно одного только любовника Вальверде и, чтобы как-то

скрасить ему наказание, пристегнул заодно и тех, кто ни в чем не был виноват. На

этот раз безвинно пострадал я. Терпение. Надеюсь, этот красавчик скоро надоест

Вальверде. Сверхурочная работа угнетает меня ужасно. В конторе тишина, никого

нет, грязные столы завалены папками и скоросшивателями. Похоже на мусор, на

какие-то отбросы. И в этой тишине и полутьме - три фигуры тут, три фигуры

там: работают вяло, кое-как, измученные предыдущими восемью часами.

Робледо и Сантини диктовали цифры, я печатал на машинке. К восьми вечера

у меня разболелась спина, под левой лопаткой. К девяти я перестал обращать

внимание на боль, печатал и печатал цифры, а они диктовали охрипшими голосами.

Кончили наконец. Все молчали. Те, из экспедиции, уже ушли. Мы втроем

отправились на Площадь, в Сорокабану, я угостил их кофе, и — чао. Кажется, ребята

немного сердиты, что я выбрал именно их.