семье и о моей матери тоже. Его естественность по-настоящему утешила меня, на
душе сразу стало легче. Анибаль, на мой взгляд, сумел лучше всех выразить
уважение и к памяти моей матери, и ко мне, и к моей сыновней любви. Пустяк как
будто бы, самый обыкновенный поступок, я сам отлично это понимаю, но только,
когда человеку больно, он особенно остро воспринимает такие вещи.
Нелепый сон. Я иду в пижаме через парк Де-лос-Альядос и вдруг на дорожке
перед роскошным двухэтажным особняком вижу Авельянеду. Я сразу, без колебаний
подхожу к ней. Она в простом платье, надетом прямо на тело, без всяких украшений
1 Ночное бдение у тела покойного.
26
и без пояса. Сидит на кухонной скамеечке под эвкалиптом и чистит картошку. Тут я
замечаю, что наступила ночь, и говорю: «Как чудесно пахнет полем». Слова эти
сразу решают все — она отдается мне без малейшего сопротивления.
Сегодня утром Авельянеда пришла на работу в простом платье без украшений
и без пояса, я не удержался и сказал: «Как чудесно пахнет полем». Она
перепугалась страшно, подумала, видно, что я с ума сошел или пьян. Я принялся
было объяснять, что говорил сам с собой, и окончательно испортил дело. Она не
поверила и в полдень, уходя обедать, все еще поглядывала на меня с некоторой
опаской. Вот доказательство, что во сне наши слова звучат гораздо убедительнее,
нежели наяву.
Почти всегда по воскресеньям я обедаю и ужинаю один, и невольно
становится грустно. Как я прожил свою жизнь? При таком вопросе приходит на ум
Гардель1, «Приложение для женщин» или что-то из Reader's Digest2. Не беда.
Сегодня воскресенье, я далек от всякой иронии и могу позволить себе подобный
вопрос. В моей жизни не было ужасных катастроф, никаких внезапных поворотов.
Самое неожиданное — смерть Исабели. Может, тут-то и кроется истинная причина
моего, как я это называю, жизненного краха? Но не думаю. Более того, чем дольше я
размышляю, тем полнее понимаю, что ранняя смерть Исабели — удачное несчастье,
если можно так выразиться. (Господи, до чего это грубо и подло звучит! Я сам себе
ужасаюсь.) Я вот что хочу сказать: когда Исабели не стало, мне было двадцать
восемь лет, а ей — двадцать пять. Возраст, когда чувственность в самом расцвете.
Наверное, ни одна женщина не возбуждала во мне такого бурного желания. Поэтому,
может быть, я и не могу (сам, в глубине своей души, без фотографий и
воспоминаний о чьих-то воспоминаниях) вспомнить лицо Исабели, но всякий раз,
когда захочу, ощущаю ладонями ее бедра, ее живот, ноги, грудь. Почему рукам моим
память не изменила, а мне изменила? Сам собой напрашивается вывод: если бы
1 Гардель, Карлос (1890—1935) — аргентинский актер, знаменитый певец, «король танго». С успехом снимался
в кино.
2 Популярный американский журнал, публикующий известные литературные произведения в сжатых
переложениях и отрывках.
27
Исабель прожила достаточно долго, тело ее стало бы увядать (главное ее
очарование — тугое, словно налитое, тело и шелковистая кожа), мое влечение к ней
тоже увяло бы, и трудно сказать, что сталось бы тогда с нашим образцовым
супружеством. Ибо наше согласие, а оно действительно существовало, всецело
зависело от постели, от нашей постели. Я вовсе не хочу сказать, что днем мы
дрались как кошка с собакой; напротив, в повседневном общении мы неплохо
