трущобы. В чем тут дело? В том, что маргинальность продается хорошо? Или здесь имеем дело с неполным перерождением?
Таню очень волновало ПЕРЕРОЖДЕНИЕ некоторых знакомых! Она печально сказала: ее родители бы смеялись над погоней за деньгами многих сейчас живущих писателей.
Затем она спросила про пермских диссидентов из моей «Любви в резиновых перчатках»:
— А вас потом не удивляло, что эти наши дивные мальчики часто становились компромиссными и буржуазными мужами?
— Нет, не удивляло и не изумляло. Иначе. Я об этом очень много думала. После революции всегда бывает перерождение. Революция пожирает своих детей или… выедает души (но без разрешения человека ничего с душой сделать нельзя). Тут напились недавно на вечере встречи, и один из прототипов этой повести говорит мне, что другой прототип его спросил: «Ну мы когда-нибудь эту суку повесим или нет?»
— Кого?
— Меня. Он, прототип постаревший, спрашивает: «Ты зачем нас так описала?» А я говорю: «Потому что меня это волнует до сих пор». (Моя подруга говорит, что надо было сказать: «Волнуешь ты меня, дорогой».) Очень некоторые испугались тогда, в 70-м. Суд. Излом судьбы. Но я с ними вместе не расклеивала тогда листовки против ввода войск в Чехословакию. Я не пережила этот ужас испуга. И не имею право их осуждать — имею право только волноваться, и вопрошать: что, почему, как? Ведь многие шли в диссидентское движение из амбиций, из соображений дружбы… Сложный процесс. А когда пришло время расплачиваться, не все были готовы.
Если сформулировать в общем, то Таню волновала ИГРА НА ПОНИЖЕНИЕ, которая идет в мире: засилье пошлости и массовой культуры. Я сказала:
— Но соревнования по поеданию крапивы — в мире капитализма — ЛУЧШЕ, чем гибель миллионов в лагерях при Советах.
— Да… просто одна знакомая звонит и часами уговаривает меня сменить прическу: мол, тогда студенты будут больше прислушиваться к моим словам! Знаете, я написала даже ей письмо! «Я же Вам не навязываю того, что меня волнует больше всего — размышления о рифме».
Так, в придаточном предложении, прозвучало, ЧТО волнует больше всего — рифма, поэзия, творчество. Но! Есть одно большое НО! Размышлениями о рифме не дает заняться та же ПОШЛОСТЬ, которая очень напориста, часами диктует, как сменить прическу.
Игра на понижение не дает играть на повышение!
Тут я вспомнила, что привезла Тане свои картины, и стала их доставать. Она же подарила мне свои книги и три пары прекрасной обуви («Прислали друзья, но размер не подошел»). Еще мы с нею пообедали — Танечка пожарила курицу.
— Я не мастерица готовить что-то особенное.
— А я и вовсе с бытом не справляюсь!
— О, Нина, дай Бог всем так не справляться!
— Таня, у меня бывают депрессии, и тогда я не стираю, но потом — правда — чищу желчный пузырь, и тоска отступает…
…Уже после смерти Тани, мне сказал один москвич:
— Советское время убивало тело, а сказано: бойтесь тех, кто душу может убить. Капитализм душу убивает…
— Нет! Не согласна!!! Советская власть душу растлевала ого-го как! Ведь когда расстреливали-пытали, кто это делал? Люди советские это делали — расстреливали-пытали! Сколько душ полетело в тартарары!!!
…О том, что мертвую Танечку нашли, когда пузырек из-под таблеток был пуст, а на запястье у нее был надрез, мне позвонили из Израиля… Но точно там тоже не знали: сердце не выдержало травли или она перебрала дозу снотворного.
И я сразу вспомнила, как 1 августа 2002 года она проводила меня до метро и сказала: «Нина, как хорошо мы провели день! А ведь я так вас боялась».
Таня еще вверху махала мне рукой, а я уже бросилась к Улицкой, чтобы сказать ей, как плакала, когда читала у нее про то, как в ванне героиня приходила в себя… А Люся поднималась мне навстречу в такой глубокой задумчивости, зачем я ей помешала! Затем, что Таня сказала: боялась меня! Меня!!! С ума сойти можно! Я-то думала, что уж меня бояться нельзя… Значит, я должна измениться, должна так себя вести, чтоб уж всем было ясно, что бояться меня не нужно.
Как трогательно Таня писала мне в электронных письмах: мужайтесь, правда на нашей стороне. И подписывалась: Бек с препятствиями. О, знала бы она, КАКОЕ препятствие встанет на ее жизненном пути!!!
Мы переписывались всего два с половиной года. Но поскольку электронная почта нынче дает возможность общаться мгновенно (иногда — три раза за день!), то и дружба по переписке может быть гораздо интенсивнее. На что в ХХ веке уходило десятилетие, в ХХI — свершается за год… У меня такое впечатление, что мы продружили всю жизнь.
Но уже не придут от нее посылки с журналами, книгами, какими-то красивыми ручками-карандашами.
Однажды вдруг Таня стала просить: «Нина, мне очень нужно, чтоб вы написали картину, где есть ворона». «Нина! Можно ворону зимнюю, можно ворону летнюю. Мне это важно, я потом объясню, в чем дело». Теперь никогда уже не объяснит! Ворон я, конечно, сразу ей послала с оказией (и зимнюю, и летнюю), а еще — портрет Танечки с вороной на плече. Потом Таня опубликовала его в «Экслибрисе».
И вскоре — зимой — она поскользнулась — случился перелом ноги «имени Лужкова» (так она написала), и я уже пожалела, что этих ворон согласилась написать… но поздно.
Вдруг Танечка написала про накатившую депрессию, а я… предложила свое коронное средство — ее сосватать. Таня сразу и категорически отказалась. «Замуж я не хочу, но еще не теряю надежды, что в моей жизни случится большая романтическая любовь, пусть даже и без ответа. Может, к цыгану». Я подумала: если шутит, то все обойдется…
Не обошлось.
Остались мне сапожки от Танечки, остались всем нам ее прекрасные стихи! Но никогда она не уже не будет «хорошей старухой», как собиралась! Ни-ког-да…
«Но весною… Когда соловей…
Но едва лишь кусты на могиле…
Я, не слыша гордыни своей
Так хочу, чтобы просто любили».
— Стихи Тани стали еще значительнее (Я).
— Смерть дописывает все стихи (Слава). (Вячеслав Букур — писатель, муж Нины Горлановой. — ред.).
«Я булыжник швырну в лимузин,
проезжающий мимо бомжа…»
Да, когда вместо партбилета стал доллар, как часто хочется перечитать эти Танечкины строки.
Таня мне недавно приснилась, но во сне она — мужчина рыцарского облика и берет уроки фехтования возле блочной пятиэтажки. И я во сне думаю: вот и хорошо, что можешь постоять за себя теперь, Танечка! (Надеюсь, что так.)
Отец Тани сказал однажды о непорядочном поступке знакомого: «Много не заработает, а некролог испортит». Таня некролог не испортила, но мы тоже должны кое-что сделать, чтоб свои некрологи не испортить.
Во-первых, нужно назвать все своими словами: Таня погибла «за вашу и нашу свободу» (как написала Наташа Горбаневская, выйдя в 68-м на Красную площадь — тогда она протестовала против ввода наших войск в Чехословакию).
Во-вторых, нужно хотя бы мемориальную доску открыть. И цветы туда носить.
Как писал Георгий Иванов: поэтами часто рождаются, но редко кто умрет поэтом… Ну вот — Таня умерла так, борясь за свободу… Но какая боль нам всем от этого!
По ТВ показали человека, который отбился от напавшей акулы. Она его схватила за локоть, а он стал другой рукой бить ее по морде. И акула отступила! Эта история меня глубоко поразила. Я ее рассказываю по телефону и рассылаю в письмах, призывая так же стойко бороться с проблемами. Только Тане Бек это уже поздно написать. Только куда-то вверх сообщаю:
— Таня, ты бы в морду… да кулаком!!!
Слышала по ТВ — Шостакович переворачивал подписной лист и подписывал… Как бы своего рода
