Роза пожала плечами и, еще крепче стиснув руку дочери, пошла обратно. Гестаповцы следовали за ними в некотором отдалении. Но как только женщины вошли в подъезд, они заспешили. По лестнице поднялись уже бегом.
Роза открыла замок и хотела войти в квартиру, но рыжий гестаповец удержал ее за локоть и кивнул напарнику. Тот молча оттеснил Розу и вошел первым.
- Прошу вас, фрау, - сказал рыжий. - И вы, фройляйн.
- Предъявите свои документы, - обернулась к нему Роза, войдя в переднюю.
- Пожалуйста, - он достал удостоверение и раскрыл его перед ней.
'Государственная тайная полиция, - прочла она. - Пауль Шнейдер, следователь'.
- Что вам нужно от нас? - Роза поставила сумку и зонт, но плаща не сняла.
- Пройдите в комнату, - сказал Шнейдер.
Роза и Ирма направились в столовую, где их уже ждал, прислонясь к подоконнику, другой гестаповец.
- Вы должны вручить мне все письма, которые получили от мужа из тюрьмы.
- Добровольно я ничего вам не дам, - отчеканила Роза и села на диван. Ирма расстегнула молнию и опустилась рядом с ней.
- Хорошо, - сказал Шнейдер. - Приступим. Пройдите в ту комнату, кивнул он напарнику. - Дайте мне ключ от шкафа, - он требовательно протянул руку, - чтобы не пришлось ломать.
Ирма медленно поднялась, подошла к маминому рабочему столику и достала ключ.
- Зачем вы хотите забрать у нас письма отца? - тихо спросила она. Сначала забрали его, а теперь письма. В них наша последняя радость. Мы их перечитываем каждый день. Ну для чего они вам?
- Могу вам ответить со всей определенностью, фройляйн, - гестаповец отпер шкаф и выдвинул ящик. - Я прочел копии этих писем и скажу вам, что они должны быть конфискованы. Мы просто обязаны предотвратить их опубликование. Если бы эти письма стали вдруг достоянием общественности, они бы произвели просто ошеломляющее впечатление.
- Отчего же? - Роза насмешливо подняла брови и губы ее сделались вдруг злыми и тонкими. - Даже допуская, что письма могли бы быть преданы огласке, я не понимаю, чем они могли так вас напугать! Они же прошли гестаповскую цензуру и контроль органов юстиции. Все, что считалось в них мало-мальски предосудительным, было залито тушью. Почему же вы теперь спохватились? Чем вас пугают письма моего мужа?
- Меня они не пугают, - гестаповец работал быстро и аккуратно, едва касаясь пальцами вещей, словно профессиональный карманник. Он осмотрел шкаф за какие-нибудь три минуты, оставив все в безукоризненно первозданном виде. Забрал только бумаги: записи, письма, даже открытки.
- Выходит, что нас лишают теперь переписки, - Роза еще глубже закусила губы.
- Отчего же? - гестаповец перешел к ее столику. - Все письма вашего мужа, адресованные вам и фройляйн, будут поступать теперь в полицию. Об их получении вас уведомят, и вы, конечно, сможете их прочесть. Письма же останутся у нас. Мы будем аккуратно собирать их и сохранять.
- Я закончил, - сказал, появляясь в дверях, второй гестаповец.
- Сейчас, - отозвался Шнейдер и присел над нижним ящиком.
...Когда обыск был закончен и гестаповцы ушли, Роза бросилась на диван и, уткнувшись лицом в вышитую подушку, разрыдалась.
Ирма стала на колени, обняла, прижалась щекой к вздрагивающему ее плечу. Но Роза уже не могла остановиться. Сказалось все: и невылитая горечь этих страшных лет, и тревога последних дней, когда она всюду чувствовала на себе чужие враждебные глаза, утраты, унижения и постоянная нервная напряженность. И писем ей было безумно жаль, как будто вместе с ними отобрали у нее еще одну частицу надежды. И дело было не только в письмах, но и в том, как их у нее взяли. Перед глазами все мелькали длинные и чуткие, как у пианиста, пальцы гестаповского следователя. Это был обыск беспощадный по краткости и красоте, жуткой красоте, которой наделяет природа ядовитых животных. Роза подсознательно почувствовала здесь ту же безукоризненную, изощренную манеру профессионала, которая чудилась ей все эти дни. И это ее, кажется, доконало. Она физически ощущала, как эти бесцветные, в рыжих отметинках радужки, эти напряженные остановившиеся зрачки сверлят ей спину. В мысли, что плюгавый мозгляк с кровяной бородавкой все это время ее преследовал, было что-то бесконечно противное и унизительное.
Ах, все это совершенно ни к чему, вдруг поймала она себя на мысли. Чисто по-женски. Абсолютно. И поняв, что обрела способность видеть себя со стороны, она успокоилась.
- Ну что ты, мама! Что ты! - испуганно и укоризненно шепнула Ирма прямо в самое ухо, горячо-горячо.
- Ничего, девочка, ничего, - она поднялась с дивана и, вынув из кармана платочек, отошла к окну. - Посмотри, что в почтовом ящике.
Пока Ирма вынимала почту, Роза кое-как привела себя в порядок. Но, взглянув в зеркало, устало махнула рукой. Лицо заплыло, глаза зареванные и красные, страшно смотреть.
- Только 'Гамбургская', мама, - сказала Ирма, разворачивая газету.
Ну конечно, подумала Роза, теперь нам не будут доставлять его писем.
- Что в газете? - прикладывая к глазам мокрый сморщенный платок, спросила она.
Ирма стала читать заголовки: 'Англия установила дипломатические отношения с правительством генерала Франко'. 'Рейхсмаршал Геринг приезжает в Гамбург'.
- Что?
- Геринг приезжает в Гамбург, чтобы выступить на митинге.
- Когда?
- Вроде сегодня... Да, сегодня. 'Украшенный дубовыми ветками фасад отеля 'Эспланада'... Высокий и дорогой гость...'
- Вот как? Я пойду к нему!
- Ну, мама! Что ты!.. Не делай этого. Зачем?!
- Я хочу поговорить с ним, встретиться лицом к лицу. Я скажу ему все, что думаю. Пусть он знает, что я, как и тысячи других женщин, борюсь за своего мужа.
- Не ходи, мама.
Но она уже ничего не слушала. Схватила лист бумаги. Вынула конверт. Торопливо набросала несколько строк. Выбежала в коридор и растерянно закрутилась на месте, ища свой плащ, пока не увидела, что он на ней. Ну, да, конечно, она же его так и не сняла.
- Сиди дома и жди меня! - крикнула Роза дочери и, схватив зонт, выбежала на лестницу.
...В центре города было оживленно. С балконов свешивались красные полотнища со свастикой. Они порывисто хлопали на ветру. Всюду сновали шупо и эсэсовцы. На одном из шпилей ратуши развевалось знамя люфтваффе. Бургомистр как бы подчеркивал, что приветствует в лице Геринга военно-воздушные силы возрожденной Германии. Почетный караул 'гитлерюгенда' застыл в ожидании. Это была особенно тонкая лесть, ибо авиация - удел юности, а юность Гамбурга с барабанами на трехцветных перевязях и кинжалами на поясах встречала вождя германского неба. Мальчики, казалось, не замечали, что их сечет холодный, пронизывающий дождь. Их пилотки намокли, а блузы прилипли к телу. Но радио обещало сегодня кратковременные осадки, и можно было надеяться, что торжественный митинг пройдет, как всегда, великолепно.
У 'Эспланады' стояли десятки машин и толпились сотни людей. Главный вход охраняли войска СС. Роза пробилась к боковому входу и присела на ступеньку гранитной лестницы. Дождь действительно вскоре перестал и небо очистилось, но было все так же холодно. Энтузиазм встречающих, однако, не охладел. Люди в толпе становились на цыпочки и вытягивали шеи: 'Не едет ли?'
Внезапно распространился слух, что личный поезд рейхсмаршала 'Герман' прибыл к перрону гамбургского вокзала. По толпе пробежала дрожь радостного нетерпения. Полицейские забегали. Один из них, самый, наверно, неповоротливый и толстый, заметил Розу и в изумлении уставился на нее.
- А вам что здесь нужно? - подбоченясь, спросил он и наклонился к сидящей на ступеньках женщине.
- Я хочу поговорить с Германом Герингом, - Роза встала. - Хочу передать ему письмо.
