какъ будто нарочно стало приманкою для всевозможнаго сорта честолюбцевъ.
Мн? сл?дуетъ представить въ особенно яркомъ св?т? эту по–истин? странную сторону нашей политической системы.
Зам?тьте, прежде всего, что правительство, благодаря своему необузданному вм?шательству въ д?ла общества и своей возмутительной централизаціи, устроилось такъ, что возбуждаетъ противъ себя самую ярую зависть и досаду. Между т?мъ, какъ одни желаютъ уничтожить его, – другіе помышляютъ только о томъ, чтобы овлад?ть имъ. Повторяю еще разъ и не перестану повторять: такое положеніе неизб?жно: 1) всл?дствіе государственной централизаціи, которая даетъ правительственной власти всеподавляющее значеніе; 2) всл?дствіе того, что каждый гражданинъ им?етъ право выражать свое мн?ніе о политик? министровъ и, наконецъ, 3) всл?дствіе того, что противъ деспотизма правительства придумана только систематическая борьба парламентскихъ либераловъ съ консерваторами.
Обратите, за т?мъ, свое вниманіе на то, что правительство стоитъ одно противъ вс?хъ и для самозащиты должно поневол? опираться на большинство, потому что безъ него оно безсильно. Какъ ни громадны наличныя силы правительства, ему все?таки нельзя удержаться при напор? народной массы; но по необходимости вещей, народъ постоянно и все бол?е и бол?е негодуетъ на правительство и стремится отд?латься отъ него; поэтому, рано или поздно, наступаетъ всегда желанная пора, когда народъ подавляетъ всякое возстаніе и сопротивленіе своего правительства. Не забудьте еще, что такую неизбежную развязку подготовляютъ и ускоряютъ постоянные промахи, безразсудныя меры и дерзкія выходки государственныхъ людей, стоящихъ въ глав? правительства.
Сообразите теперь, что правительство не терпитъ никакой критики, никакого контроля надъ собою, не терпитъ т?мъ бол?е, ч?мъ сильн?е его власть и многочисленн?е его составъ. Кто пользуется властью, тотъ стремится стать неприкосновеннымъ. Хартія 1814 г. поставила въ такое положеніе даже депутатовъ, явныхъ противниковъ государя.
Такимъ образомъ, на сторон? главы государства стоятъ: государственная администрація, государственная юстиція, государственная армія, государственный флотъ, государственныя промышленности, университеты и т. д. Весь наличный составъ этихъ учрежденій, подражая государю, придаетъ себ? значеніе государственной власти и не желаетъ вовсе считать себя шайкою наемниковъ, которыхъ вербуетъ промышленникъ за изв?стную плату. Этотъ міръ чиновниковъ проникнутъ сознаніемъ власти, величія и неприкосновенности. Судья несм?няемъ и почти священъ на своемъ судейскомъ кресл?; сыщикъ и жандармъ могутъ доносить правительству что угодно: имъ в?рятъ на слово; за оскорбленіе личности чиновника наказываютъ иначе, ч?мъ за оскорбленіе чести простого гражданина.
Весь этотъ правительственный міръ, на зло нашей конституціонной метафизик?, представляетъ на самомъ д?л? настоящій организмъ, одушевленный однимъ разумомъ и одною волею. Трудно, почти невозможно обнять взоромъ его огромное т?ло и сл?дить за вс?ми его движеніями. Да, мал?йшее нападеніе на систему правительства, или на его представителей кажется государственнымъ преступленіемъ! Подумайте теперь сами, что можетъ значить для правительства сужденіе частнаго гражданина, который р?шается судить о д?лахъ государства по своему здравому смыслу!… Всякая власть, будто отецъ посреди своего многочисленнаго семейства, не любитъ выслушивать никакихъ зам?чаній, даже благонам?ренныхъ; что же будетъ, если во всякомъ зам?чаніи она станетъ вид?ть оскорбленіе? Что же будетъ, я повторяю, если власть заран?е уб?ждена, что вс? нападки на нее ведутъ къ тому, чтобы см?нить ее? При одной этой мысли, власть уже трепещетъ и готова подняться во всеоружіи, чтобы предупредить всякую попытку нападенія: ч?мъ жив?е станутъ ее пресл?довать противныя партіи, т?мъ сильн?е и отчаянн?е будетъ защищаться армія правительства, чтобы удержать свое положеніе. И въ этой борьб?, если только большинство, по крайней мер? парламентское, приметъ сторону власти, то д?ло разр?шится, смотря по обстоятельствамъ, или изданіемъ Сентябрскихъ законовъ, или указомъ 17 февраля 1852 г. Начнется судебная расправа, и правительство избавится на время отъ своихъ непримиримыхъ враговъ осужденіемъ ихъ, заточеніемъ, ссылкою, штрафами и закрытіемъ типографій. Въ противномъ случа?, если власть почувствуетъ, что общество готово отъ нея отложиться, то поневол? ум?ритъ свой деспотизмъ.
И такъ, правительство не можетъ выносить без страстно свободы сужденій. Мало того: явная вражда его съ печатью усиливается еще т?мъ, что сама журналистика отличается безсмысліемъ, безнравственностью и безсов?стностью; въ характер? ея лежатъ шарлатанство, продажность и привычка клеветать.
Настоящая причина разврата печатнаго слова, разврата, который дошелъ въ посл?днее время до такой степени, что отъ него страдаетъ уже все общество, заключается въ анархическомъ состояніи книгопечатанія вообще. Законъ вздумалъ возложить отв?тственность на типографщиковъ и сд?лалъ ихъ ч?мъ?то въ род? цензоровъ. Понятно, что они не могутъ заниматься разборомъ сочиненій, которыя отдаются имъ для набора, и потому все д?ло ихъ ограничивается т?мъ, чтобы исполнять заказы. Типографщикъ не знаетъ содержанія рукописей, которыя у него печатаются; это совершенно въ порядк? вещей и согласно съ истинными принципами общественной экономіи и права. Кром? весьма р?дкихъ случаевъ, когда типографщикъ видитъ, что у него хотятъ отпечатать возмутительную прокламацію, пасквиль или книгу неприличнаго содержанія, – на все остальное онъ машетъ рукой и предоставляетъ уже самимъ издателямъ отв?чать за свои произведенія.
Находясь въ такомъ состояніи, печатное слово служитъ выраженіемъ вопіющихъ гадостей. Въ наше время научились извлекать изъ печати все, что угодно, и обратили ее въ помойную яму лжи, извратившей общественный разумъ. По вс?мъ вопросамъ, пресса оказалась развращенною и продажною. Она возвела въ ремесло свое и привычку страсть болтать обо всемъ и за, и противъ, защищать или пресл?довать всякое мн?ніе, утверждать или отрицать всякое изв?стіе, восхвалять или опозоривать за деньги любую идею, любое открытіе или произведеніе, любой товаръ и любое предпріятіе. Биржа и банкъ, акціонерное общество и лавка, литература и промышленность, театръ и искусство, церковь и образованіе, политика и война, – короче, все стало для журналистики и прессы вообще предметомъ эксплоатаціи, средствомъ агитаціи, сплетень и интригъ. Ни судебная палата, ни парламентская трибуна не спаслись отъ ея лжи и нав?товъ: то она оправдываетъ виновнаго, то осуждаетъ невиннаго. Важн?йшіе вопросы политики стали въ рукахъ ея просто денежными спекуляціями: вопросъ Восточный запроданъ; вопросъ Италіянскій запроданъ; вопросъ Польскій запроданъ; вопросъ С?веро–Американскій запроданъ! Я не говорю, конечно, что въ журналистик? никогда не блеснетъ лучъ св?та; случается по временамъ, что она скажетъ правдивое слово или неумышленно, или съ разсчетомъ или, наконецъ, съ нам?реніемъ показать свое безпристрастіе, чтобы в?рн?е обмануть публику въ другое время, когда представится бол?е выгодный случай.
Какое правительство способно уважать подобную прессу? Благодаря ей, публика отравлена ложными идеями и косн?етъ въ предразсудкахъ; благодаря ей, вс? интересы страдаютъ, спокойствіе Европы поминутно возмущается, толпа людей находится въ постоянной тревог? и правительство, наконецъ, унижается и позорится въ общественномъ мн?ніи даже въ т?хъ случаяхъ, когда заслуживаетъ снисхожденіе. Власть обвиняется въ насиліи, въ жестокомъ обращеніи съ печатью! Но взгляните: что сталось съ печатнымъ словомъ, какъ оно опошлилось, развратилось, и вы тогда скажете, что власть обходится съ нимъ даже милостиво. Тысяча л?тъ тюремнаго заключенія и сто милліоновъ штрафа не искупятъ вс?хъ преступленій печати только по 2–го декабря 1851 г.
Н?тъ никакихъ средствъ удержать разлива печатной лжи. Вс? полицейскія м?ропріятія не ведутъ ни къ чему путному. Пресса – промышленность свободная по праву, и правительство не должно въ нее м?шаться. Законы, опред?ляющіе обязанности типографщика и книгопродавца, – законы совершенно исключительные, неум?стные и противные праву гражданъ, которые должны сами управлять экономическими д?лами; мало того: подобные законы противор?чатъ высшему конституціонному принципу, въ силу котораго нація должна им?ть самый неограниченный контроль надъ правительствомъ. Въ теченіе всего царствованія Людовика–Филиппа и во времена Республики, журналы пользовались полнымъ правомъ отдавать отчетъ и обсуждать по–своему парламентскія пренія; до чего дошло тогда искусство извращенія и клеветы – изв?стно каждому, кто читалъ журналы и газеты. Императорское правительство захот?ло положить конецъ подобной недобросов?стности; средство было найдти легко: стоило только заставить молчать журналистику или обязать ее просто перепечатывать отчеты Moniteur'а. Но возвести въ принципъ такое правило было, разум?ется, не совс?мъ благоразумно. Вотъ почему, когда Оппозиція стала отстаивать свободу печати и защищать интересы журналистовъ, – правительство р?шилось на уступку и дозволило пом?щать въ газетахъ отчеты о парламентскихъ преніяхъ. Но эта уступка оказалась просто хитрою сд?лкою,
