— Очень.
Помолчали.
— С кем воевать собрался, дурень? — убрал улыбку Горильев. — Поделись планами.
— На охоту хочу сходить, пока в отпуске.
— Угу, — согласился с доводами Горильев.
— Ага, — подтвердил бесполезность пустого разговора Примат.
— Знаю я тебя давно, но все-таки спрошу — тебе ведь это нужно не для защиты?
— И не для коллекции. Не надрывай мозги, старик!
— Ну ладно, — Горильев надул щеки и вернул улыбку, — отговаривать бесполезно? Тогда готовь зеленые, лямка выдержит?
— Ты за мою лямку не беспокойся.
— Ладно, рад был повидаться.
— И я тоже. Только… танцуй поосторожнее.
— О себе подумай.
Горильев — бандит, и одновременно — адвокат.
28. Девятнадцатый день на планете обезьянн.
Выйдя из спорткомплекса и привычно ожидая как всегда застрявших в гардеробе Семь и Восемь, на стоянке Примат заметил Бабуинаса в новенькой, то есть старенькой иномарке.
— Привет, — через опущенное электроприводом стекло поздоровался автоперегонщик.
— Привет, торгаш. Вижу, новую пригнал?
— Видишь ты правильно.
— Быстро. А про атлас, наверное, забыл?
— Обижаешь, комадрил! — пошарив на заднем сидении, Бабуинас протянул ему полскую, большого формата книгу. — На, пиши свою диссертацию.
— Спасибо, выручаешь ты меня, — пролистал атлас Примат. — Учиться никогда не поздно, а любви все возрасты покорны, вероно?
— Правильно.
— Сколько.
— Столько.
— Держи, — отдал деньги Примат, — ты настоящий друг.
— Я знаю, — согласился Бабуинас, — и заходи, если что.
— Если что, то обязательно.
Подмигнув поворотниками, автобабуин выехал на дорогу, а к Примату подбежали Семь и Восемь, и ему пришлось спешно засунуть книгу с картинками в сумку.
— А что это, дядя Примат? — поинтересовался Восемь.
— Ничего интересного, — соврал он, — справочник.
— А посмотреть можно? — с другой стороны атаковал Семь.
— Потом, — пообещал им хитрый обезьянн, — вон ваш папа идет.
Появился Абызн с уже традиционными батонами в руках.
— Где ты был? Бабуинас новую тачку пригнал, хвалился.
— По машинам, быстро, — прикрикнул папаша на детенышей и невольно пресек направленное на атлас любопытство, загнав их на заднее сидение и вручив им пакет с батонами. — Крутятся же обезьянны!
Примат согласился с кручением вокруг и сквозняком внутри, а когда подъехали к дому, спросил:
— Ты в выходные долго спишь?
— Делаю попытки, а что?
— Да вот думаю в следующее воскресенье по дебрям побродить. Подбросишь меня к ним поближе? Маршрут, похоже, я уже выбрал.
— Очень рано?
— На сто двадцатый километр. Смотри, как тебе удобнее.
— Значит рано. Отвезу, об чем речь?
29. Двадцатый день на планете обезьянн.
Еще через день, когда он почти закончил закатывать в скотч определенным порядком разложенные на столе фотографии — уменьшенные копии карт, взятых на прокат у Гамадряныча и теперь разложенных для сверки на полу, раздался звонок в дверь. Так звонят или почтальоны, или мафиози, и отложив ножницы и ленту, Примат поспешил к двери, а открыв, обнаружил на площадке парнишку самого субтильного вида, наверное еще школьника, с большой сумкой через плечо. В таких сумках, вероятно, таскают скейты? Время летит — после разговора с Горильевым прошло уже дней десять.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался парнишка, — я принес то, что вы заказывали.
— Заходи, — пригласил его внутрь Примат, удивляясь возрасту курьера.
— Посмотрите, — не изменяя вежливости, парнишка отдал ему сумку.
— Подожди здесь, хорошо? — забрал сумку Примат и ушел в комнату, одновременно спортзал, спальню, а вот теперь еще и фотомастерскую и вот-вот оружейную.
В сумке оказался автомат, короткий, как он и заказывал, без пламегасителя, но с резьбой для глушителя по наружному срезу ствола. Глушитель — похожая на велосипедный насос трубка тоже здесь, а так же пустой магазин и две пачки патронов — все по заказу. 'Коротыш' — так называется автомат, принесенный ему худосочным курьером, удобство короткого ствола плюс бесшумность. Быстро разобрав автомат и убедившись, что все в порядке и достав 'зеленые', Примат вышел в коридор.
— Все нормально? — убивая вежливостью, поинтересовался парнишка.
— Да, держи, — протянул деньги Примат.
А на столе фотографии, на полу карты, на диване разобранный автомат, и сухой осенний лист рябины на белом, исчирканном расчетами маршрута, бумажном листе. Сумасшествие? Но ощущения нереальности нет, как и нет желания пнуть все эти бумажки и железки. А в окно Примат увидел, как развязной подростковой походкой уходит вежливый снаружи и жестокий внутри оруженосец, унося честно заработанные 'грины', а прямо напротив окна нарисовался невзрачный мужичонка в сером плаще. Остановившись на тротуаре и задрав голову, он, в тайном любопытстве, кажется, смотрит прямо на него? Но показалось, нет никакого мужика и серого плаща, исчез как привидение — только случайный взмах ветра подхватил и тут же оставил в покое с десяток желтых листьев.
В тот же день, закончив поклейку скотча, он зашел в гараж к Гамадрянычу — вернуть одолженные карты. Вообще-то это секретная вещь, но старый служака Гамадряныч надыбал их, когда служил на границе. Он ветеран и помнит генедрилов лейтедрилами, чего ему бояться? А карты хороши — все рыбаки и охотники поят его за это, а клан этот хоть и состоит из слухов, но не из доносов.
— Выпить не хочешь? — жестоко поинтересовался старый воин.
— Нет, только не сейчас, — помня ужасное, воскликнул Примат, — убьешь меня раньше времени.
— Уверен? — настоятельно уточнил любитель хорошей водки и красивой северной природы.
— Нет! За карты спасибо.
30. Комментарий.
Ну что, мучачос, накидал в мамон пельменей с маслицем 'Колибри' и кетчупом 'Балтимор'? Отринь пельмени, а так же манты, ханси, чебуреки. Выкинь водку-самогонку. Пукни минералкой. Икни, очнись, мучачос, и представь себе ангела, раскинувшего крылья и скользящего в потоке теплых восходящих судеб. О, растирающий мамон (в движении — плевки), сдрыстни с табуретки! Прижмись, не ухом — лбом, глазами к оконному стеклу! Тогда, возможно, ты поймаешь мгновенье взмаха быстрых крыльев, тревожащих тебя и ветер? И не заглядывай ему в глаза — они невидимы, но тяжелы. И снова упади на табуретку и даже не
