И они меня не сломят.
Потому вместо того, чтобы отправиться в свою продуваемую сквозняками комнату, Милена отправилась
Из безмолвия в безмолвие.
Она решила попасть на аудиенцию к Министру, пусть даже преждевременно.
– Ах да, мисс Шибуш, – сказал с улыбкой гладкий молодой человек, – я сейчас доложу, – и скрылся за массивными дверями.
Милена села на стул. Напротив нее, вдоль стены, сидел целый ряд Почтальонов; все как один смотрели перед собой с блаженным спокойствием. Голова к голове: ни дать ни взять – фигурки Будды в буддийском храме. Сознание у них было полностью забито текущей корреспонденцией Зверинца. «А есть ли хоть что- нибудь
Сидя, закинув ногу на ногу, она нервно подрагивала ступней. Хэзер подходила к концу первого тома – единственного, который Карл Маркс завершил самостоятельно. Сейчас она пробивалась через окончание тома, зачитывая сноски и приложения, твердя цитаты на языке оригинала. Плюс к этому повторно зачитывала предисловия ко всем прочим изданиям. День, когда закончится
«Я не знаю тебя, Хэзер, – говорила мысленно Милена. – Я знаю лишь вирус. Быть может, ты любила; быть может, иногда ты была счастливой».
Ты была неотступна в своей приверженности, неодолима. Ты беззаветно отдала всю свою жизнь. Твои устремления, значат ли они что-нибудь?
Маркс, цитирующий Данте. Хэзер продолжала нудить очередное предисловие.
По мере того как длилось
– Я устала, – произнесла она вслух.
Гладкий молодой человек появился из дверей, попросил войти одного из почтальонов, и обратился к Милене:
– Еще буквально несколько минут, мисс Шибуш. Не желаете ли чего-нибудь выпить? Может, вам что- нибудь поднести?
«О, да я здесь в почете», – отметила Милена, впрочем, без особого энтузиазма. Молодой человек пробовал занять ее разговором: быть в курсе происходящего входило в его служебные обязанности. Прилизанные назад волосы и чопорного вида пиджак (черный с оранжевым) Милену тихо раздражали. Раздражали и кругленькие очки, этот излюбленный аксессуар Вампиров. Глаза за выпуклыми стеклами казались неестественно большими, как у рыбы-телескопа.
На вопросы Милена отвечала односложно: «да» или «нет», время от времени «ну» (вампирский вариант, нечто среднее между «возможно» или «вроде как»). Да, она актриса. Да, музыка действительно очень хорошая. Были ли они с композитором друзьями?
Дверь приоткрылась, и Министр самолично пригласил Милену пройти в кабинет. Та не спеша вошла.
Министр здесь не только работал, но и спал. Кровать находилась за ширмой, расписанной зелеными полосками-штрихами, имитирующими тростник у реки. Стены покрывала драпировка, также изображающая тростник, с большим черным наброском цапли. Одну из стен украшал портрет Маркса. Милена украдкой посмотрела на его волоокие глаза (должно быть, карие). Висел также портрет Мао в молодые годы, а еще портрет Чао Ли Суня, героя Второй Революции.
Брюки и рубашка Министра были цвета хаки. Вполне симпатичный мужчина средних лет, китайского происхождения – опрятно зачесанные смоляные волосы, аккуратная улыбка, аккуратные усики. Милене он понравился. Было в нем что-то непосредственное, располагающее. Компетентность в нем сочеталась со взвешенной открытостью – продукт партийной выучки; интересно, это тоже от вирусов?
– Вы не возражаете, если при нас будет находиться мой Почтальон? – вежливо осведомился Министр. – Я предпочитаю вести четкое стенографирование своих аудиенций.
Почтальон был женщиной. Она сидела на крохотном стульчике, тесно сдвинув колени. Голова повязана косынкой.
– Конечно нет, – отозвалась Милена.
Жестом, указывающим на просторное кресло с обивкой, Министр предложил ей сесть.
Опустившись в кресло, Милена почувствовала, как ее словно мягко облекло что-то, разом погрузившее кабинет в созерцательную тишину.
Как будто избавившись вдруг от какой-то мешающей пробки в ушах, мозг выжидательно затих. Хэзер куда-то подевалась; Милена больше не чувствовала ее неотвязного присутствия, и ощутила неимоверное облегчение. Вокруг царила тишина, как в озере на большой глубине.
Панорама за обширным окном была подернута дымчатой синевой: исход лета, наступление осени, нагромождение старых зданий. Откуда-то снизу до слуха доносились приглушенные расстоянием голоса, цокот копыт; жизнь словно катилась волна за волной, не сознавая того, что происходит за массивной рамой этого окна на верхнем этаже Зверинца. Окно было завешено бамбуковыми жалюзи.
Милена вспомнила, что именно они ей напоминают.
Палочки от мороженого.
Да, да, палочки от мороженого, продающиеся в комплекте с брикетиками. Она вспоминала это на редкость отчетливо. Палочки представали в ярком свете, на столе. Вокруг нее сидели дети, маленькие девочки, и складывали из них картинку. Домик.
Сама Милена выкладывала из палочек окошко.
Все это виделось так ясно, будто и столешница и палочки находились буквально за углом, стоит лишь рукой подать.
Память…
Внизу, этажом ниже, в коридоре послышались какие-то шаги. Внимание медленно возвратилось к происходящему вокруг. Послышалось что-то похожее на шипение – это молекулы воздуха ударялись о барабанные перепонки. Так действовала окружающая тишина.
Тишина была на редкость цельной. Никаких тебе отдельных, обособленных волокон этой призрачной паутины, привлекающих или отвлекающих внимание. В тишине все они растворились, оставив лишь то, что находилось в непосредственной близости, и то, что предстояло сделать.
Словно она, Милена, в конце концов вошла в комнату и села рядом, возле себя самой.
– До моего сведения дошло, что вы пропускаете спектакли, мисс Шибуш.
Это замечание она проигнорировала. Вот уж в самом деле Смотритель Зверинца.
– Это не идет на пользу вашей карьере, – кротким голосом заметил Министр.
– Моей карьере ничего не идет на пользу. Я жуткая бездарь, – сказала Милена.
Министр вежливо поднял брови и, шевельнувшись в своем кресле, сдержанно улыбнулся. Реплика, судя по всему, показалась ему забавной.
– Что вы думаете о музыке мисс Пэтель? – спросила Милена напрямик.
– Лично мне, – отвечал он, – показалось, что в ней есть определенное зерно. Но мое мнение здесь особо ничего не значит. Вас, возможно, это удивит, но мы по этому вопросу совещались с Консенсусом.
Милену, похоже, ничего уже не удивляло.
– И?
