Детский сад

– Консенсус – на редкость четкий предсказатель успеха или провала того или иного художественного замысла. На музыку мисс Пэтель реакция его оказалась неоднозначной. Впрочем, у него все реакции неоднозначны. Ведь мы все в него входим.

«Кроме меня, – подумала Милена. – Я в него не вхожу».

– В целом на произведение Консенсус отреагировал положительно, хотя его более музыкально сведущие персоналии выказали некую обеспокоенность в связи с некоторой шероховатостью материала.

– Само собой, – заметила Милена. – Там зафиксировано лишь то, что удалось запомнить нам с Джекобом. Материал нуждается в доработке.

– Именно, – согласился Министр. – Но были и другие нюансы.

Милена молча ждала пояснения, какие именно нюансы имеются в виду. Возникла неловкая пауза, которую Министр попытался затушевать улыбкой. Судя по выражению его лица, он постепенно начинал чувствовать, что диалог заходит в тупик.

– В жизни, безусловно, существует равновесие. Мы преуспели в достижении знания и порядка. Однако ни порядок, ни обилие знаний сами по себе не приводят нас к новизне и самобытности. Из общей разобщенности жизни этой бедной женщины сложилось нечто новое. Но мы-то, – он подался вперед, – мы, социалисты-имматериалисты, вправе ли поощрять то, что некоторые люди живут в разобщенности и невежестве?

«Ролфа – невежество? Да ты сам невежда!» – запальчиво подумала Милена. Вслух, впрочем, она сказала совсем другое:

– Я думаю, любовь к красоте можно поощрять у любого человека.

– Даже генетически модифицированного?

– Безусловно, – с неожиданной невозмутимостью сказала Милена. – Ведь мы считаем Гэ-Эмов людьми, даже несмотря на то, что они сами от этого отмежевываются. Нам нет необходимости говорить кому бы то ни было, что она генетически модифицирована. И она сама, и ее произведение – все это может восприниматься как творение человеческого разума.

Министр хмыкнул.

– Видите ли, мы не сможем этого сделать без того, чтобы не скомпрометировать наши деликатные в широком смысле отношения с Гэ-Эмами. Они не желают, чтобы их отождествляли с людьми.

– У меня такое впечатление, что мы сейчас рассуждаем не о музыке, а о добыче минералов в Антарктике. – Улыбка не сходила с лица Министра. – Я разговаривала с ее сестрой. Медведи желают…

– Прошу вас, – вмешался Министр, всем своим видом олицетворяя политкорректность, – не называйте их так.

«Добыча минералов и рынок предметов роскоши». И откуда только все это во мне берется?

– Иерархия Гэ-Эмов не в курсе, что Ролфа находится у нас. Ее собственное семейство согласилось эту информацию от них утаить. Это в их интересах. Если мы заявим, что автор этой музыки – человек, они сохранят все в секрете. Они дали нам год на то, чтобы добиться чего-нибудь с ее музыкой, – настолько они любят свою дочь.

Министр ее поправил.

– У нас есть реляция от ее отца, в которой он просит возвратить свою дочь по месту жительства, если мы ее отыщем. – Министр по-прежнему делал вид, что максимально идет навстречу просителям. – И мы действительно пробовали ее возвратить. Пробовали разыскать вас обеих, но никто почему-то не называл вашего адреса. – Лицо Министра скривилось улыбкой. – Из чего мы сделали вывод: если наши собратья- люди так решительно противодействуют поиску, то, может, нам и не стоит принимать решительные меры по розыску. Отношения с Гэ-Эмами у нас деликатные, но не сказать чтобы близкие.

«Это он пока такой добренький», – решила Милена. Так что лезть на рожон не следует.

– Большое, большое вам спасибо, – сказала она.

«Возможно, у меня это от отца. От подвинутых на политике отца с матерью, живших этим годами. И еще от Хэзер».

– Вы в курсе, что она воровала деньги у своей семьи? – спросил Министр.

– Да вы что! – напустила на себя негодующе-изумленный вид Милена.

– Во всех своих действиях мы должны придерживаться принципов имматериализма и политики Консенсуса. У вашей подруги капиталистическое воспитание. У нее самым суровым образом искажено мировоззрение.

Милене все это постепенно начинало действовать на нервы. А Министр между тем продолжал:

– Мы не только будем вынуждены следить за тем, чтобы она брилась или пригибалась с целью скрыть свои габариты. – Произнося это, Министр улыбался, видимо полагая, что снисходит в рассуждениях до уровня своей просительницы. – Нам надо будет систематически удостоверяться, что у мисс Пэтель нет отклонений в поведении. Чтобы у людей не возникало и намека на связь между талантом и детским поведением.

– Полностью согласна, – заверила Милена. – Однако ее воспитание нельзя назвать капиталистическим. Называть Гэ-Эмов капиталистами не вполне правомерно. Капиталисты присваивают прибавочную стоимость, созданную чужим трудом. Гэ-Эмы же всю работу делают своими силами. Да, они накапливают богатства и живут вне Консенсуса, но их Семья по своей сути являет собой классический пример системы Братств, описанной Чао Ли Сунем. – Оп. Лицо Смотрителя Зверинца выражало в данную секунду то, что может чувствовать шляпка гвоздя, по которой саданули молотком. – Вот почему их экономический уклад способен сосуществовать с нашим, – завершила свою тираду Милена. – У Гэ-Эмов ведь иммунитет к вирусам?

– Да… С некоторыми оговорками. – Свои слова Министр сопроводил неопределенным жестом.

«Ах вот оно что… все же есть оговорки». Конечно же, они могут излечивать Белых Медведей. Просто предпочитают этого не делать. А ведь при большом желании можно им понизить температуру тела, подавить иммунную систему…

– Она так талантлива! – воскликнула Милена. – Ведь есть же какой-то способ…

– Мы над этим подумаем, – пообещал Министр.

– Если б она присоединилась к Консенсусу, получила человеческий статус, ее допустили бы в репетиционные классы, где можно было бы заниматься…

– Разумеется, – подтвердил Министр.

«Ну давай же, давай, внуши ему», – внушала Милена, похоже сама себе.

Вид у Министра был уже утомленный.

– Конечно, если бы она присоединилась к Консенсусу, – сказал он задумчиво, – можно было бы внести соответствующие коррективы. При условии если поведение будет нормальным. И было бы непозволительно… в смысле печально… дать такому таланту погибнуть. Ладно. Мы рассмотрим данный нюанс. – Он откинулся в кресле: аудиенция окончена.

«Не двигайся с места», – велела себе Милена.

– Сделать это необходимо сегодня, – настойчиво произнесла она.

И тут ее пронизал страх; истаяла какая-то внутренняя убежденность. Она как будто приходила в себя от сна. Взгляд Министра помрачнел.

– Очень вас прошу, – сказала Милена, разом расставаясь со своей напускной уверенностью. – Она голодна. У нее нет родопсиновых клеток, она лишена возможности подпитываться солнечным светом. У нас нет денег. Если она присоединится к Консенсусу, ее можно будет устроить на какую-нибудь должность, чтобы у нее были хотя бы средства на еду, – было слышно, что голос у Милены дрожит, – иначе она уйдет! Ну пожалуйста! Можно предпринять что-то сегодня, ну хоть что-нибудь?

У Министра в уме словно всплыл некий вопрос. Он смотрел сейчас на Милену, вроде бы и не вслушиваясь в ее слова; он вглядывался непосредственно в нее.

– Я посмотрю, что можно будет сделать, – отвечал он уже без улыбки. Милену начинало трясти – крупной, изнутри бьющей дрожью. – Вы же должны сделать вот что: обговорить все с вашей подругой и подготовить ее. Мы должны удостовериться, что все это для нее приемлемо.

«Я победила, – подумала Милена, – одержала верх».

Она поднялась. Говорить уже не оставалось сил, да и в происходящее верилось с трудом. Она теперь с