«Какая от этого польза? – спрашивал Чао Ли Сунь. – Какая польза от того, чтобы посылать мысль в прошлое, к давно потухшим звездам? Ответ в том, что это равносильно изысканию источника изобилия. Мысль и гравитация – едины. Гравитация положила начало существованию Вселенной, путем ее расширения. Она расширялась, раздвигая границы небытия, и при этом высвобождалась энергия. Это была тепловая вспышка. – Чао Ли Сунь улыбнулся там, у себя в прошлом, будто лично проделал путешествие со скоростью света. – Ангелы исторгнут колоссальные вспышки тепла. От этого в иных мирах расплавятся камни. Они взвихрят их, как облако конфетти, и метнут из прошлого сюда, к нам. Они направят их через долгий коридор световых лет, и металл медленно двинется к нам. – Он сделал паузу, сопроводив ее затаенной улыбкой. – Мы знаем, что они сделают это, поскольку это уже имело место в прошлом. Глыбы металла размером с астероид – мы уже видели, как они движутся к нам. Мы слышали Ангелов, шлющих сигналы вдоль линий гравитации».
Вселенная возникла путем расширения; гравитация создала энергию из ничего. Консенсус использовал вакуум как колодец, постепенно черпая из него энергию, высвобождая вспышки тепла. Скоро он начнет вырабатывать энергию путем создания мелких, карманных вселенных.
– Тебе комфортно, лапочка? – спросила Рут, давая Ролфе глотнуть воды.
Чао Ли Сунь продолжал.
«Уже с давних пор нам известно, что Вселенная нематериальна. Все в мире порождает свою противоположность, и через это образуется новый синтез. Об этом говорил Гегель, об этом говорил Маркс. Теперь время настало. У нас был диалектический материализм. Теперь на смену ему должен прийти диалектический имматериализм. Идея по отношению к реальности первична».
В жизни ему не раз приходилось спасаться бегством. Вирусы об этом умалчивали. Это ей рассказала мать, а ей – ее отец, который давно умер. Усилиями Чао Ли Суня возник сплав социализма с возродившейся религией. Благодаря ему дело социализма одержало победу. Потребовалось лишь несколько компромиссов – с ханжеством и со здравым смыслом. Милена жила в теологическом государстве.
Чарли – так звали его англичане. Чарли Сунь.
– Песенку о Чарли спой, он возьмет тебя с собой, – напевала Рут-Терминал, колыхая к Милене. – Вместе с песней полетишь, по каналам заскользишь.
«Мы все произошли из Африки, – размышляла Милена. – Мы перенесли длительную засуху и выжили – не потому, что челюсти у нас были крупнее, а потому, что они были меньше, и это дало нам начатки речи. Мы выжили благодаря сплоченному труду. И изменения климата нам суждено успешно пережить потому, что мы работаем сообща. Как музыканты в оркестре».
Рут схватила ее за руку и потрясла.
– Стой со мной здесь, лапка, иначе два считывания наслоятся одно на другое и все перемешается, а это ох какая неразбериха! Ты такого еще не видела. Точно не видела – а это такое зрелище, доложу я тебе! – Рут захохотала. Она была похожа на облачко из комикса, в котором не было ни одного слова, кроме «хи-хи» и «ха-ха».
«Мы выжили, – продолжала размышлять Милена, – потому что, помимо всего прочего, мы
Комната-каверна, казалось, хихикает вместе с ними. Хихикали стены; похохатывало пространство, вмещающее Ролфу. Какая-то волна прокатывалась и сквозь него и сквозь нее.
Голова у Ролфы откинулась назад, лицо разъехалось в улыбке от уха до уха.
– Э-ге-ге-ей! – кричала теперь Ролфа, покатываясь со смеху. – И-и-и-э-эй!
– Так, так! – подбадривала Рут, подпрыгивая и потряхивая боками. – Вот так! Давай, лапка, давай!
«Я слышала, – вспоминала Милена. – Слышала, что это чудесно, но никогда не верила».
Разом задействованы каждый синапс, каждое нервное окончание, каждая клеточка мозга – все работают в унисон, все одновременно, первый и единственный раз. Как будто во всей стране зажгли все огни сразу. И каждый человек – нация, вселенная.
Консенсус извлекал энергию из ничего, из квантового вакуума, и она с ревом устремлялась назад по шкале времени со скоростью, превосходящей скорость света. Уже полтора столетия известно, что гравитационное расширение в один прекрасный миг дало начало всему. Но откуда взялась сама гравитация до начала пространства и времени? Ответ был в том, что гравитация отсылалась из будущего к точке отсчета истории Вселенной, и гравитация была мыслью.
Человечеству, работающему как Консенсус, суждено было сотворить вселенную. И оно так увлеклось, что создало Бога по образу и подобию своему.
– О-о! – заходилась Ролфа в бесконечной любви ко всему. – Э-э-и-и… – Постепенно голос у нее сошел до тоскливого поскуливания, в котором были утрата и печаль, и она взглянула на Милену с улыбкой и грустью.
– Ну вот, – подытожила Рут. – Вот ты и прошла Считывание, лапушка моя. – Она подошла к Ролфе и, склонясь, внимательно ее оглядела. – Ну что, – нежно спросила она, поглаживая ее по голове, – что ты там видела, милая?
– Да всё, – слабым голосом откликнулась Ролфа.
Рут со смехом кивнула.
– Да, да, все движется вспять.
– Я маму свою видела, – рассказывала Ролфа. – Она собирала лилии в пруду. На ней было платье, просторное, оранжевое. Она придерживала подол и смеялась, как бы ей не упасть. – Сев, она доверчиво взяла Рут за руку. – Пруд тот был за старым сельским домом, белым. Мы там жили, это на острове Принца Эдуарда. Мне было пять лет. И мы сцепились с сестренкой: она говорила, что вырастет больше, чем я, потому что пьет чай. А чай пьют взрослые.
– Да-да, и вот примерно так со всеми. Люди аж приплясывают, когда отсюда уходят.
– Но оно не только вспять движется, – заметила Ролфа, – а и вперед тоже.
– М-м-да? – озадаченно переспросила Рут, оборачиваясь в сторону с таким видом, будто ее кто-то окликнул (судя по всему, так оно и было). – Ладно, вернемся к делу, – пробормотала она, подставив ладонь к уху и чутко во что-то вслушиваясь. У Милены появилось несколько секунд на раздумья.
Рут снова улыбалась своей неизменной улыбкой.
– А ты девушка с характером, да? Какая-то неуемная, разбросанная. Я таких, как ты, еще и не встречала. – Хмыкнув, она покачала головой. – И ты явно любишь выпить, скажу я тебе.
Милена ощутила знакомый холодок.
– Если вы ее меняете, то, прошу вас, пусть эти изменения будут как можно меньше, – попросила она шепотом.
– Менять так менять, милая. Чего ерундой заниматься.
– Она гений. Вот почему это у нее происходит.
– Прямо-таки гений? – Рут выглядела удивленной. – А я-то и не знала. Ну что, Ролфа, – склонилась она, – пойдем потихоньку? А то тут место для других пора освобождать.
Ролфа медленно кивнула. Рут помогла ей подняться.
– Сжимается, расширяется… Прямо как легкое, огромное такое, – пробормотала Ролфа.
Встав по бокам, Рут и Милена взяли ее за руки. Ролфа тронулась с места, изнеможденно пошатываясь.
Прошли по переходу-гармошке, затем по белому коридору и попали в небольшую комнату со старомодными стульями. Выходя оттуда, Рут криво улыбнулась Милене и поманила жестом в коридор, на разговор.
– Представляешь, подруга у тебя одинаково может и левой и правой рукой, – сказала она с наигранно веселым изумлением, словно готовясь прыснуть со смеху. Ручки-пампушечки у нее при этом аккуратно лежали на груди.
«О чем это она?» – не поняла Милена, проникаясь каким-то вязким, тревожным чувством.
– Ролфа, должно быть, левша, – сказала она наугад.
– Только не притворяйся, что ты не в курсе, милая, – настойчиво сказала Рут. – Мы же всё здесь видим, только никому не говорим.
