– Ролфа, Ролфа, ну где ты? Ролфа, это я! Мы все за тебя переживаем, все с ног из-за тебя сбились. Ну откликнись, пожалуйста!
В ответ – тишина. Милена приложилась к бутылке с виски. А потом пошла восвояси. Бутылку аккуратно прислонила к стене улицы Вергилия: вдруг Ролфе понадобится.
И наконец, кое-как добравшись до Раковины, забылась у себя в комнате сном.
Наутро она проснулась поздно, с похмелья. В комнате пахло сладковатым запахом перегара. Первой мыслью было: надо идти искать Ролфу.
Хотя нет, не надо. Она жива, и пора положить всему этому какой-то конец. Нельзя больше вот так из-за нее одной изводиться. Есть же еще и другие люди, которым требуется внимание. Есть новая театральная труппа, которую нужно организовывать.
«Ведь теперь они, а не Ролфа, зависят от тебя».
Вошел Джекоб. Обычно он приходил в другое время.
– Приветствую, Милена, – как всегда, с робкой учтивостью сказал он.
– Приветик, Джек, – отозвалась Милена.
И Джекоб протянул карточку с золотым обрезом. Милена, спрыгнув с кровати, выхватила ее у него из рук.
Письмо начиналось словами:
привет рыбка!
ну вот ролфа опять к нам вернулась – пришла домой прошлой ночью – только ей чегото нехорошо – что вы человеки такое с ней сотворили? зои в порядке – скачет как свихнутая какаянибудь жаба в тоге – я ее убеждаю что ролфа сама над собой опять такое учудила – так что мы сейчас все с ней возимся и я знала что ты тоже хотела обо всем знать вот я и пишу у нас с отцом сейчас наверно опять поднимется по этому поводу буча – я хочу чтоб ролфа вначале чуть оклемалась а потом уже как следует обо всем расспросить что она собирается делать – если скажет что хочет петь чтож пусть поет – а отец все хватается за возможность на нее давить чтоб все вышло по его – наверно все старики в основном так поступают с молодыми – лепить из них что нибудь как из глины, авось что получится – все беды нынче в мире от того что вы люди пытаетесь всех причесать под свою гребенку и вирусы ваши от которых моя дочка раньше такая здоровая теперь буквально слегла – нога моя меня просто сводит с ума – так и подмывает удрать отсюда на Юг выбраться из этого чертова Кенсингтона – здесь народ только и делает что деньги считает – ВЕСЬ ДЕНЬ – на своих этих машинках – думаешь когда же они наконец подсчеты свои закончат пусть хоть пальцы отдохнут – эх как меня туда на южный континент тянет – там хоть лед и моржи все те же не знаю сладко ли тебе сейчас приходится – но послушай – лет через пятнадцать ты все еще будешь рассказывать людям как к вам тогда собаки понаехали – ведь забавнее у вас сроду ничего не приключалось – вот так со всем этим и надо поступать – превращать все это в смех – как нибудь я порассказываю тебе свои истории про ролфиного отца!!!!!!!
ты мне знаешь тоже как нибудь отписывай – у меня никогда не было друга суслика и вообще хотелось бы знать как ты там это все пережила
твоя
гортензия пэтель
эй – я не знаю как тебя звать – я щас просто дам это письмо своей служке за дверью пускай тебе отнесет
«Улыбаться, – подумала Милена. – Благодаря ей я могу улыбаться. Как в свое время благодаря Ролфе».
– Джек, ты не подождешь минуточку? – попросила она. – Я сейчас быстренько напишу ответ.
Тот учтиво поклонился и сел, соблюдая тишину. Во всех этих словесных штампах надобности не было.
И Милена написала на обратной стороне карточки:
Я и сама никак в толк не возьму, как мне до сих пор удается быть Сусликом. Меня зовут Милена, но по какой-то причине друзья начали меня звать Ма. Спасибо за то, что держите меня в курсе. Скажите Зои, что я извиняюсь.
Внизу письма Милена подписала: «С любовью». Это Джекоб, прежде чем уйти, отметил одобрительным кивком.
На подоконнике лежал тот самый большой серый фолиант. Милена потянулась за ним, но он как будто сам упал ей на колени.
Комедия с ее мистериями – вот единственное, что она оставила после себя, после своего ухода. Милена взяла серый фолиант, сунула себе под мышку и отправилась на аудиенцию к Смотрителю Зверинца.
– Что ж, мисс Шибуш, – проговорил Министр. Он жутко простыл и говорил с трудом; даже суставы как-то припухли. – День выдался действительно памятный, не так ли?
– Я извиняюсь, – прошептала Милена.
– От Семьи нами была получена нота протеста. Мы на нее отреагировали нотой извинения.
– Она теперь дома, – сказала Милена.
– М-м, – протянул Смотритель. Он не мог даже повернуть голову, сидел как заржавленный. – Получается, ее музыка для нас потеряна?
– Они ее теперь к нам не выпустят. Обвиняют нас в том, что мы подвергли ее такой болезни, – честно сказала Милена.
– Что ж, – вздохнул Смотритель, неловко шевельнувшись. – Если потребовалась такая сверхдозировка вируса, то, может, оно и к лучшему, что она останется у себя дома.
– Мы разрушили ее сущность, – констатировала Милена наихудший из возможных диагнозов, как будто, сказав это, она делала этот диагноз неверным.
– Тогда это трагедия, – коротко заметил Смотритель.
«Нет, это не так».
– У нас по-прежнему остается
– Но она не оркестрована, – заметил Смотритель.
– Ее
И без того узкие глаза сузились еще сильнее.
– Вы вышли из доверия, мисс Шибуш.
– Дело не во мне.
У Министра слезились глаза, и он время от времени крупно моргал.
– Сколько здесь часов музыки?
В поэме было сто песен, по полчаса каждая. Милена предварительно их все для себя уже пропела.
– Пятьдесят часов, – ответила она.
– Творческое наследие Моцарта по совокупности звучания длинней, – подумав, рассудил он. – Да и у Вагнера тоже, хотя ненамного. Только кто смог бы осилить оркестровку полусотни часов музыки, к тому же чужой?
– Не знаю.
– Вот и я спрашиваю, кто? И не просто смог, а еще бы и захотел? И чем такой труд оплатить? Нет, это неосуществимо.
– Осуществимо, – произнесла Милена единственное слово.
Взгляд Министра налился свинцовой тяжестью.
– Нет, именно
Бывало, что Милене приходилось себя сдерживать, буквально наступая себе на горло. Но еще чаще получалось сожалеть потом о невысказанном, казня себя этим впоследствии. Жизнь невольно научила ее новым, более изощренным формам поведения. Нет, на этот раз самооценка ее не подведет.
– Я не могу сказать, что очень подробно помню свое детство, – сказала Милена-режиссер. Говорила она очень спокойно, неторопливо. – Помню лишь, что ко мне никак не прививались вирусы, просто ни в какую.
