Гермиона.
— Беречь, пока не поймем, как уничтожить, — ответил Гарри и, хотя вовсе не хотел этого, надел медальон на цепочке себе на шею, спрятав под мантией, рядом с кошелем, который подарил Хагрид.
— Думаю, нам надо по очереди нести вахту у палатки, — сказал он Гермионе, вставая и потягиваясь. — И с едой надо бы что-то придумать.
Потом резко добавил:
— Ты оставайся на месте, — когда Рон попытался сесть и опять позеленел.
Осмотрительно поставив на стол в палатке вредноскоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, они до вечера поочередно стояли на страже. Однако вредноскоп безмолвствовал, а его стрелка весь день не сдвигалась с одной точки. В их части леса никто не появлялся, кроме случайных птиц и белок, — то ли из-за защитных заклятий и магглоотталкивающих чар, установленных Гермионой, то ли потому, что люди сюда вообще редко забредали. Вечер не принес изменений; сменив Гермиону в десять часов, Гарри зажег огонек на конце палочки и сидел, глядя в безлюдный лес. Над головой у него по краешку звездного неба, которое виднелось над их защищенной прогалиной, проносились летучие мыши.
Ему хотелось есть, голова слегка кружилась. Гермиона не упаковала в сумку еды, потому что думала, что они вечером вернутся на площадь Гриммо, так что ужинать было нечем — если не считать грибов, которые Гермиона набрала в лесу и сварила в котелке.
Проглотив пару ложек, Рон оттолкнул от себя тарелку, и лицо у него стало такое, словно его тошнило. Гарри съел ровно столько, сколько нужно было, чтоб не обидеть Гермиону.
Тишину вокруг нарушали только непонятные шорохи и потрескивание веточек: скорее всего, там двигались животные, а не люди, но на всякий случай Гарри держал палочку наготове. Он и так-то чувствовал себя не очень после скудного ужина, состоявшего из порции невкусных, будто резиновых, грибов, а теперь еще и сердце покалывало от беспокойства.
Раньше он думал, что, заполучив хоркрукс, почувствует радостный подъем, но сейчас почему-то ничего подобного не ощущал. Глядя в темноту, из которой свет палочки выхватывал лишь крохотный кусочек, он тревожился о грядущих событиях — и только. Будто рвался к этой минуте целые недели, месяцы, даже, может, годы — и вдруг резко остановился, потерял дорогу.
Где-то скрывались и другие хоркруксы, но у Гарри не было ни малейшего представления, где их искать. Он даже не знал, что они собой представляют, и вдобавок не понимал, как уничтожить тот единственный, что оказался у них в руках, тот самый, что сейчас касался кожи у него на груди. Странно, но медальон не нагревался от тела, а, наоборот, оставался холодным, словно его только что вынули из ледяной воды. Временами Гарри чувствовал — или ему казалось, что чувствует, — как чье-то крохотное сердце неровно бьется рядом с его собственным.
Неясные и зловещие предчувствия незаметно усиливались, пока он вот так сидел в темноте; он пытался сопротивляться, отгонять их, но они неуклонно возвращались. "Ни один не может жить, покуда жив другой". Рон и Гермиона, чьи тихие голоса слышались из палатки, могли в любую минуту встать и уйти отсюда, буде они того пожелают; а он не мог. Гарри пытался совладать со страхом и усталостью, и в то же время ему казалось, что хоркрукс у него на груди отсчитывает оставшиеся ему мгновения жизни… "Глупости, — сказал он себе, — не думай об этом…"
В шраме опять началось покалывание. Гарри испугался, что это из-за подобных мыслей, и попытался направить размышления в другое русло. Вспомнил о бедном Кричере, который ждал домой хозяина, а дождался Яксли. Промолчит ли эльф или же расскажет Упивающимся все, что ему известно? Гарри хотелось думать, что Кричер изменил к нему отношение за прошедший месяц, что он будет верен и теперь — но кто знает, что может случиться? А если Упивающиеся станут его пытать? Жуткие видения теснились в его мозгу, Гарри пытался отогнать их тоже: все равно сейчас он ничем не мог помочь Кричеру; они с Гермионой уже решили, что не надо пытаться его вызвать, а то вдруг вместе с ним явится кто-то из Министерства. Нельзя же было рассчитывать, что аппарация у эльфов свободна от тех уязвимых особенностей, что позволили Яксли аппарировать вместе с ними на Гриммо, ухватившись за край рукава Гермионы…
Шрам уже жгло огнем, а Гарри думал, что есть так много того, о чем они не знают. Люпин был прав насчет магии, с которой они незнакомы и даже представить себе не могут.
Почему Дамблдор не рассказал ему больше? Может, он думал, что еще есть время, что он проживет еще многие годы, а то и столетия, как его друг Николас Фламель? Если так, то он ошибся… Снейп об этом позаботился… Снейп, затаившаяся змея, которая внезапно выползла из укрытия и нанесла удар на вершине Астрономической башни…
А Дамблдор упал оттуда… упал…
— Отдай ее мне, Грегорович.
Голос Гарри был высок, чист и холоден. Его палочку держали длинные белые пальцы. Человек, на которого указывала палочка, висел в воздухе вниз головой, хотя никакие путы его не удерживали; он был подвешен, связанный незримыми сверхъестественными узами, с руками и ногами, прижатыми к телу, а испуганное лицо, красное из-за прилива крови к голове, было на одной высоте с лицом Гарри. Волосы у него были белоснежной седины, а борода густая, кустистая: Дед Мороз, скрученный, словно рождественская индейка.
— У меня ее нет, уже нет! Ее украли, много лет назад!
— Не лги Лорду Волдеморту, Грегорович. Он знает… он всегда все знает.
Зрачки у подвешенного были расширены от ужаса, а глаза словно вылезали из орбит, становились больше, больше, пока их чернота не поглотила Гарри целиком…
Теперь он мелкими шажками тучного Грегоровича бежал по темному коридору, высоко держа фонарь. Ворвался в комнату в конце коридора — что-то вроде мастерской. Луч фонаря выхватывал из тьмы стружку и золото, а на карнизе окна сидел, словно большая птица, какой-то золотоволосый юноша. В ту долю секунды, когда на него упал свет, Гарри увидел выражение радости на красивом лице. Но потом непрошеный гость швырнул в хозяина оглушающее заклятие и ловко выбросился спиной вперед из окна, звонко рассмеявшись на прощание.
Гарри вылетел обратно из широких, словно туннели, зрачков и опять увидел искаженное ужасом лицо Грегоровича.
— Кто был вор? — спросил высокий холодный голос.
— Я не знаю, я этого так и не узнал, какой-то мальчишка… Нет… Прошу вас… ПОЖАЛУЙСТА!
Крик, который все никак не умолкал, потом вспышка зеленого света…
— Гарри!
Он открыл глаза, хватая ртом воздух. В шраме пульсировала боль. Должно быть, он потерял сознание и сполз по брезентовой стенке палатки на землю. Гарри посмотрел на Гермиону, густые волосы которой сейчас закрывали от него единственный крохотный кусочек неба, видимый между темными ветвями деревьев, и быстро пробормотал:
— Плохой сон приснился…
Он сел, пытаясь выглядеть ни в чем не виноватым.
— Задремал, прости.
— Я знаю, что у тебя болел шрам! Я по лицу вижу! Ты опять заглядывал в сознание Вол…
— Не называй это имя! — зло крикнул Рон из палатки.
— Хо-ро-шо, — огрызнулась Гермиона. — В сознание Сам-Знаешь-Кого, если уж так.
— Я не хотел! — защищался Гарри. — Это был сон! Разве ты сама можешь контролировать сны?
— Если б ты научился окклюменции…
Но Гарри сейчас не интересовали упреки; ему хотелось обсудить увиденное.
— Он отыскал Грегоровича и, кажется, убил его, но до того прочел его воспоминания. Я там видел…
— Я сменю тебя на вахте, раз уж ты так устал, что засыпаешь, — холодно сказала Гермиона.
— Я могу достоять до конца!
— Нет, видно же, как ты вымотан. Иди ложись.
Она уселась у входа в палатку, не меняя упрямого выражения лица. Гарри разозлился, но предпочел избежать ссоры, так что нырнул под полог.
Бледное лицо Рона виднелось в темноте на нижней койке кровати; Гарри взобрался наверх, лег и стал смотреть на темный брезентовый потолок. Через пару секунд Рон заговорил, очень тихо, чтоб не слышала Гермиона, свернувшаяся калачиком у входа:
— Так что там делает Сам-Знаешь-Кто?
Гарри прищурился, пытаясь вспомнить все подробности, потом прошептал:
— Нашел Грегоровича. Связал его и пытал.
— А как бы Грегорович сделал ему новую палочку, если его связали?
— Кто ж его знает… а странно, правда?
Гарри закрыл глаза, вспоминая увиденное и услышанное. Чем подробнее он воспроизводил это в памяти, тем более бессмысленным ему все казалось… Волдеморт и слова не сказал о палочке Гарри, о родственных сердцевинах, о том, чтобы Грегорович сделал ему новую, более могущественную палочку…
— Ему что-то было нужно от Грегоровича, — сказал Гарри, не открывая глаз. — Велел отдать, а тот ответил, что у него украли эту вещь… потом…
Он вспомнил, как вместе с Волдемортом мчался по чужим воспоминаниям.
— Он прочел мысли Грегоровича, и я там видел вора: какой-то парень сидел на окне, потом швырнул в Грегоровича заклятием и сбежал. Вот он-то и стащил эту штуку — что там нужно Сам-Знаешь-Кому… А я его, кажется, где-то уже видел…
Жаль, что на вора не удалось посмотреть чуть подольше. Кража произошла много лет назад, если верить Грегоровичу. Почему же молодой грабитель показался Гарри таким знакомым?
Шум леса в палатку не доносился; Гарри слышал лишь дыхание Рона. Помолчав немного, тот прошептал:
— А ты видел, что у него было в руках?
— Нет… что-то маленькое, наверное.
— Гарри?
Кровать Рона заскрипела — он укладывался поудобнее.
— Гарри, а как думаешь — может, Сам-Знаешь-Кто ищет еще что- нибудь, чтобы превратить в хоркрукс?
— Не знаю, — медленно ответил Гарри. — Может быть. Но
