— Мы вообще о Сами-Знаете-Ком сейчас говорим, а? Не о тебе? — уточнил Рон, потянув висевшую у него на шее цепочку с хоркруксом. Гарри поймал себя на желании затянуть ее и придушить Рона.
— Ты рассказывал, что, окончив школу, Сами-Знаете-Кто хотел устроиться в Хогвартс на работу, — сказала Гермиона.
— Правильно, — ответил Гарри.
— И Дамблдор думал, что это только предлог для того, чтобы попытаться найти что-нибудь — возможно, еще один принадлежавший основателям предмет, чтобы сделать из него хоркрукс?
— Да.
— Но он ведь не получил работу, — сказала Гермиона. — Значит, у него не было никаких шансов найти реликвию и спрятать её в школе!
— Ну ладно, — побежденно признал Гарри. — Значит, забудем про Хогвартс.
Не имея других зацепок, они отправились под плащом-невидимкой в Лондон — разузнать про приют, в котором рос Волдеморт. Гермиона пробралась в библиотеку и раскопала в архивных записях, что это учреждение давно снесли. Друзья побывали там, где стоял приют, и обнаружили на его месте высотное офисное здание.
— Может, сделать подкоп под фундаментом? — без особого энтузиазма предложила Гермиона.
— Он бы не спрятал здесь хоркрукс, — сказал Гарри.
Он всегда это знал: приют был тем местом, из которого Волдеморт стремился поскорее сбежать, он не стал бы хранить здесь частицу своей души. Дамблдор дал понять Гарри, что Тёмный Лорд хотел, чтобы его тайники отличали величие или таинственность. А этот унылый, серый уголок Лондона был полной противоположностью Хогвартсу, Министерству или зданию вроде магического банка Гринготтс с его золочеными дверями и мраморными полами.
Других идей у них не было. Друзья всё передвигались по сельской местности, в целях безопасности каждый раз ночуя на новом месте. По утрам, убедившись, что все следы их присутствия уничтожены, они отправлялись в путь в поисках нового уединённого уголка. Они аппарировали в леса, проводили ночи в темных расщелинах среди скал, на красных торфяниках и на склонах гор, покрытых можжевельником, а один раз переночевали в укромной бухте, на усыпанном галькой пляже. Примерно через двенадцать часов они передавали друг другу хоркрукс — будто играли в какую-то извращенную замедленную игру «Передай другому»*, с ужасом ожидая, что музыка вот-вот остановится, и тогда в награду кто-то из них получит двенадцать часов нарастающих тревоги и страха. Шрам покалывал почти всё время, и Гарри заметил, что чаще всего это происходит, когда он носит хоркрукс. Иногда было так больно, что он не мог себя сдерживать.
— Что? Что ты видел? — спрашивал Рон каждый раз, когда замечал, как Гарри морщится.
— Лицо, — неизменно бормотал в ответ Гарри. — Того самого вора, который ограбил Грегоровича.
И Рон отворачивался, даже не пытаясь скрыть разочарование. Гарри понимал, что Рон надеялся узнать новости о своей семье или остальных членах Ордена, но, в конце концов, Гарри ведь не был телеантенной. Он видел только то, о чем Волдеморт думает в данный момент, и не мог настроить изображение на что-то ему интересное.
Тем временем мысли Волдеморта постоянно возвращались к неизвестному юноше с сияющим лицом, и Гарри был уверен, что его имя и местонахождение Волдеморт знал не лучше, чем сам Гарри. Шрам все время горел, и мучительные видения светловолосого весельчака продолжали преследовать его. Гарри научился скрывать от Рона и Гермионы любые признаки боли и дискомфорта — при упоминаниях о воре друзья не выказывали ничего, кроме нетерпения. Гарри не мог их винить — ведь им отчаянно нужны были указания на то, где искать хоркруксы.
Дни складывались в недели, и Гарри начал подозревать, что Рон и Гермиона говорят о нём за его спиной. Несколько раз, когда он заходил в палатку, они резко замолкали. Дважды, случайно оказавшись неподалёку, он видел склонённые головы и слышал быстрое бормотание. И всякий раз они прекращали разговор, когда чувствовали его присутствие, поспешно делая вид, что собирают дрова или наполняют фляги водой.
Гарри постоянно думал, не согласились ли они отправиться с ним в путешествие, которое сейчас казалось таким бессмысленным, полагая, что у него есть какой-то секретный план, о котором он в свое время им сообщит. Рон уже даже не пытался скрыть своё дурное настроение, и Гарри подозревал, что Гермиона тоже разочарована его беспомощностью как лидера. Он бился над вопросом, где еще могут быть спрятаны хоркруксы, но единственное, что приходило в голову, — все тот же Хогвартс. Но остальные двое в это не верили, и Гарри отчаялся их переубедить.
Они перемещались по стране с места на место, осень следовала за ними по пятам, и теперь друзья ставили палатку на ковре из опавших листьев. Природные туманы смешались с теми, что насылали дементоры, и ко всем невзгодам добавились дождь и холодный ветер. Гермиона стала лучше разбираться в съедобных грибах, но и это обстоятельство не помогало восполнить их затянувшуюся изоляцию, нехватку общения с другими людьми и полное отсутствие информации о том, что же творится в войне с Волдемортом.
— Вот у моей мамы, — заявил однажды Рон, когда они сидели на речном берегу в Уэльсе, — вкусная еда появлялась прямо из воздуха.
Он угрюмо тыкал вилкой в куски подгоревшей серой рыбины на тарелке. Гарри машинально взглянул на его шею и, как и ожидал, увидел поблескивающее золото цепочки хоркрукса. Гарри удалось подавить желание обругать Рона — он знал, что настроение друга слегка улучшится, когда он снимет медальон.
— Твоя мама не может создавать нормальную еду из воздуха, — возразила Гермиона. — Никто этого не может. Еда — первое из пяти исключений к Закону Гампа об элементарной трансфигурации…
— А можно еще раз и по-английски? — спросил Рон, выковыривая из зубов рыбные кости.
— Невозможно создать вкусную еду из ниоткуда! Ты можешь ее призвать, если знаешь, где она находится, можешь ее преобразовать, можешь увеличить количество, если у тебя уже что-то есть…
— Ну, вот эту увеличивать явно не стоит — она просто отвратительна, — сказал Рон.
— Гарри поймал рыбу, а я сделала с ней все, что смогла! Почему, интересно, именно я всегда занимаюсь едой? Потому что я девушка?
— Нет, потому что ты вроде как лучше колдуешь! — парировал Рон.
Гермиона вскочила, и куски жареной щуки упали с ее жестяной тарелки на пол.
— Почему бы тебе завтра не заняться готовкой, Рон? Почему бы тебе не раздобыть продукты и не попытаться превратить их во что-нибудь съедобное? А я буду сидеть здесь, корчить рожи и жаловаться — и тогда ты увидишь, какой ты…
— Замолчи! — Гарри вскочил и поднял руки, призывая к тишине. — Замолчи сейчас же!
Гермиона пришла в ярость:
— Как ты можешь вставать на его сторону — он вообще не имеет о готовке практически никакого понятия…
— Гермиона, тихо! Там кто-то есть…
Он изо всех сил прислушался, по-прежнему не опуская рук и требуя от друзей сохранять молчание. И действительно, сквозь шум и плеск реки до друзей донеслись слабые голоса. Гарри обернулся на вредноскоп — тот не шевелился.
— Ты ведь наложила на нас Muffliato? — шепнул он Гермионе.
— И не только, — прошептала она в ответ. — Muffliato, заклинание, отпугивающее магглов, заклинание прозрачности — все. Кто бы там ни был — они не смогут ни увидеть нас, ни услышать.
По громкому шарканью, хрусту веток и шороху потревоженных камней можно было догадаться, что несколько человек пытаются спуститься по крутому лесистому склону прямо к берегу реки, на котором стояла палатка. Друзья вытащили палочки и замерли в ожидании. Защитные заклинания были достаточно надежными, чтобы скрыть их в практически полной темноте от магглов и обычных волшебников и ведьм. Но если это были Упивающиеся Смертью, защите предстояло впервые пройти проверку на прочность в противоборстве с темной магией.
Группа людей достигла берега, голоса стали громче, но все равно звучали неразборчиво. Гарри прикинул, что незнакомцы, должно быть, остановились футах в двадцати от палатки — точное расстояние мешал определить шум реки. Гермиона схватила обшитую бисером сумочку и принялась в ней рыться. Через пару мгновений она вытащила оттуда три подслуша и бросила по одному Рону и Гарри. Они сунули шнуры телесного цвета в уши и выкинули свободные концы подслушей за пределы палатки.
Уже через пару секунд Гарри услышал утомленный мужской голос:
— Тут должен водиться лосось. Как думаете, не слишком рано для него? Accio лосось!
Раздался отдаленный плеск, а затем звуки бьющейся рыбы. Кто-то довольно крякнул.
Гарри сунул шнур в ухо поглубже — сквозь бормотание реки он смог различить звуки другой речи. Однако язык ему был неизвестен — грубый и немелодичный, с утробными, раскатистыми звуками. В разговоре, похоже, участвовали двое — причем один из них произносил слова медленнее и более низким голосом.
С другой стороны их укрытия заплясали языки пламени, между палаткой и костром пролегли большие тени. Потянуло мучительно прекрасным запахом печеного лосося. Затем послышалось звяканье вилок о тарелки, и человек, заговоривший первым, снова подал голос:
— Грипхук, Горнук, готово!
— Гоблины, — беззвучно шепнула Гермиона. Гарри кивнул.
— Спасибо, — хором ответили гоблины, на этот раз по-английски.
— Так, значит, вы трое в бегах? И давно? — послышался новый, приятный и густой голос, который показался Гарри смутно знакомым: он тут же представил себе жизнерадостного мужчину с округлым брюшком.
— Шесть недель… или семь — уже не помню, — произнес утомленный человек. — Через пару дней встретил Грипхука, а вскоре к нам
