прежнему видеть Дамблдора на сияющем пьедестале, будут оправдывать его тем, что он так и не претворил эти планы в жизнь, что после долгих душевных терзаний он опомнился. Но истина оказывается ещё более шокирующей…
Едва подошёл к концу второй месяц столь крепкой новой дружбы, как Дамблдор и Гриндельвальд расстались и больше не виделись до момента той самой знаменитой дуэли . Что вызвало такие неожиданные перемены? Неужели Дамблдор осознал, что он делает? Сказал ли он Гриндельвальду, что не хочет участвовать в его затее? Увы, нет.
«Я думаю, это всё было из-за смерти бедняжки Арианы, — предполагает Батильда. — Ужасное потрясение. Геллерт был там, когда это случилось, вернулся домой, весь дрожа, и сказал, что завтра же хочет уехать. Он очень переживал… Я помогла ему с порталом, и больше мы не виделись».
«Альбус был просто ошеломлён смертью Арианы. Это стало таким ударом для обоих братьев! У них не осталось никого, кроме них самих. Неудивительно, что они оба слегка вспылили. Аберфорт обвинял Альбуса — сами понимаете, сложно сдержаться, в таких ужасных обстоятельствах… Аберфорт всегда говорил немного безумные вещи, бедняжка. Конечно, разбить нос Альбусу прямо на похоронах было совсем неприлично. Кендра бы очень расстроилась, увидев, что сыновья дерутся над телом сестры. Геллерту должно быть стыдно, что он не остался на похороны — он смог бы хоть немного успокоить Альбуса…»
Отвратительный скандал на кладбище, о котором знали только те немногие, кто был на похоронах Арианы, вызывает ряд вопросов. Почему всё-таки Аберфорт Дамблдор винил Альбуса в гибели их сестры? Было ли это, как считает «Батти», результатом шока? Или же для ярости Аберфорта были другие, более веские причины? Гриндельвальд, исключённый из Дурмштранга за покушения на сокурсников, покинул страну в считанные часы после гибели девушки, и Альбус — от стыда или от страха? — не виделся с ним снова до тех пор, пока его не вынудили к этому мольбы всего волшебного мира.
Ни Дамблдор, ни Гриндельвальд, похоже, никогда в дальнейшей жизни не упоминали о своём недолгом знакомстве. Однако не вызывает сомнений то, что прошло пять лет, полных несчастий и исчезновений, прежде чем Дамблдор решился сразиться с Гриндельвальдом. Объясняется ли это остатками прежней симпатии или боязнью быть обличенным в их давней дружбе? Что тревожило Дамблдора, когда он отправился в погоню за человеком, с которым когда-то был так счастлив познакомиться?
А что за тайна окутывает смерть Арианы? Не была ли она случайной жертвой какого-то тёмного ритуала? Может быть, она стояла на пути двух молодых людей, мечтавших о славе и власти? И не стала ли именно она первым человеком, погибшим «во имя блага»?
На этом глава заканчивалась. Гарри поднял глаза на Гермиону, завершившую чтение чуть раньше него. Она потянула книгу на себя, опасливо покосившись на Гарри, и закрыла её не глядя, словно там таилось что-то непристойное.
— Гарри…
Но Гарри покачал головой. У него внутри будто что-то оборвалось — так же, как было в тот день, когда ушёл Рон. Он верил Дамблдору, считал его воплощением мудрости и доброты, а теперь эта вера пошла прахом. Сколько потерь ему ещё придётся перенести? Рон, Дамблдор, палочка с пером феникса…
— Гарри… — Гермиона, казалось, прочла его мысли. — Послушай, Гарри. Это — это было очень неприятно…
— О да, я заметил!
— … но не забывай, Гарри, это же написала Рита Скитер.
— Ты видела то письмо Гриндевальду, ведь так?..
— Д-да. — Гермиона запнулась, и, обхватив холодными ладонями чашку чая, печально продолжила: — Да, это самое плохое. Я знаю, Батильда думала, что это просто разговоры, но «Во имя блага» стало лозунгом Гриндельвальда, оправданием всех жестокостей, которые он творил. И… если смотреть на письмо… кажется, что именно Дамблдор подал ему эту идею. Говорят, «Во имя блага» высечено даже над воротами Нурменгарда.
— Что такое Нурменгард?
— Тюрьма, которую Гриндельвальд построил для своих врагов. В конце концов, он и сам туда попал, когда Дамблдор победил его… И всё-таки это так ужасно — думать, что Дамблдор помог Гриндельвальду обрести власть. Но, с другой стороны, даже Рита признаёт, что они общались всего пару летних месяцев, когда оба были очень молоды, и…
— Я знал, что ты это скажешь, — перебил Гарри. Он не хотел срывать свою злость на Гермионе, но было очень сложно сохранять спокойствие. — Я так и знал, что ты упомянешь это «но они же были молоды». Им было столько же лет, сколько нам сейчас. И вот мы рискуем жизнью, чтобы одолеть Тёмную магию, а он возился со своим новым дружком, обдумывая планы, как бы поработить магглов!
Сдерживать гнев стало почти невозможно. Гарри вскочил и начал ходить туда-сюда, пытаясь успокоиться.
— Я не пытаюсь оправдать ни Дамблдора, ни то, что он писал, — начала Гермиона. — Вся эта чепуха с «благом» напоминает нынешнее «Магия — сила». Но, Гарри, его мать тогда только-только погибла, он был заперт дома один…
— Один? Он не был один! У него были брат и любимая сестрица-сквиб, которую он держал взаперти…
— Я не верю в это, — возразила Гермиона. Она тоже поднялась на ноги. — Что бы ни было с этой девушкой, я не верю, что она была сквибом. Дамблдор, каким мы знали его, никогда не позволил бы…
— Дамблдор, которого мы думали, что мы знаем, не хотел подчинять себе магглов силой! — Гарри теперь кричал, его голос эхом разносился по пустой вершине холма, и несколько дроздов с испуганным свистом взлетели в жемчужно-светлое небо.
— Он изменился, Гарри, изменился! Всё очень просто! Может быть, он и правда верил во всё это, когда ему было семнадцать, но всю остальную жизнь он посвятил борьбе с Тёмной магией! Дамблдор был тем, кто наконец остановил Гриндельвальда, и тем, кто всегда выступал за права магглов и магглорожденных, он боролся с Сам-Знаешь-Кем с самого начала и погиб, пытаясь одолеть его!
Книга Риты лежала на земле между ними, и с её обложки Дамблдор печально улыбался им обоим.
— Гарри, прости, но мне кажется, ты больше злишься из-за того, что Дамблдор тебе никогда не рассказывал ничего подобного.
— Может, и так! — огрызнулся Гарри и обхватил голову руками, пытаясь не то сдержать гнев, не то спастись от тяжести собственного разочарования. — Посмотри, чего он требовал от меня, Гермиона! «Рискни-ка жизнью, Гарри. И ещё раз! И ещё! И не надейся, что я тебе что-нибудь объясню или расскажу — доверься мне слепо, поверь, что я знаю, что делаю, поверь мне, хотя я тебе не верю!» Никогда мне не говорили всей правды, никогда!
Его полный отчаяния голос сорвался. Гарри и Гермиона смотрели друг на друга в молчании, стоя посреди заснеженного простора, и Гарри чувствовал, что они похожи на двух мелких букашек под огромным равнодушным небом.
— Но он любил тебя, — прошептала Гермиона. — Я знаю, он любил тебя!
Гарри опустил руки.
— Я не знаю, кого он любил, Гермиона, но уж точно не меня. Это совсем не похоже на любовь — бросить меня в такой заварухе. Да он даже Гриндельвальду рассказывал больше, чем мне за все эти годы…
Гарри поднял палочку Гермионы, валяющуюся в снегу, и снова уселся возле входа в палатку.
— Спасибо за чай. Я ещё подежурю, а ты иди в тепло.
Гермиона постояла в нерешительности, но поняла, что разговор окончен. Она подобрала книгу и направилась к палатке. Проходя мимо Гарри, Гермиона опустила руку и легонько взъерошила волосы у него на макушке. Гарри закрыл глаза, ощутив её прикосновение, и, какой бы ненавистной не была ему эта мысль, в этот миг он страстно желал одного: чтобы Гермиона оказалась права, и Дамблдор действительно любил его.[27]
Глава девятнадцатая — Серебристая лань
-
В полночь, когда Гермиона сменила Гарри на посту, начался снегопад. Гарри видел беспорядочные и беспокойные сны. В них то и дело появлялась Нагини, проползающая сквозь венок из морозника. Юноша неоднократно просыпался в холодном поту: ему казалось, что кто-то взывал к нему издалека, что на улице слышатся не завывания ветра, а чьи-то шаги и голоса.
Наконец, все еще в кромешной тьме, он встал и подошел к устроившейся у входа в палатку Гермионе, читающей при свете палочки «Историю магии». Поскольку снегопад усилился, девушка с облегчением приняла предложение Гарри перебраться в другое место раньше намеченного срока.
— Куда-нибудь, где не так сильно дует, — попросила она, дрожащими руками натягивая на пижаму свитер. — Знаешь, мне все время кажется, что снаружи кто-то ходит. А пару раз вообще почудилось, что я кого-то заметила.
Гарри, напяливающий джемпер, замер и взглянул на неподвижно лежащий на столе вредноскоп.
— Уверена, что мне показалось, — нервно добавила Гермиона. — Знаешь, в темноте да еще во время снегопада и не такое привидится… Но, может, все-таки лучше, когда будем аппарировать, накинуть мантию-невидимку — так, на всякий случай?
Полчаса спустя палатка была сложена, Гарри поправил на шее цепочку с хоркруксом, Гермиона сжала свою расшитую бисером сумочку, и молодые люди аппарировали. Их охватило привычное ощущение сдавленности; ноги Гарри оторвались от заснеженной поверхности и с силой ударились о замерзшую, покрытую листьями землю.
— Где мы? — спросил он, всматриваясь в незнакомое скопление деревьев, пока Гермиона, раскрыв сумочку, извлекала опорные шесты для палатки.
— В Динском лесу, — отозвалась она. — Мы с родителями как-то раз ходили сюда в поход.
Пусть в этом месте деревья тоже были покрыты снегом и стоял лютый холод, но, по крайней мере, тут не было
