ветра.
Почти весь день они оставались в палатке, спасаясь от холода с помощью язычков голубого пламени, которые так ловко умела вызывать Гермиона; их можно было взять в руки и носить в кружках. Гарри чувствовал себя так, словно поправлялся после короткой, но тяжелой болезни; а хлопоты Гермионы лишь усиливали это впечатление. После полудня снегопад усилился настолько, что снежные хлопья стали падать даже сквозь плотно сплетенные ветви деревьев и усыпали всю поляну.
После двух почти бессонных ночей все чувства Гарри необычайно обострились. После того как им едва удалось сбежать из Годриковой Лощины, Волдеморт казался ближе, чем раньше, и гораздо опаснее. С наступлением темноты Гарри отправил Гермиону спать, твердо отклонив ее предложение подежурить.
Гарри придвинул к входу палатки старую подушку и уселся — хотя он и натянул на себя все имеющиеся у него джемперы, у него все равно зуб на зуб не попадал. С каждым часом становилось все темнее и, наконец, не стало видно ни зги. Юноша потянулся было за Картой Мародеров, чтобы какое-то время понаблюдать за точкой с надписью «Джинни», но вспомнил, что сейчас рождественские каникулы и она дома, в Норе.
Казалось, в огромном лесу звук от любого малейшего движения отдавался многократным эхом. Гарри понимал, что в чаще полно живых существ, но он предпочел бы, чтобы те оставались неподвижными, предоставив ему возможность отличить подозрительные и зловещие звуки от звуков неопасной возни лесной живности. Он вспомнил услышанный много лет назад шорох мантии, волочащейся по покрытой мертвыми листьями земле, и мысленно выругался — этот звук тут же померещился ему наяву.
Заклинания прекрасно охраняли их уже не первую неделю; с чего бы им перестать действовать сейчас? И все же он не мог избавиться от ощущения, что в этот вечер что-то было не так.
Гарри задремал, прислонившись к углу палатки, и несколько раз чуть не упал вперед; от неудобной позы у него затекла шея. Тьма достигла такой черной бархатистости, что у него возникло ощущение, будто он подвис в промежуточном состоянии между исчезновением и появлением при аппарации. Гарри помахал перед глазами рукой, чтобы проверить, видно ли ее в темноте, как вдруг случилось нечто.
Перед ним возник яркий серебристый свет, мелькающий среди деревьев. Откуда он исходил, было непонятно — но он бесшумно приближался. Гарри вскочил на ноги, подняв палочку Гермионы, и от волнения у него перехватило дыхание. Деревья превратились в угольно-черные силуэты; свет так слепил, что Гарри прищурился, когда серебристый сгусток, наконец выступив из-за ближайшего дуба, приблизился к нему вплотную.
Это была серебристо-белая лань, яркая и ослепительная как луна, бредущая по снегу бесшумно и не оставляя следов. Замерев прямо перед ним, она высоко подняла прекрасную голову и широко распахнула обрамленные длинными ресницами глаза.
Гарри изумленно разглядывал яркий силуэт: удивлял не столько необычный вид лани, а то, что она показалась ему смутно знакомой. Вдруг почудилось, что ждал он ее появления уже давно, хотя и не мог припомнить, что они договаривались о встрече. Желание позвать Гермиону, такое непреодолимое всего минуту назад, испарилось. Он знал, и мог поклясться жизнью, что лань пришла только к нему, и ни к кому другому.
Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, затем лань повернулась и стала удаляться.
— Нет, — хриплым от долгого молчания голосом воскликнул Гарри. — Вернись! — Но она продолжала нарочито медленно двигаться между деревьев, пока стволы не стали заслонять ее яркий свет.
Гарри замешкался. «Осторожно! — промелькнула у него мысль, — это может оказаться западней!» Но он инстинктивно понимал, что лань не имела отношения к темной магии, и пустился за ней вдогонку. Снег летел у него из-под ног, но состоящая из света лань бесшумно лавировала между деревьев. Лань уводила его все глубже и глубже в чащу, Гарри был убежден: как только он ее догонит, та остановится, позволит приблизиться, а потом заговорит, и тогда сразу все прояснится.
Наконец она остановилась. И снова повернула прекрасную голову. Гарри бросился к ней, чтобы расспросить, но лань исчезла. Ее словно целиком поглотил мрак — лишь ослепительный силуэт оставался в виде головокружительного сияющего отпечатка, стоило Гарри закрыть глаза. Тогда ему стало по-настоящему страшно: ведь присутствие лани означало, что вокруг было безопасно.
— Lumos! — шепнул он, и кончик палочки засиял.
Светящийся силуэт лани улетучивался с каждым открыванием и закрыванием глаз, пока он просто стоял, прислушиваясь к звукам леса, к отдаленному треску веток, тихому паданью снега. Не нападут ли на него? Не заманили ли его в засаду? Не наблюдал ли кто-нибудь за ним из темноты, или ему это просто казалось? Он поднял палочку выше. Никто на него не набросился, ни на какую зеленую вспышку из-за дерева не было и намека. Тогда зачем, зачем его привели именно к этому месту?
Что-то блеснуло в свете палочки. Гарри резко обернулся, но это оказался всего лишь небольшой замерзший источник; когда он поднес палочку ближе, ледяная потрескавшаяся поверхность заблестела.
Он осторожно приблизился к озерцу и наклонился. Лед искаженно отражал его фигуру и луч исходящего из палочки света, однако в глубине, под толстым, мутным слоем льда, блестело что-то еще. Массивный серебряный крест…
Сердце заколотилось. Гарри рухнул на колени у края водоема и посветил палочкой в его центр. Сверкнуло что-то кроваво-красное… Меч с блестящими рубинами на рукоятке… На дне лесного озера покоился меч Гриффиндора.
Едва дыша, он уставился на него. Как такое возможно? Как меч оказался тут, на дне лесного водоема, так близко от их привала? Возможно ли, что к этому месту Гарри привела какая-то неизвестная магия, или что лань, которую он принял за патронуса, была хранительницей озерца? Или же меч спрятали на дне уже после их прибытия, именно потому, что они были рядом? В таком случае где же человек, который хотел передать его Гарри? Он снова обвел светящейся палочкой темные кусты и деревья в поисках человеческого силуэта или блеска чьих-нибудь глаз, но так никого и не увидел. И все же, несмотря на возбуждение, Гарри, опустив взгляд на лежащий подо льдом меч, вновь ощутил страх.
Он направил палочку на серебристую тень и пробормотал: «Accio меч». Тот не пошевелился. Да Гарри и не ожидал этого. Если бы взять меч было так просто, то он лежал бы на земле, а не на дне замерзшего водоема. Гарри обошел озерцо по замерзшему берегу, сосредоточившись на воспоминаниях о том, как сумел достать меч в прошлый раз, когда находился в ужасной опасности и молил о помощи.
— Помогите, — прошептал он, но меч так и остался лежать на дне, равнодушно, неподвижно. Начав снова обходить водоем, Гарри спросил себя — а что именно говорил ему Дамблдор в последний раз, объясняя появление меча? «Только истинный гриффиндорец мог бы вытащить его из Шляпы». А какие качества определяют гриффиндорца? «Сила духа и рыцарство».
Гарри остановился и глубоко вздохнул, пар из его рта мгновенно испарился на морозе. Он знал, что ему предстоит сделать. Если признаться честно, он подумал об этом сразу же, как только увидел меч сквозь слой льда.
Он вновь оглядел окружающие его деревья, хотя и был уверен, что на него никто не нападет — враги бы это сделали уже давно, еще когда он шел в одиночестве по лесу или рассматривал водоем. Единственной причиной, по которой Гарри медлил, было нежелание приступать к задуманному.
Дрожащими пальцами Гарри принялся снимать с себя многочисленную одежду. И какое это имеет отношение к «рыцарству», уныло думал он. Да никакого, если не считать рыцарским поступком то, что он не заставил Гермиону нырять вместо себя в ледяной источник.
Раздеваясь, он услышал, как где-то заухала сова, и ощутил в груди укол боли при мысли о Хедвиг. Теперь он стучал зубами, но продолжал снимать одежду, пока не остался на снегу босиком и в одних трусах. Он положил кошель со своей сломанной палочкой, письмом матери, осколком зеркала Сириуса и старым снитчем на груду одежды и направил палочку Гермионы на лед.
— Diffindo.
Тишину разорвал громкий, словно выстрел, звук треснувшего льда. На замерзшей глади возникла прорубь, в которой на поверхности воды плавало ледяное крошево. Насколько Гарри понял, там было неглубоко, но, чтобы достать меч, ему придется погрузиться в воду полностью.
Размышления не делали предстоящее дело проще, а воду — теплее. Он приблизился к источнику и положил на землю все еще светящуюся палочку Гермионы. Затем, пытаясь не думать о том, как холодно ему сейчас будет или как сильно он будет дрожать, Гарри прыгнул в воду.
Каждый дюйм его тела протестующе завопил. Даже воздух в легких, казалось, превратился в лед, когда он по самую шею погрузился в обжигающе холодную воду. Гарри едва дышал и дрожал так сильно, что вода выплескивалась из проруби, но заставил себя нащупывать лезвие меча онемевшей ступней. Нырять больше одного раза ему не хотелось.
Секунду за секундой, задыхаясь и дрожа, Гарри откладывал момент полного погружения в воду, пока наконец не собрал все свое мужество, сказав себе: «Ты обязан это сделать», и нырнул.
Обернувшийся агонией холод был беспощадней огня. Когда Гарри, вытянув руку, пробивался сквозь темную воду ко дну, чтобы схватить меч — ему казалось, что он заледенел до мозга костей. Наконец пальцы сжали рукоять, и он потянул меч на себя.
И тут что-то сдавило шею. Сначала Гарри подумал, что это водоросли — хотя, когда он нырял, их не было и в помине — и поднял руку, чтобы освободиться. Но это оказались совсем не водоросли: его
