художественной фантазии, которой Фрейд посвятил несколько статей.
Откуда, — спрашивает Фрейд, — поэт, эта удивительная личность, черпает свой
искрометный материал и каким образом ему удается столь глубоко затронуть душу
обывателя своими фантазиями? Не объясняется ли это тем, что поэт публично
выражает те мечты и желания, которые втайне питает каждый из нас, не умея и
стыдясь высказать их открыто?
Художественную фантазию, Фрейд уподобляет детской игре. Поэт, подобно играющему
ребенку, создает вокруг себя целый мир, к которому относится очень серьезно,
хотя резко отделяет его от действительности. Когда человек становится взрослым и
перестает играть, он лишь внешне отказывается от наслаждения, которое приносила
ему в детстве игра. Ведь ничто не дается человеку с большим трудом, чем отказ от
наслаждения и мы, собственно говоря, не можем ни от чего отказаться, но можем
лишь заменить одно другим. Никогда серьезные и скучные занятия ученых и
финансистов не могли бы вытянуть из этих людей столько жизненной энергии, если
бы они не были символической заменой их детской игры, приносивших когда-то
громадное наслаждение.
Но между игрой ребенка и игрой взрослого существует важное различие. Игра
ребенка стимулируется мощным, социально-здоровым и поощряемым инстинктом
взросления. Играющий ребенок учится быть взрослым, именно этого хотят от него
окружающие и ему нет нужды скрывать от них свой интерес. Взрослый, играя, движим
ностальгической мечтой о детстве и ему приходится стыдиться своих фантазий,
поскольку они противоречат той линии практического поведения, которой от него
ждут. Ребенок играет, будучи счастлив и полон надежд. Взрослый играет от
неудовлетворенности и слабости надежды. Для ребенка — вполне естественно мечтать
о силе, могуществе, любви окружающих и реализации эротических стремлений.
Взрослый же человек должен иметь все то, о чем мечтает ребенок. А если он
все-таки мечтает о всемогуществе, о том, чтобы стать сверхсильным, вместо того,
чтобы добиваться этого практически, то он близок к неврозу или психозу. Механизм
мечтаний взрослого примерно таков: от травмирующего, разочаровывающего
впечатления сегодняшнего дня он переносится в счастливое, полное надежд детство
и, продолжая развивать свои детские мечты, насыщает их ценностями сегодняшнего
дня.
Психоаналитическая практика показывает, что почти все пациенты предаются
“детским снам наяву”. Причины, которые их к этому толкают, совпадают с
умонастроениями огромной массы людей. Их мечты не сбылись и жизнь оставляет мало
надежды. Каким же образом они могут законно, не вызывая осуждения, отдаться
детским мечтам? Ответ прост, читая беллетристику, психологические романы и
детективы, в центре которых стоит любимый автором герой, которого он оберегает,
ведет по пути успеха и к которому он старается возбудить наши симпатии. Все
женщины влюбляются в героя и сам он — неотразим. В герое легко угадать автора
романа. Можно предположить, что основной мотив художественного творчества —
желание автора беспрепятственно предаться “детским снам наяву”.
Однако если бы писатель ограничивался только этим, он не написал бы романа, не
завоевал бы наших симпатий и не мог бы рассчитывать на то, что его книга будет
иметь спрос. Как он достигает художественного эффекта, за которым следует успех
коммерческий? Об этом сам автор не может сообщить ничего определенного, но не
так уж трудно выявить приемы, которыми он пользуется. Во-первых, он смягчает
эгоистические черты своих “снов наяву”, вкладывает в своего героя
альтруистические черты и одновременно указывает на недостатки его характера.
Во-вторых, он насыщает роман эпизодами, в которых герой удовлетворяет свои
высшие мечты и мы, идентифицируя себя с ним, получаем эстетическое наслаждение.
В-третьих, автор обрисовывает поступки героев в реалистической манере, так,
чтобы мы могли поверить в происходящее. Воображение, наблюдательность,
эстетический вкус — вот способности, которые нужны, чтобы воспользоваться
приемами, которые составляют писательский талант. Эти способности отличают
писателя от обычного человека, неудовлетворенного жизнью. Есть, пожалуй, еще
одно важное различие между ними. Простой человек, предаваясь фантазиям, “уходит
от жизни”, от профессии, с помощью которой он зарабатывает на хлеб. Писатель,
развивая свою мечтательность, напротив, профессионализируется и проходит
обратный путь — от фантазии к реальности. Он, как и всякий человек, склонен
заниматься самоанализом, но не в такой степени, чтобы стать невротиком. Писатель
к тому же честолюбив и страстно желает добиться реальных благ: денег, почета,
славы, женской любви. Он умеет найти некий компромисс между своими детскими
мечтами, без которых у него не хватило бы мотивации для творчества, и
целенаправленным трудом, с помощью которого он превращает свои мечтания в
“ходовой товар”. Большинство — так называемые “нормальные люди” — не способны к
творчеству, потому что недостаточно мечтательны, недостаточно честолюбивы,
недостаточно рациональны, недостаточно практичны. Они либо примиряются с мыслью
о том, что жизнь — безрадостна, либо завоевывают радости жизни с помощью
практических успехов и личного обаяния. Невротики же не становятся писателями
потому, что неспособны к труду и расточают свою энергию в бурных фантазиях,
саморепрессиях и разъедающем самоанализе. Этот путь ведет к безумию. Лишь
небольшая часть невротиков способна социально адаптироваться через творчество,
не отказываясь от своего невроза, продуцируя с его помощью фантазии, и добиваясь
таким образом всего того, что другим достается трудом и добросовестным
исполнением социальной роли. Невротики — художники проецируют свои фантазии в
более или менее реалистические, общепонятные образы. Они “социализируют” свой
невроз. Их фантазии доставляют наслаждение большому количеству людей, которые
сами не умеют или не имеют времени фантазировать или же не решаются вкладывать
свою энергию в фантазию. Эти люди — потребители искусства — освобождаются с его
помощью от внутренних напряжений, испытывают эстетический катарсис.
Технические и литературные приемы, которыми до Фрейда объясняли достоинства
произведений, он понимает, как найденные писателем средства разрушения
психологических барьеров между ”я”, ”оно” и ”сверх-я”. Для простого человека
“прорыв” влечений ”оно” в сферу “я” — есть невроз. Для писателя это — процесс
творчества. Техника писательской работы — одновременно и литературная, и
психологическая. Писатели избегают последствий невроза, приучаясь сублимировать
свои влечения в приемлемые художественные формы.
Творчество черпает вдохновение из 'оно', из мечты; с помощью “эго” мечта
рационализируется и сливается с течением практической жизни; получая моральную
энергию от 'сверх-я', мечта выливается в идеал, достойный подражания и
общественного одобрения. Внешняя художественная выразительность достигается тем,
что художник материализует инстинктивные порывы в эстетических образах. Он
придает видимую личностную форму невидимым, безличным импульсам и становится
благодаря этому выразителем и толкователем моральных и религиозных идеологий.
Правда, при “крене” в этико-рациональную сторону, искусство страдает, так как
его художественная основа приносится в жертву его социальной функции. 'Оно', как
мы знаем, не признает ценностей — добра, зла, справедливости, истины — и желает
лишь свободы и удовольствия. Высвобождение фантазии 'оно' сближает людей:
