впрочем, и при всяком общении, не скованном жесткими правилами. Но если вся
естественная живая масса психических контактов и взаимодействий в обществе —
необозримая, конечно, в своей сложности и полноте — служит предметом изучения
целой армии историков, эстетического созерцания многих беллетристов, которые в
согласии со сложившейся традицией и идеологией, в соответствии со своим вкусом и
талантом придают ей форму, смысл и направленность, то относительно
кратковременные, но также сложные, процессы взаимодействия врача и пациента
осмысляются и систематизируются лишь одним человеком — психоаналитиком. И он
обязан быть максимально объективным и самокритичным. Психотерапевт, по Юнгу,
выступает не только как судья и советчик, но также и как равноправный участник
диалога. Успех лечения в огромной степени зависит от моральной силы и личного
опыта врача. Чувствуя, что пациент примерно равен ему по уровню образованности,
жизненного опыта и моральной силе, врач должен отказаться от всезнайства,
авторитарности, попыток прямого давления и дать возможность пациенту как можно
полнее выразить себя. Врачу в этом случае лучше “снять доспехи методов и теорий
и положиться на то, что его личность стоит достаточно твердо, чтобы служить
пациенту точкой опоры”. Врач должен смело и откровенно отвечать на вопросы
пациента, свободно и без предвзятости сопоставляя свой жизненный опыт с опытом
пациента. Он должен признать, что индивидуальность больного обладает тем же
правом на существование, что и индивидуальность врача.
Исцеление или выздоровление означает, по Юнгу, развитие психических сил в таком
направлении, которое соответствует целям индивидуации. Эти цели, в свою очередь,
определяются типом невроза. Возможны две невротических ситуации. В одном случае
какая то психическая функция “отщепляется” от целостной личности, подавляет
остальные и формирует особый жизненный мир, комфортный для индивида, но
оторванный от социума. В другом случае психические силы личности недоразвиты,
слабы и их мотивация определяется внешними обстоятельствами. В этом случае
человек лишь внешне усваивает социальные нормы, подчиняется им, но всякая новая
жизненная ситуация, связанная с изменением социального или психологического
статуса создает для него трудности, вынуждает изменять личность, что может
выглядеть противоестественно.
В первом случае требуется социализация отщепленной способности. Во втором —
смягчение, интимизация социальных норм.
Юнг склонен сближать процесс лечения с процессом индивидуации. Цель терапевта не
в том, чтобы вернуть отклоненную психику к некоему стандарту. Лечение души есть
вспомоществование индивидуации. Это — родовспоможение, “повивальное”, а не
хирургическое искусство. Действия врача — не столько лечение, сколько развитие
заключенных в пациенте творческих ростков. Однако и это сравнение недостаточно
поясняет цели и саму необходимость лечения. Приходится смириться с тем, что
недоразвитость одних психических функций и гипертрофия других — не исключение, а
правило. Даже сильно акцентуированные личности, близкие к неврозу, могут быть
хорошо адаптированы социально, в то время как гармонически развитый человек
оказывается менее удачливым. Исходный невротизирующий конфликт может иметь много
источников. Врач, приступая к лечению, должен хорошо подумать к какой цели ему
стремиться. Юнг высказывается даже в том смысле, что лучше, чтобы у врача вообще
не было определенной цели. Он не должен думать, что всегда лучше понимает
жизненную задачу пациента, чем тот сам ее понимает своим инстинктом и жизненной
волей. У каждого своя “формула жизни”, которую не следует ломать без надобности.
В этой связи Юнг обращает внимание на существенное различие между неврозами
молодых и пожилых людей и целями их лечения. Лечение молодых можно вести по
рецептам Фрейда и Адлера. Жизнь молодого человека развивается под знаком общей
экспансии, перед ним — зримые, реально достижимые цели, а невроз связан с
репрессией каких-то влечений, с нерешительностью, отступлением перед
трудностями. Лечение должно помочь преодолеть страх, освободить ущемленную
способность. Молодому человеку важно сформировать свое сознательное “я” активным
и действенным, воспитать в себе волю. Без воли, самодисциплины и рациональности
не достичь успеха и социальной адаптации.
Жизнь стареющего человека надо осмыслить по-другому. Ему не нужно воспитывать
волю. Скорее, нужно понять и реализовать уже сформировавшуюся сущность, здраво и
реалистично сохранить достигнутое. Вряд ли есть смысл ставить новые
психологические задачи, ломающие старый стереотип. Но попробовать реализовать
свои возможности, накопленный опыт на новом месте, через новые предприятия —
вполне разумно. Старому человеку нужны внутренняя устойчивость, доверие к себе,
свобода от внешней зависимости. Творчество важнее для него, чем социальная
полезность. Если молодой невротик — “боится жизни”, то старый невротик отступает
перед смертью и “бежит в молодость“.
Вытеснение, проекции имеют у старого человека иной смысл по сравнению со всем
этим у молодого. Но и в рамках одного возраста нельзя лечить всех по одному
рецепту. Пациенту адлеровского типа с инфантильной потребностью в
самоутверждении нельзя помочь, подталкивая его свободно реализовывать свои
скрытые намерения. Фрейдовского пациента — преуспевающего человека,
испытывающего иррациональный страх перед новыми возможностями, глупо было бы
лечить, разоблачая его “нереалистические” желания.
Сложные проблемы встают перед психотерапевтом, когда его пациентами являются
верующие люди, для которых их личная жизнь интимно связана с определенной
конфессией, а переживаемые психические трудности интерпретируются в понятиях
вины, греха, боязни адских мук, утраты божественной милости и т. д.. Как бы ни
относился врач к религиозной вере, он должен понять, что мифо-религиозные
представления с их своеобразной символикой проникают в глубину души, куда не
добираются разум, воля и благие намерения. Когда невроз осознается в
религиозно-конфессиональных терминах, лучше всего обратиться к исповеди,
причастию и другим средствам церковной благодати. Если пациент может найти смысл
жизни, исцеление от беспокойства в рамках своего вероисповедания — врачу должно
быть этого достаточно. Многие психотерапевты ошибочно полагают, что в лечебном
процессе не должно быть места мировоззренческим проблемам. На самом деле,
религия, философия и наука — это формы упорядочения индивидуального опыта,
имеющие, помимо социально-организующего, также и терапевтический смысл. Религия,
как впрочем и наука — не враг больного. Не следует разрушать ценности, которые
не показали себя вредными. Нельзя лечить мусульманина, руководствуясь
христианскими символами, а христианина убеждать с помощью научных аргументов.
Наука, религия, философия — каждая в ограниченной степени — способны
организовать индивидуальный опыт. Но никакой универсальной общечеловеческой
религии или науки пока не предвидится, да и вряд ли в ней есть нужда. Поэтому
замена христианского мировоззрения научно-материалистическим, равно как старания
разрушить сложившиеся материалистические убеждения — ошибочны. Все это задачи
для миссионера, но не для врача, не для человека науки.
Бывают и такие пациенты, у которых либо нет религиозных убеждений, либо они
шатки и размыты. Тогда не остается ничего другого, как методом анализа
сновидений, фантазий, свободных ассоциаций развивать мифологические идеи,
