нормального, не делающего оплошностей, не открывающего своих пристрастий —
характеризуют его как “всякого”, “никакого” и мало дают для психолога и
терапевта.
Новое психоаналитическое видение человека влекло за собой множество следствий. К
их числу можно отнести, например, сближение патологии и нормы и возникающую
отсюда возможность истолкования культурных феноменов на основе психиатрии, а
невротических феноменов — на основе культуры.
В психоанализе устраняется принятое в классической просветительской психологии
деление психических функций на волю, разум и чувство. Утверждается, что всякая
мысль есть одновременно чувство, наделенное волевым импульсом, что всякое
желание способно рождать мысль, а всякая мысль питается каким-то желанием.
Таковы были лишь некоторые новшества психоанализа. Фрейд ухватился за те из них,
которые больше соответствовали его личному опыту, той культуре и тем семейным
отношениям, в которых он вырос. Всякий другой психоаналитик примеривал их на
свой рост, на свой вкус, переосмысливал и отсюда рождались новые версии
психоанализа.
Что во взглядах Фрейд было неприемлемо для Адлера, вызывало критику с его
стороны?
Во-первых, абсолютизация и материализация бессознательного, которое, по мнению
Адлера, имеет одинаковую с сознанием природу. Бессознательное лишь часть
сознания, не подвластная пониманию, невыразимая в ясных понятиях.
Бессознательное, вопреки Фрейду, не противоречит устремленности сознания.
Сознание и бессознательное соотносятся, по Адлеру, на основе синергетики, как
противоречащие по смыслу, но устремленные к единой цели, охватываемые единым
“жизненным планом”.
Во-вторых, Фрейд, опиравшийся на естественно-научную, позитивистскую парадигму,
склонялся к тому, чтобы считать сознание и бессознательное, “я” и 'оно' — вещами
особого рода и устанавливал между ними причинно-следственные связи, подобные
тем, какие существуют между явлениями природы. Однако, по мнению Адлера, в
психической жизни действуют не причинно-следственные, а смысловые связи. “Сила
слова” замещает в душе “энергию влечений”. Таким образом, механика души, как
некоего “аппарата”, разработанная Фрейдом, заменяется у Адлера гносеологией,
интерпретацией мотивов поведения. Свобода и целеполагание важнее для Адлера, чем
необходимость и причинность. Толкование человекам своих ощущений, представлений,
фантазий — это и есть выход в бессознательное. Строго говоря, по Адлеру,
никакого бессознательного не существует. Мы создаем его каждый раз сами,
обнаруживая между идеями и образами новые смысловые связи, которых раньше не
замечали. Не прошлое определяет наши поступки и мысли, а стремлением к цели,
формируемой нашим жизненным планом.
Понимание бессознательного, как “эвристической функции”, “рабочей гипотезы”
усилилось в последних работах Адлера.
При всей важности возражений Адлера против Фрейда, нельзя сказать, что он во
всем прав. Проблемы детерминизма и телеологии, субстанциональности и
феноменальности психики — дискуссионны и вряд ли окончательно разрешимы в
научном дискурсе.
Третье направление критики Адлером классического психоанализа связано с
разработкой им ”эго-психологии”, то есть выяснением места сознательного “я” в
структуре личности. “Я” — это фокус всей жизненной конструкции личности,
жизненного стиля. В понимании Адлера “я” в значительной степени самодостаточно.
Но как же в таком случае оценить степень адекватности внутреннего образа “я”
содержанию индивидуальной психики, реальному поведению? Адлер бы ответил, что
надо искать социально-приемлемые интерпретации “я” самим индивидом, не ставя
вопроса о том, что собой представляет “я” как таковое.
Адлер возражает против “пансексуализма” Фрейда. Сексуальное удовлетворение есть
функция половых органов. Каждый орган имеет свое особое самоощущение. Однако
возможна, в принципе, сексуализация любого органа, превращение его в эрогенную
зону. Переход сексуального (генитального) либидо в оральное и анальное — не
автохтонный процесс, а результат воспитания, концентрации внимания ребенка на
определенных функциях и органах. Первичная энергия организма не имеет никакой
сексуальной окраски, ощущается как мощь, воля, стремление к власти. Какой
эмоциональный и смысловой оттенок приобретает эта энергия — зависит от органа,
который ею приводится в действие и объекта, на который направлено действие.
Фрейд отмечал, что сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и
сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер, возможно и
обратное. Несексуальные влечения и чувства, будь то голод, страх, агрессия,
социальное чувство, могут предстать в сексуальных образах. Если для Фрейда
различного рода социальные отношения: материнство, отцовство, братство,
отношение к светской и духовной власти, супружество — выступают как модификации
первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот, некое первичное “социальное
чувство” трансформируется в различные виды эмоциональных отношений и влечений, в
том числе — и в сексуальные. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли можно
однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина, скорее всего, лежит
где-то посередине.
Более определенно можно выразить солидарность с Адлером, когда он критикует
“эдипов комплекс” Фрейда. Тема ненависти, ревности к отцу и инцестуозного
влечения к матери, несомненно, может присутствовать в сознании и бессознательном
некоторых индивидов, как результат деформации семейных отношений, невротизма и
агрессивности кого-либо из родителей, но очень трудно доказать, что эдипова
“конфигурация” влечений универсальна. Скорее, можно утверждать, что в своих
стремлениях к идентификации с отцом и матерью дети обоих полов стремятся как-то
согласовать, примирить образы своих родителей и выдвигаемые ими требования. Они
бывают травмированы, когда им предлагают идентифицировать себя с одним из
родителей и отречься от другого. Если какая-нибудь болезненная, неуверенная в
себе девушка хочет находиться рядом с отцом, это просто есть стремление находить
поддержку там, где она находила ее раньше — у отца, который всегда будет ее
любить и защищать. Эта девушка может уклоняться от рискованных любовных
отношений с молодыми людьми и предпочитает общество отца. Но в этом совсем
необязательно усматривать стремление к инцесту. Иное, чем у Фрейда, понимание
структуры психики Адлером приводит его к иным методам терапии. Адлер не
подозревал пациентов в попытках обмануть врача, навязать ему некую
“рационализацию” вместо искреннего признания. Любовно-дружеские отношения,
готовность обсуждать вместе с пациентом его проблемы на основе полного доверия,
равноправия и дружеского участия представлялись Адлеру более подходящей основой
для излечения неврозов, чем “дистанция по отношению к пациенту и отвлеченные
умствования по поводу его истинных мотивов. Терапия, по Адлеру, это продолжение
воспитания там, где человек уклонился на ошибочный путь. Терапевт должен понять
не отдельную причину психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, его
способ решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит источником
психических отклонений, сколько неадаптированность человека к обществу и, как
