самая, которая заставляет человека плотнее запахивать воротник плаща и надевать на руки добротные кожаные перчатки. Почти весь путь офицеры молчали, пытаясь согреться. Дорога была неровной, местами сильно разъезженной, в пути автомобиль довольно сильно потряхивало и постоянно уводило то в одну, то в другую сторону, несмотря на то, что сидевший за рулем эсэсовец вел машину явно со знанием дела.
— Местность здесь, как назло, везде болотистая, — со вздохом нарушил молчание Бауэр, — строиться сложно. Повсюду эта проклятая сырость.
— Зато с рабочей силой проблем, я уверен, не возникает, — для поддержания разговора ответил Шольц.
Слегка пригнувшись, он с интересом осматривался по сторонам.
— Да, вы правы, с этим, действительно, проблем нет. Только вот из каждой сотни занятых в строительстве, через один-два месяца остается, в лучшем случае, человек двадцать, максимум, тридцать. Ну и что прикажете делать?
Офицеры снова замолчали, провожая взглядом заброшенные частные домики и усадьбы одной из местных деревенек.
— После приказа рейхсфюрера о строительстве здесь комплекса лагерей практически всех жителей из этих районов выселили, — пояснил Бауэр и, показывая рукой куда-то вправо, негромко добавил: — Ну вот, мы почти у цели.
Курт посмотрел в ту сторону, куда показывал гауптштурмфюрер. Недалеко от них были видны сторожевые вышки, длинные ограждения и аккуратные ряды деревянных бараков с низкими трубами. Надо всем этим высоко в небе неподвижно висело облако плотного смога внушительного размера. Через несколько минут их автомобиль подъехал к входу в лагерь и остановился перед длинным шлагбаумом. Прямо за шлагбаумом находились высокие ворота с металлической сеткой, закрепленные на массивных столбах. Позади них в землю были вбиты еще четыре деревянных столба, по два с каждой стороны дороги, на них заканчивалось двурядное ограждение из колючей проволоки. Деревянные столбы, что располагались ближе ко въезду в лагерь, сверху были соединены железной кованой надписью «Труд освобождает». Вся эта конструкция внешне напоминала зловещую арку, установленную здесь с одной единственной целью: предупредить и заставить остановиться.
— Труд освобождает? — глядя на арку, вполголоса спросил Курт у Бауэра с таким выражением лица, как будто раньше уже где-то слышал этот странный афоризм.
— Совершенно верно, — кивнул гауптштурмфюрер, — говорят, это была идея коменданта лагеря. Он привез этот символический лозунг с собой из Германии, где работал начальником охраны в одном из тамошних лагерей.
К автомобилю наклонился унтершарфюрер. Он пристально осмотрел салон и уверенным голосом попросил предъявить удостоверения.
— Вас должны были проинформировать о нашем визите, — дружелюбно произнес Бауэр, глядя на караульного.
Унтершарфюрер, никак не отреагировав на тон Бауэра, продолжал внимательно изучать документы. Наконец, удовлетворенно кивнув, он подал условный знак рядовому. Шлагбаум открыли, и водитель Бауэра не спеша проехал через контрольный пост.
— Скажите, гауптштурмфюрер, вы и правда, верите, что труд может кого-то из них освободить? — Шольц кивнул в сторону видневшихся неподалеку бараков.
— Я думал об этом, — негромко рассмеялся в ответ Бауэр, — и, честно говоря, лично мне в это совершенно не верится. Я плотно работаю с таким контингентом уже несколько лет и еще ни разу не видел, чтобы работа кого-то из них сделала лучше. Честно говоря, я вообще не заметил в них особого трудолюбия. Хитрость? Да. Желание занять лучшую должность? Да. Но трудолюбие? Даже не знаю…
Курт задумчиво смотрел на одинаковые, с математической точностью установленные по периметру опоры внешнего заграждения, на аккуратные, казавшиеся идеально симметричными даже для поздней осени цветочные клумбы и газоны, на педантично выровненные — кирпичик к кирпичику, черепица к черепице — здания по обеим сторонам дороги, и пытался представить себе, что же, все-таки, на самом деле скрывается в этой, такой простой, на первый взгляд, формуле, уместившейся всего в трех словах.
— Труд освобождает, — снова еще раз негромко повторил Курт, растягивая слова по слогам. — Да, в этом, определенно, присутствует смысл…
Гауптштурмфюрер, не поворачиваясь, равнодушно пожал плечом. Их машина, наконец, замедлила ход и остановилась перед зданием казарм СС.
Из здания навстречу им вышел молодой светловолосый человек в звании гауптштурмфюрера.
— Доброе утро, господа, мое имя — Ганс Фогель, — подойдя к Бауэру и Шольцу, резко сказал он. — Я начальник рапорта[3].
— Позвольте представить вам Курта Шольца, — поздоровавшись, ответил Бауэр.
— Очень рад, очень, — повернулся к Курту молодой гауптштурмфюрер. — Комендант на два дня отбыл в Чехословакию. Начальник лагеря поручил мне вас встретить и продемонстрировать все, что вас сможет заинтересовать. Он сам, вероятно, присоединится к нам позже.
Фогель вопросительно взглянул на Шольца, а затем на Бауэра.
— Я бы хотел ознакомиться со спецификой проведения специальных акций, — перешел сразу к делу Курт. — Если это возможно, хотелось бы осмотреть средства и места проведения, а также, обсудить с вами детали всего процесса.
— Что же, в этом нет никаких препятствий, — ответил Фогель и внимательно посмотрел на Бауэра. — Вы составите нам компанию, гауптштурмфюрер?
— Конечно, — кивнул Бауэр и, сделав пригласительный жест, добавил: — Садитесь в машину.
— Думаю, лучше будет на нашей, — возразил Фогель. — Пойдемте, господа, показывать придется много, время нужно беречь.
Их машина выехала за ворота лагеря, резко свернула влево и, двигаясь по широкой дороге, быстро набрала скорость.
