здесь полумрак. Со всех сторон на него смотрели испуганные, изможденные лица разбуженных заключенных. Узники мгновенно отводили глаза, как только в них упирался жесткий взгляд унтерштурмфюрера. Пройдя до середины одного из рядов, Нойман, наконец, остановился.
— Ты! — резко скомандовал он, показывая кнутом на одного из заключенных, лежавшего на среднем ярусе.
Заключенный зашевелился и, испуганно озираясь, стал слезать с нар.
— Нет, нет! Ты! — раздраженно повторил Нойман, показывая на его соседа. — Подойди ко мне!
Узник поспешно слез с нар на пол и вытянулся перед офицером, сняв головной убор и опустив глаза вниз.
— Заключенный номер тридцать шесть двести семьдесят семь, — громко отчеканил он на немецком языке заученную фразу.
Унтерштурмфюрер придирчиво осмотрел его и брезгливо поморщился.
— Пошел, — резко крикнул он, показывая кнутом в сторону выхода, — быстрее, быстрее!
Адам Дулинский вышел из душного барака и с опаской осмотрелся по сторонам. На дорожке перед входом стояли несколько офицеров. Все они сейчас смотрели только на него, кто с презрением, кто с равнодушием. Унтерштурмфюрер, выйдя из барака следом за узником, толкнул его в ту сторону, где стояли эсэсовцы. Толчок был настолько сильным и неожиданным, что Адам не сумел устоять на ногах. Он неуклюже пробежал по инерции пару шагов и упал на гравий, расцарапав себе лицо и руки.
— Поднимайся, свинья, быстрее! — скомандовал Нойман, сильно ударив Адама ногой в левый бок.
— Нет, нет, не нужно, Франц, — поспешно остановил его Браун. — А то потом скажете, что он был без сил. А я хочу, чтобы все оценили, на что действительно способен мой мальчик.
И он с гордостью посмотрел на своего пса.
Адам поспешно поднялся на ноги и, с испугом уставившись в землю, снова громко произнес на немецком языке свой номер. Офицеры расступились, освобождая дорожку, освещенную светом лагерных фонарей. Альфред отстегнул поводок от ошейника, а затем, немного подумав, снял с загривка собаки и сам ошейник.
— Рядом! — тихо скомандовал он, и животное послушно уселось слева от его ноги.
Адам, ничего не понимая, с тревогой смотрел на овчарку. Пес, в свою очередь, внимательно смотрел на него, но без команды хозяина не двигался с места.
— Держу пари на двадцать марок, что Блиц управится с ним не больше, чем за пару минут, — обернувшись к офицерам, уверенно произнес Браун.
Принимать его вызов никто не рискнул. Лишь Отто Шнайдер, осмотрев Адама, скептически усмехнулся, но вслух ничего не сказал.
— Бежать! — коротко бросил Браун заключенному и жестом показал на дорожку, идущую вдоль бараков.
Адам обернулся, посмотрел на дорожку и, вновь переведя взгляд на офицера, непонимающе пожал плечами и покачал головой.
— Бежать! — уже громче повторил унтерштурмфюрер и, расстегнув кобуру, вынул из нее пистолет. — Если сможешь, останешься жить, тебя никто не тронет.
Адам медленно, то и дело оглядываясь назад, побежал вперед по дорожке. Сердце сильно заколотилось, в горле мгновенно пересохло, тело от испуга перестало слушаться. Больше всего на свете ему хотелось сейчас снова скрыться в бараке, крепко закрыть глаза и не видеть ни офицеров, ни собак, ни тусклых лагерных фонарей, освещавших его тело со всех сторон. Отбежав метров на пятнадцать, Адам обернулся. Теперь, перейдя на быстрый шаг, он стал удаляться от офицеров уже спиною вперед. В отдалении он отчетливо видел эсэсовцев, с улыбками смотревших на представление, хозяина собаки с пистолетом в руке и глаза пса, пристально и сосредоточенно наблюдавшие за каждым его движением.
— Взять! — резко выкрикнул Альфред Браун.
Пес, терпеливо ожидавший знакомой команды, мгновенно напрягся, а потом, с шумом раскидывая гравий в стороны, бросился к Адаму.
И тогда заключенный номер тридцать шесть двести семьдесят семь, наконец, все понял. Он, тяжело дыша, остановился, чтобы не упасть, оперся руками на ослабевшие колени и на секунду закрыл глаза.
Адам был родом из Плоцка. Дом его родителей располагался на самой окраине, и как-то, в четырнадцатилетнем возрасте, возвращаясь домой от своего хорошего товарища, он наткнулся на огромного пса, который жил недалеко по соседству. Хозяин пса, пан Маршалэк, обычно, держал его на привязи, но в тот день по какой-то неизвестной причине агрессивное животное совершенно свободно разгуливало по окрестности, рыча на прохожих и громко облаивая местных жителей, время от времени проезжавших мимо него на велосипедах. Не избежал этой участи и Адам. Улочка была узкой, обойти пса не представлялось возможным, и он, чувствуя сильное внутреннее напряжение, сделал отчаянную попытку проскочить мимо животного незамеченным. Попытка оказалась тщетной. Пес увидел его почти сразу и, злобно лая, бросился наперерез мальчику. Подбежав ближе, пес преградил ему дорогу, обнажил огромные клыки, пригнул голову к земле и, угрожающе рыча, стал не спеша подходить к своей новой жертве. Адам оцепенел и прижался спиной к высокой ограде, которая отделяла один из местных домов от улицы. Никто не знает, чем бы все это кончилось, если бы один из прохожих, не растерявшись, не бросился к мальчишке на помощь и не ударил огромного пса палкой, которую подобрал под ногами. Пес отскочил, принялся лаять еще громче прежнего, но, видя подоспевшую к Адаму подмогу, повторять нападение не решился и, порычав для вида еще немного, ретировался на другую сторону улицы.
Прохожий довел испуганного Адама до дома, а затем, попрощавшись, ушел, даже не назвав своего имени. Да Адам и не спрашивал. Он все еще не мог отойти от случившегося; перед глазами продолжали стоять пожелтевшие клыки разъяренного пса, с которых текла слюна и летела в разные стороны пена, а в ушах все еще слышалось угрожающее злобное рычание, повергавшее в смертельный ужас и сковывавшее каждое движение.
