Офицер не спешил с ответом. Он молча стоял, испытывающе смотрел на Сару, и глаза его по- прежнему не выражали ровным счетом никаких чувств. Кто знает, о чем он думал в эту минуту? О ней? О ее подруге? Может быть, о чем-то своем? А, может, ему просто нравилась роль судьи, который одним своим словом мог решать судьбы многих сотен людей, и он всего-навсего тянул время, не отказывая себе в удовольствии лишний раз насладиться своим могуществом? Пауза затягивалась. Никто их присутствующих не решался торопить старшего по званию. А тот, не торопясь, достал из кармана сигареты, прикурил одну из них со второй или с третьей попытки и еще раз пристально посмотрел на стоявшую перед ним девушку.
— Ну, раз она ваша подруга, и раз вы так о ней беспокоитесь, думаю, будет несправедливым вас разлучать, — наконец, произнес оберштурмфюрер весьма обыденным тоном. Затем, кивнув в направлении колонны, он добавил: — Присоединяйтесь.
Услышав эти слова, Сара едва сумела устоять на ногах. У нее похолодело в груди. Ослабевшие руки плетьми повисли вдоль тела. До нее медленно, мучительно медленно, стал доходить смысл сказанного.
— Герр офицер, но я всего лишь хотела… — начала объяснять она севшим от волнения голосом.
— Унтерштурмфюрер! — резко произнес офицер, обращаясь к одному из стоявших рядом эсэсовцев.
Затем он коротко кивнул в сторону Сары.
— Слушаюсь, оберштурмфюрер!
— Только заводите последней, незачем провоцировать остальных, — распорядился тот, и пошел догонять колонну, потеряв к девушке всякий интерес.
Младший по званию офицер сделал быстрый знак двум охранникам и те, снова крепко схватив Сару за руки, повели ее следом за строем, уходившим в сторону березовой рощи.
Глава XVII
— А сейчас все вы должны раздеться! — громко скомандовал один из офицеров СС, подошедший к колонне перепуганных заключенных. — Всем снять одежду и положить ее на землю перед собой!
Узники стояли в центре небольшой поляны. В недоумении поглядывая друг на друга, они подчинились и принялись раздеваться. Раздевались медленно, неохотно. Казалось, каждый из них старался побыть одетым чуть-чуть подольше остальных. Кто-то из женщин, впервые представ перед незнакомыми людьми без одежды, приседали и стыдливо закрывались руками.
— Быстрее, быстрее! — подгоняли людей рядовые, быстро передвигаясь вдоль строя и время от времени сбивая слишком медлительных с ног сильными ударами прикладов.
Тщательно продуманная инсценировка была уже не нужна. Ввести в заблуждение улыбками и вежливым обращением можно тех, кто прибыл последним транспортом, а этих обмануть уже вряд ли удастся, так чего тогда церемониться?
— Дезинфекционная команда готова? — поинтересовался Шольц, заметив пять военных грузовиков, подъезжавших со стороны лагеря.
— Готова, оберштурмфюрер, — коротко кивнув, отрапортовал Альфред Браун.
— Хорошо, всем внимание! Ждите приказа.
Грузовики остановились на краю поляны. Из кузовов быстро принялись спрыгивать на землю эсэсовцы — все в одинаковых касках, в одинаковой форме, с одинаково напряженными, бесстрашными лицами.
— Быстрее, быстрее! — громко кричал офицер, стоявший сбоку от автомобилей.
Эсэсовцы, едва оказавшись на земле, сразу бежали к строю заключенных, продолжавших раздеваться в нескольких десятках метров от них. С автоматами наперевес, они, не сговариваясь, но соблюдая четкий порядок, становились вдоль строя один за другим. Каждый пятый держал рядом с собой огромного немецкого пса. Захлебывались в злобном лае натасканные на людей животные. Рвали из рук охранников толстые кожаные поводки. Горели алчностью и ненавистью собачьи глаза. Громко лязгали сильные челюсти с оскаленными клыками.
— Быстрее! Быстрее! — звучало отовсюду смертельным рефреном.
И вскоре толпа узников оказалась окружена плотным кольцом вооруженных охранников. Обезнадеживали презрительные взгляды серых и голубых глаз. Кривились в надменной улыбке тонкие арийские губы. С глухим звуком били тяжелые приклады по остриженным головам. Обмануть все равно не выйдет. Так чего тогда церемониться?
— Почему так долго? — недовольно спросил Шольц одного из офицеров, оторвавшись от просмотра документов. — Сделайте с этим что-нибудь, в конце-то концов.
— Слушаюсь, оберштурмфюрер! — вытянулся офицер и бросился отдавать распоряжения подчиненным.
Чаще замолотили прикладами эсэсовцы. Совсем рядом с коленями залязгали собачьи клыки. И уже кого-то, кто никак не хотел раздеваться, скрутили и поволокли за стоявшее рядом серое невысокое здание. А еще через секунду хлесткий треск выстрелов растворился в кричавших вокруг голосах, так и не будучи хоть кем-то услышанным.
И дело пошло быстрее. К тем, кто все еще медлил, вернулась былая проворность. Даже сильные духом бросились судорожно стягивать с себя форму. Рубашки, штаны, ботинки — все без разбора летело на землю. В смятении, люди срывали с себя все, что могли, уже не заботясь о пуговицах и петельках.
— Хорошо, заводите, — невозмутимо скомандовал Шольц.
Его ближайшие подчиненные мгновенно передали приказ по цепочке. Двое эсэсовцев открыли серую дверь в прямоугольное здание. Обычную с виду дверь — металлическую, некрасивую, со следами грубой сварки на петлях. С массивным глазком, закрытым изнутри прочной металлической сеткой. С двумя поворачивавшимися ребристыми ручками.
И солдаты начали теснить узников. Ударами и криками погнали их к невысокому зданию. Помогали
