своим хозяевам псы. Еще плотнее сомкнулось кольцо эсэсовцев.
Те из обреченных, кто чувствовал, что конец уже близок, по ходу движения начали прощаться друг с другом. Соседи со своими соседями, приятели со своими приятелями, а те, кто были едва знакомы, со своими едва знакомыми. Прощались даже те, кто видел друг друга впервые. Перед гибелью все барьеры, все условности куда-то уходят, исчезают, стираются. И остается только то единственное, что действительно важно: все мы — люди.
Кто-то до самого конца сохранял достоинство. Такие проходили в дверь бесстрашно, без колебаний. С презрением к тем, кто на них кричал и травил собаками. И с мыслями о тех, кому, возможно, посчастливится выжить. До самого конца они улыбались. До самого конца оставались несгибаемыми, несломленными.
Были и такие, кто не выдерживал и бился в предсмертной истерике. Те, кто пытался пробиться сквозь плотное кольцо конвоиров и, падая под сильными ударами, пачкал кровью других и от шока терял сознание.
Основная же часть заключенных просто шагала вперед. Шли обреченно, затравленно. Некоторые — взявшись за руки. Некоторые — с любовью обнявшись. На лицах — немой вопрос «Куда нас ведут?». В глазах — тревога, и, как это ни странно, надежда. Может, всего лишь плановая помывка? Может, обычная переброска? Может, и не случится плохого? Может?.. Может?.. Может?..
— Дезинфекционной команде[8] приготовиться! — повернувшись к одному из офицеров, негромко скомандовал Шольц.
Тот снова передал приказ по цепочке. Шестеро эсэсовцев бегом бросились к одному из грузовиков. Шарфюрер, находившийся в кузове, выдал каждому из них по длинному серому ящику.
— Унтерштурмфюрер, у вас все готово? — спросил Шольц стоявшего в двух шагах от него лагерного врача.
— Да, оберштурмфюрер, мы в полной готовности, — ответил тот, коротко кивнув.
— Хорошо, следуйте на позицию. Мы начинаем.
Отто Шнайдер с двумя подчиненными направились к противоположному торцу здания и расположились там с медицинским оборудованием. В их задачу входило внимательно следить за тем, как проходит специальная акция и, в случае осложнений или оплошности со стороны кого-то из дезинфекционной команды, оказать им необходимую медицинскую помощь.
— Оберштурмфюрер, а что делать с ней? — спросил один из офицеров, показывая на стоявшую возле грузовика узницу, рядом с которой, явно скучая, находился один из охранников.
Курт Шольц посмотрел на девушку и свел брови вместе, как будто что-то припоминая.
— Перестаньте меня отвлекать, — ответил он, недовольно взглянув на подчиненного. — Я же сказал вам, что делать.
Унтерштурмфюрер быстро направился к ожидавшей своей участи заключенной.
— Раздеться! — коротко скомандовал он, брезгливо глядя на девушку.
Трясущимися руками узница снимала с себя одежду. Офицер молча ждал рядом, то и дело бросая на нее быстрые, нетерпеливые взгляды. Оставшись совершенно нагой, девушка прикрыла рукой лицо и расплакалась. Унтерштурмфюрер поморщился, потом сделал знак рядовому, и тот, схватив заключенную за плечо, потащил ее к серой двери, в которую заходили, подгоняемые собаками, последние несколько десятков обреченных людей.
Курт Шольц безразлично смотрел на то, как охранник с довольным видом вел вырывавшуюся, плакавшую узницу по направлению к зданию. Одного его, Курта, слова, да что там слова, всего лишь жеста было бы достаточно для того, чтобы она осталась в живых. Но он промолчал. И никакого жеста не сделал. Через несколько секунд кольцо эсэсовцев расступилось, и охранник втолкнул узницу в ряды тех, кого криками и прикладами гнали к некрасивой двери. Девушка затерялась среди других заключенных и так же быстро исчезла из памяти Курта, не оставив ни единого воспоминания о себе.
И вот — последняя ссутулившаяся спина перед входом. Последний глухой удар приклада. Последний негромкий стон. И последнее отрывистое «Быстрее, быстрее!». Шарфюрер, ждавший у порога, быстро закрыл серую дверь и с усилием повернул обе ручки на пол-оборота. Дверь, имевшая уплотнение из толстой резины по всему своему периметру, надежно перекрыла поступление воздуха внутрь. Мгновенно смолкли собаки. Вытирали, сняв каски, вспотевшие лбы эсэсовцы. А внимание всех, кто наблюдал за процессом, теперь было обращено к человеку, стоявшему неподалеку от здания и отдававшему приказы, которые координировали слаженную работу всей немецкой команды.
— Можете приступать! — кивнул Шольц унтерштурмфюреру.
Спустя пару минут шестеро эсэсовцев быстро забрались на крышу здания по металлической лестнице. Наверху они надели противогазы и длинные резиновые перчатки, открыли каждый свой ящик, достали из них по высокой металлической банке и с помощью специальных ножей вырезали в крышках банок отверстия. Вынув массивные заглушки из квадратных деревянных шахт, ведущих внутрь помещения, эсэсовцы почти одновременно высыпали содержимое банок в шахты и без промедления вернули заглушки на место. Команда действовала оперативно, слаженно, можно сказать — образцово. На все ушло не более трех минут.
Палец Курта нажал на пуск, и стрелка секундомера послушно устремилась по кругу. Когда она поравнялась с цифрой «15», из здания донеслись первые крики обреченных людей. С каждой секундой крики становились сильнее, интенсивность их нарастала, и в какой-то момент оберштурмфюрер перестал слышать монотонное тиканье. Вскоре к страшным, мучительным крикам прибавились глухие стуки в дверь, которые постепенно становились все громче и хаотичнее. Спустя еще три минуты, людские крики превратились в пронзительный, жуткий, какой-то нечеловеческий вой, заслышав который, даже овчарки стали скулить и в испуге прижали уши. Каждый раз от этого воя, даже изрядно приглушенного толстыми бетонными стенами, у Курта портилось настроение. Но он, не подавая вида, продолжал внимательно следить за стрелкой секундомера, как будто в его жизни не было ничего более важного.
— Странное, все же, действие у этого Циклона, — покачал головой шарфюрер, дежуривший у двери и время от времени посматривавший в глазок. — Совершенно непонятно, с чем связан подобный разброс по времени. Иногда хватает восьми минут, а иногда, вот как сейчас, требуется явно больше.
— Скорее всего, из-за влажности, — заметил еще один эсэсовец, стоявший неподалеку. — Я читал, что на действие газа это как-то влияет.
