— Зачем? — недоуменно переспросил молодой узник. — Это ведь далеко и потому слишком заметно. Может, лучше, не привлекая внимание, разгрузить ближе к середине, среди остальных?
— Нет, в середине нельзя. Ближе к краю яма наполнена больше, чем наполовину, туда тела сбрасывать уже не будут. А, если оставим ее в середине, неизвестно, что может случиться.
Заключенные, не оглядываясь по сторонам, медленно двигались по направлению к дальнему краю рва. Другие члены зондеркоманды, занятые своей работой, не обратили на них никакого внимания. Эсэсовцы, стоявшие неподалеку от ям, тоже не придали значения тому, что одну из тележек стали разгружать чуть в стороне от других.
— Ее берем первую, — не поворачиваясь к другу, скомандовал Самуэль. — Только, прошу тебя, сосредоточься и будь внимателен.
Франсуа дрожавшими руками взял девушку за ноги, дождался, когда Самуэль кивнет в знак того, что можно поднимать, и осторожно стал стаскивать ее с тележки. Девушка тихо застонала и открыла глаза. Франсуа, нервно осмотревшись, с испугом взглянул на товарища. Но Самуэль, как будто не замечая, что происходит, хладнокровным жестом скомандовал ему двигаться вслед за ним. На самом краю общей могилы они положили девушку на землю, но в этот раз не смогли точно рассчитать силы, и она снова жалобно застонала.
— Послушай меня, — скороговоркой начал говорить Самуэль, не осознавая, что та, которой они пытаются помочь, ни слова не понимает на их языке. — Все, что тебе нужно делать — это лежать тихо. Скоро стемнеет. И мы с Франсуа что-нибудь придумаем, обязательно придумаем, можешь не сомневаться. Ты, главное, — и он приложил палец к губам, сделав вид, что вытирает лицо, — лежи тихо. Ти-хо. Понимаешь?
Девушка смотрела на него ничего не видящим взглядом, и было совершенно неясно, понимает ли она вообще, что с нею произошло и, главное, что еще может произойти.
— Вечер! — зачем-то широкого открывая рот и показывая на губы, повторил Самуэль. — Ве-чер. Ждать! Ти-хо!
Медлить дальше было слишком опасно. Самуэль с товарищем, придерживая девушку за запястья и стараясь, чтобы она упала ногами вниз, осторожно столкнули ее на дно ямы, прямо на лежавшие под ними десятки обнаженных и переплетенных между собой человеческих тел. Безвольно скользнув спиной по обрыву, девушка мягко упала на бездыханные тела, по инерции скатилась ближе к центру рва и осталась лежать неподвижно, неестественно раскинув в стороны руки. Самуэль взглянул сверху на гору трупов, которые еще недавно были людьми, уверенными, что прибыли в трудовой лагерь, и на глазах у него тотчас навернулись слезы. Он быстро вытер лицо руками и вернулся к тележке, где его ждал перепуганный и взволнованный напарник. Они с Франсуа поочередно перенесли оставшиеся на тележке четыре тела к краю ямы и, чуть раскачав, сбросили их на дно, стараясь, чтобы тела упали как можно дальше от девушки. Закончив, узники приподняли край тележки за рукоятку и побрели назад, в направлении камеры, где им сегодня предстояло еще много работы. Слишком много работы.
— Самуэль! — еле слышно позвал Франсуа, когда они отдалились от ям и уже подходили к лесу.
— Что? — бесцветным голосом ответил его товарищ.
— Самуэль, поверь, я бы никогда не побежал без тебя к охранникам.
— Я это знаю, — после небольшой паузы примирительно усмехнулся Самуэль и, навалившись на рукоятку, прибавил шагу.
Глава XX
Первым, что ощутила Сара, очнувшись, был жуткий холод. Продрогло все ее тело, кроме ступней. Ступней она не чувствовала. Сара сделала попытку приподняться и осмотреться, но руки настолько ослабли, что ей удалось лишь немного повернуть голову и взглянуть вниз. Немудрено, что она так сильно продрогла. На ней нет одежды. Ни лагерных штанов, ни рубашки, ничего. Необычное ощущение. Казалось, что вокруг нее было что-то не так, но сначала она даже не поняла, что именно. Голод? Да, голода она почему-то совсем не чувствовала, это было странно и непривычно, но дело было не в этом. Боль? Боли, как таковой, тоже не ощущалось. Все ее тело мелко дрожало, безуспешно пытаясь согреться, но боль больше не мучила, отпустила. Сильная, будто навалившаяся на нее тяжестью бетонной плиты, слабость? Да, сейчас у нее не получалось даже толком пошевелиться, но и это было здесь совсем не при чем. Так что же тогда? И тут она поняла. Тишина! Вот, что сбивало с толку. Не было слышно ни лая собак, ни приказов охранников, ни скрипа тележек, ни воя сирен. Ничего. Ее окружала невыносимо приятная тишина. Тишина, какая, обычно, бывает где-нибудь в лесу, подальше от дорог, площадей и суеты городской жизни. Несколько минут Сара просто лежала, лежала без движения и мыслей, вбирая в себя давно забытое состояние безмятежности, давно забытое ощущение полного покоя. Она наслаждалась тишиной. Наслаждалась жадно, отрешенно, стараясь насытиться этой внезапно нахлынувшей на нее тишиной на много-много лет вперед. Она бы так и лежала дальше, не шевелясь и ни о чем не думая, но… Холод, не желая отступать, начинал мучить ее все сильнее. Это был уже не просто озноб. Холод проникал все глубже и теперь, казалось, поселился где-то в середине ее груди, делая каждую попытку вдохнуть все более тяжелой. Сара снова попыталась пошевелиться. Тело не слушалось. Ей показалось, что все ее мышцы целиком онемели, и теперь их неприятно покалывают миллионы маленьких невидимых игл. Сделав отчаянное усилие, она, все же, смогла немного приподняться на непослушных локтях, повернула голову вправо и медленно, стараясь совладать с усилившимся ознобом, перевела взгляд в сторону.
Сознание, защищая Сару, подарило ей несколько секунд, в течение которых то, что увидели ее глаза, не трансформировались им в какие бы то ни было образы и не облекалось в осмысленную форму. Инстинктивно спасая рассудок, включив все свои защитные механизмы, сознание не позволило ей обрести понимание увиденного разом, как это обычно происходит с человеком, который смотрит на что-то, а вынудило осознавать открывшуюся перед нею картину настолько медленно, насколько это было возможно. Сара, даже не сумев вскрикнуть, издала лишь короткий сдавленный стон и потом, словно отшатнувшись от чего-то невыносимо страшного, упала на спину. Бессознательно поджав ноги, до судорог в шее отвернувшись в сторону и вцепившись руками во что-то холодное, мягкое, девушка до боли стиснула зубы и сжала веки так плотно, как только позволяли силы. Она не могла дышать. Она не могла смотреть. Она не могла мыслить. Она отказывалась принять происходящее.
В груди надрывалось сердце. И, словно в насмешку, предательская тишина, царившая вокруг, делала его и без того громкий стук еще более оглушительным. Через несколько мгновений Сара открыла глаза и увидела, что лежит, упираясь лицом в чью-то ногу и вцепившись рукой в посиневшее человеческое плечо. Она, быстро, как только могла, стала отталкивать от себя это остывшее, замершее в ужасном страдании тело и, царапая окоченевшими пальцами чью-то холодную кожу, одновременно пыталась отползти, отдалиться, спастись от окружавших ее со всех сторон неподвижных человеческих рук и ног. В какой-то момент ей вдруг стало не хватать воздуха и Сара, вынужденно остановившись для вдоха, затравленно
