огляделась вокруг. Только теперь она смогла осознать увиденное. Вокруг нее, насколько хватало взгляда, лежали сотни бездыханных человеческих тел. Слева и справа, спереди и сзади, и даже под ней лежали те, кто еще несколько часов назад могли дышать, смеяться, разговаривать и радоваться жизни. Ползти было некуда. Сара, скрючившись от холода, снова легла на спину. Если смотреть вверх, прямо в небо, то не было видно ни искаженных лиц, ни тел, как будто застывших в страшных кульбитах. Если смотреть в небо, то становилось немного легче. Ровно настолько, чтобы не умереть. Больше всего на свете ей хотелось сейчас потерять сознание. Потерять надолго, на много-много лет, до тех пор, пока сам собой не закончится весь этот безумный кошмар с ямами, вышками, собаками и колючей проволокой.
Но не уходило сознание. Не получалось провалиться в небытие. И понемногу к ней начала возвращаться способность мыслить. Возвращалась память. Возвращались события сегодняшнего утра. Смутно, словно сквозь пелену тумана, она вспомнила какие-то полосатые тени, то и дело сновавшие вокруг нее с неизвестной целью. Вспомнила, как кто-то рядом спорил на непонятном ей языке, наклонившись к самому ее уху. Вспомнила, как кто-то, чем-то очень разозленный, отрывисто кричал по-немецки короткие знакомые фразы. И как чьи-то потрескавшиеся губы заботливо и почти нежно много раз шептали над ней неизвестное слово: «Силанс».[9]
Время шло. О том, что делать дальше, она не думала. Но, в какой-то момент ей показалось, что с краю рва будет безопаснее, и Сара, перевернувшись на бок и стараясь не смотреть на лица умерших, медленно поползла прочь от того места, где лежала. Цепляясь замерзшими пальцами за людские плечи и локти, она с трудом подтягивала свое непослушное тело и настойчиво, неуклонно продвигалась вперед. Преодолев первые несколько метров, Сара почувствовала необходимость отдышаться. Она остановилась, подняла голову и, преодолев страх, посмотрела вперед, поверх человеческих тел, для того, чтобы оценить, сколько еще осталось ползти к высокому краю ямы. А ползти еще целых три метра, в лучшем случае. Нужно было отдохнуть и собрать остаток сил, которых с каждым движением оставалось все меньше. И тут, чуть левее, совсем немного поодаль, Сара вдруг заметила так знакомый ей силуэт, спутать который она не смогла бы ни с чьим другим силуэтом на свете. Ее сердце как будто на миг провалилось куда-то и снова гулко забилось в груди, а глаза налились слезами. Забыв про усталость и про свое онемевшее тело, Сара, отчаянно цепляясь и подтягиваясь, снова начала продвигаться вперед. Она искусала свои губы в кровь. Она почти не чувствовала замерзших пальцев. Ей было трудно дышать, и она хрипела от напряжения. Но в глубине души она все еще надеялась на то, что просто ошиблась. Вот их разделяет три человека. А теперь — два. Теперь — один. И вот Сара, медленно, страшась того, что могла увидеть, перевернула лежавшее к ней спиной тело молодой девушки. Ее стон был долгим, опустошенным и состоял лишь из одной невыразимой тоски.
На лице Рахель не было заметно ни страдания, ни боли. На нем застыло лишь выражение легкого недоумения и едва различимой обиды. Ее глаза оставались открытыми, и казалось, что они, с такой надеждой устремленные в холодное мрачное небо, вот-вот оживут и вновь наполнятся своим обаянием и улыбкой. Холодный ветер, внезапно поднявшийся к вечеру, привел за собой огромные серые тучи. Пошел мокрый снег. На бледную щеку Рахель опустилась первая декабрьская снежинка и… не растаяла.
Сара, не в силах сдерживать слезы, стиснула зубы и беззвучно разрыдалась, позабыв обо всем на свете. Смотреть на подругу ей было невыносимо тяжело, и она отвернулась, поднеся к губам свои окоченевшие пальцы. Ее взгляд, полный страдания и боли, скользнул по соседним телам; потом выше — по телам, что лежали подальше; затем еще выше — по самому краю ямы; потом — по почти вертикальному земляному обрыву, по траве, что росла на самом верху; затем еще выше — по столбам и натянутым на них рядам из колючей проволоки; и, наконец, остановился на кронах старых берез с облетевшей листвой, видневшихся вдалеке.
А чуть дальше, на самом краю березовой рощи стояли рядышком друг с другом две сосны. Совершенно невероятным казалось, что здесь, среди множества тонких белоснежных деревьев, смогли найти себе место два удивительных и редких в этих местах создания. Та сосна, что росла слева, была очень высокой, статной, чем-то похожей на доброго сказочного великана, и, как и подобает всем великанам, с виду выглядела несколько неуклюжей. Ее ветви, в самом низу редкие, как будто прогнувшиеся под тяжестью лет, в середине ствола сменялись ветвями густыми, широкими, сильными. Эти густые ветви, раскинувшись влево далеко в сторону, казалось, очень тактично, но в то же время, и строго очерчивали вокруг себя невидимую границу, как будто вежливо сообщая другим деревьям: «Пожалуйста, будьте благоразумны, не забывайте, что это наше пространство». Сосна, что росла справа, была ее полной противоположностью. Грациозная и не такая высокая, совсем без ветвей внизу и с тонкими длинными ветвями вверху, образующими вокруг ее ствола ровную правильную фигуру, она напоминала робкую спутницу, которая слегка прижималась к стоявшему рядом с ней великану, а он, наклонив свои ветви справа, обнимал ее ими за плечи, обнимал галантно, нежно и ласково. В самом верху сосна, росшая слева, слегка изгибалась и нависала над своей соседкой по лесу. И когда декабрьский ветер приводил ее верхние ветви в движение, казалось, что сказочный великан, склонившись, что-то тихо и доверительно рассказывает своей хрупкой спутнице, рассказывает о чем-то важном и сокровенном. А иногда ветер покачивал и ветви второй сосны, и тогда казалось, что грациозная спутница смущенно отводит в сторону взгляд и украдкой улыбается словам сказочного великана, стоявшего рядом с нею. Березы, росшие вокруг, в эти минуты походили на фей, которые большей частью безмолвствовали. Но, изредка, все же, окружающий лес издавал негромкий ласковый шелест, и тогда, казалось, что добрые феи шепотом желают великану и его спутнице счастья.
Сара, повернувшись к подруге, осторожно подложила свою ладонь ей под голову и с нежностью коснулась губами ее щеки.
— Милая, родная, ну почему все вышло именно так? Ну почему именно ты, а не я? — шептала она сквозь слезы. — У меня нет никого дороже тебя, и уже никогда никого не будет.
Сара снова поднесла свои не разгибавшиеся пальцы к губам и подышала на них, стараясь хоть как-то согреться.
— Я расскажу тебе притчу, Рахель, — сквозь слезы произнесла она. — Самую любимую свою притчу.
Ветер усиливался. Мелкий снег, кружа в воздухе, начал больно хлестать по лицу. Поджав под себя ноги, вся подобравшись, чтобы защититься от холода, Сара взяла руку подруги в свою и начала рассказывать негромким, дрожавшим голосом:
«Когда-то давным-давно старый мудрец сказал своему внуку:
— В каждом человеке всю жизнь идет борьба, очень похожая на борьбу двух львов. Один лев несет в себе жестокость, озлобленность, ненависть и извечную неприкрытую ложь. Другой лев несет в себе мир, любовь, доброту и верность.
Внук, тронутый словами деда до глубины души, задумался, а затем спросил:
— А какой лев в конце концов побеждает?
Старый мудрец с грустью улыбнулся его словам и ответил:
