приехали.
– Ну и что? – нахмурился Валуев. – Не знаешь, что делать? Блядь, ну вы там тупые, блядь! Все ведь уже решено и расписано. Артистов прямо с проходной – на сцену, после концерта со сцены на проходную. И все.
– Проверять?
– Кого, Меньшикова? – Валуев презрительно хмыкнул. – Не надо. А то потом напишет песню про злых вертухаев. Ты лучше скажи: вы проследили, чтобы во время установки этой ихней аппаратуры ни одного зэка во дворе не было?
– Обижаешь, начальник, – ответил Голыба.
– Тебя обидишь, – усмехнулся Валуев. – Ладно, давай выполняй.
– А ты, Николай Васильич, сам-то выйдешь послушать?
– Потом, попозже.
– Ну, давай.
Голыба повесил трубку, и Валуев наконец приступил к столь любимому им пересчету и раскладыванию денег на несколько пачек. Пачки получались разные – одна весьма побольше, остальные, числом шесть – весьма поменьше. Каждому – свое!
Концерт подходил к концу.
На сцене сверкали разноцветные огни, из дымовых генераторов валил плотный тяжелый туман, который, переваливаясь через край сцены, падал на столпившихся у сцены зэков, огромные черные колонки издавали звуки, от которых внутренности слушателей искали более удобное положение, а Роман, стоя у самой рампы, размахивал рваной тельняшкой и пел:
... Я снова пройду по граниту Невы, Там, где Петропавловки звон, И воспоминания мрачной тюрьмы Растают, как призрачный сон...
И возбужденные зэки, тоже размахивая какими-то тряпками, подхватили припев:
... Ах воля ты, воля, Желанная доля, Прими и прости, обними!
Прожектора сверкали, дым валил, оглушительные звуки метались в тесном тюремном дворе, и в тот момент, когда свет на сцене неожиданно погас, а с высокой ажурной конструкции полетели в синее балтийское небо ослепительные огни фейерверка, никто не заметил, как на сцену проскользнул одетый в черное человек с закрытым темной повязкой лицом.
Проскользнув между колонками, он подбежал к одной из них, самой большой, повозился несколько секунд и, открыв потайную дверцу, спрятался внутрь. Дверца закрылась за ним, и даже музыканты не увидели, что произошло.
Повторив еще несколько раз рефрен, Роман поднял руки к небу и запрокинул голову. Музыканты поддали жару, звукорежиссер добавил громкости, и через несколько секунд заключительный аккорд резко оборвался.
Толпа завопила, а Роман, тяжело дыша, улыбнулся и сказал в микрофон:
– Спасибо. Спасибо.
Обведя взглядом публику, он сделал серьезное лицо и произнес с интонациями Высоцкого:
– Граждане бандиты! – и продолжил нормальным голосом. – На этом наш концерт закончился. Перед вами выступали я, Роман Меньшиков, и группа «Двенадцатый этап». Желаю всем поскорее потоптать гранит вольной набережной. Спасибо.
Он махнул рукой, и музыканты повторили заключительный аккорд.
Огни прожекторов погасли, и тюремный двор сразу же обрел свой обычный унылый вид.
Вдоль сцены тут же выстроились вертухаи. К микрофону подошел замначальника «Крестов» подполковник Голыба и сказал:
– А теперь все по камерам. И тихонечко, как зайчики. Сами знаете.
Зэки недовольно загудели, но, хоть на зайчиков в этот момент они не походили совершенно, послушно пошли в указанном направлении.
Все они знали, что такое карцер.
Бригада монтировщиков бросилась разбирать сцену, телевизионщики начали сворачивать свое хозяйство, а Роман, подозвав технического директора Гришу Быкова, сказал:
– Малый комплект аппаратуры погрузите в мой автобус. У меня завтра выступление на корпоративной вечеринке, на пивзаводе «Балтика».
Гриша кивнул и уже собрался отдать соответствующее распоряжение, но Роман тронул его за локоть и добавил:
– Да, и эту новую колонку, которую я взял попробовать, не забудь. Я решил ее вернуть. Что-то мне звук из нее не нравится.
– Ха! – усмехнулся Гриша. – Тебе звук из нее потому не нравится, что из нее вообще звука не было.
– То-то я и думаю – что за херня! – возмутился Роман. – Ну тогда тем более. Давай грузи.
Вытираясь услужливо поданным молоденькой гримершей полотенцем, Роман медленно спустился со сцены и направился в угол двора, где под присмотром нескольких вертухаев стоял небольшой полугрузовой автобус «Мерседес». В передней части салона имелось двенадцать удобных кресел, а за ними было достаточно места для того, чтобы разместить небольшой комплект аппаратуры.
Плюхнувшись на мягкое сиденье, Роман принял из рук заботливого Шапиро открытую банку с немецким пивом, сделал несколько глотков и сказал:
– Вроде нормально прошло.
– Все путем, – ответил Шапиро. – Тебе нужно жить в государстве зэков. Там ты будешь просто богом.
– Вот уж увольте, – Роман замотал головой. – Знаю я, на что ты намекаешь. Не поеду я по зонам да по тюрьмам. Забудь.
Шапиро пожал плечами – дескать, я вовсе не это имел в виду, но ничего не сказал. А Роман достал из кармана мобильник и, набрав номер, заговорил недовольным тоном:
– Слушай, Дрызлов, твоя колонка – говно. Да не надо мне ничего говорить! Она просто не работает. Все, все, не нужно меня уговаривать. Подожди.
Прикрыв трубку рукой, Роман повернулся к Шапиро и спросил:
– Мы как ехать будем?
– Ну... Сначала на базу, на Рубинштейна, а оттуда ты уж сам, на своей телеге.
– Понятно. Значит, – по Литейному.
Глотнув пива, Роман сказал в трубку:
– Значит, так. Примерно через полчаса я буду на углу Литейного и Чайковского, будь там. Заберешь свое барахло. Что значит – не успеешь? Я просто выставлю твой долбаный ящик на асфальт и уеду. Не успеешь – твои проблемы. Все. Давай.
Убрав трубку в карман, он допил пиво и сказал:
– Остановимся на углу Литейного и Чайковского. Там будут люди, которые заберут колонку. И чтобы я еще связался с этими самопальщиками...
– А я тебе всегда говорил, – назидательно произнес Шапиро, – лучше заплатить дорого, но купить фирменную вещь. Я вообще не понимаю, зачем ты связался с этим, как ты его назвал...
– Не важно, – отмахнулся Роман, – проехали.
Когда «мерседес» подъезжал к перекрестку Литейного и Чайковского, Роман посмотрел вперед и сказал:
– Вон они стоят. Притормози.
Водитель кивнул, и автобус, переехав через перекресток, плавно остановился рядом с «Газелью», у которой была открыта задняя дверь. Двое людей подошли к грузовому отсеку «мерседеса», и один из них спросил пропитым голосом:
– Которую тут брать?
– Вон ту, – Роман оглянулся назад, – да не эту, а вон ту, с белой окантовкой. И скажите своему
