в Лазаревский институт для подготовки к магистерскому экзамену и последующему чтению лекций по азиатской словесности (см.:
18 Уже на склоне лет, задумываясь над вопросом о причинах, заставивших его оставить поэтическое творчество, Крымский писал: «Мой аналитический интеллект на тысячи кусков разбивал каждый поэтический замысел. Лирики в стихах или в прозе я больше не хотел, а сложить общую какую-то композицию из наблюдений над внешним миром не удавалось…» Как отмечает в этой связи И.М. Смилянская, борьба между двумя подходами к восприятию мира – научным и художественным – происходила в творчестве А.Е. Крымского в течение, быть может, всей его жизни, «и в этом конфликте его аналитический интеллект отнюдь не постоянно одерживал верх»
19 Термин «мышление» звучит здесь условно – если согласиться с Хайдегером в том, что вообще-то наука не мыслит и не может мыслить: она «всего лишь вопрошающая инстанция, не гарантирующая человеку никакой уверенности в отношении постоянно скрытого от него сущего»
2 °Cм. подробно:
21 Образ которого начисто лишен оригинальности: он «похож на Аллаха-Тааля первоначальной религии арабов, на Иегову иудеев, на Ахурамазду персидского. Сказание о сотворении мира заимствовано у евреев» и т. п. (История мусульманства. Самостоятельные очерки, обработка и дополнительные переводы из Дози и Гольдциэра А. Крымского. Ч. I–II. М., 1904. С. 5).
22 Там же. С. 5.
23 Там же.
24 См.:
25 История мусульманства. С. 3. (Курсив мой. –
26 «На разрозненные индивидуалистические арабские племена ислам наложил известную гражданскую дисциплину, смягчил этим арабскую индивидуалистическую эгоистичность и дал возможность развиться более совершенным формам общежития» (Там же. С. 3–4), и потому подвергается критике тезис Ф. Френеля (Lettres sur l’histoire des Arabes avant l’islamisme // Journal asiatique, 1849, II. P. 533), будто арабы времени джахилийи стояли в нравственном отношении выше в сравнении с мусульманской эпохой (С. 55).
27
28 История мусульманства. С. 19. (Курсив мой. –
29 Без обиняков именуя учение мекканского пророка «эклектической композицией», где все основные идеи «заимствованы из иудейства и христианства», Гольдциэр, однако, уверен, что все это не ставит под сомнение «относительную ценность религиозного творчества Мухаммеда», потому что когда историку приходится выносить суждение о ценности того или иного явления, то «вопрос об оригинальности его не будет стоять на первом плане»
30 История мусульманства. С. 54.
31 Там же. С. 61. Тем более что, по словам Дози, с которым солидаризируется Крымский, – вообще объявлявший голландского исламоведа «гениальным», «бессмертным»
32 Там же. С. 122–123. (Курсив мой. –
33 Так, «становясь на европейскую точку зрения, и Ренан, и Нёльдеке, и большинство других исследователей дают Корану нелестную оценку». Ренан заявляет, что долго читать Коран (за исключением последних сур) – вещь невозможная; Нёльдеке, «при всей своей осторожности», сознается, что чисто эстетического наслаждения Коран для непредубежденного читателя может дать очень мало» и т. д. (Там же. С. 122. Курсив мой. –
34 Но Крымский вовсе не был поклонником «всего западного» и «всего русского». В «Письмах из Ливана», например, не раз встречаются негодования по поводу того, что образование в католических учебных заведениях Бейрута сводится к усвоению французского языка, французской культуры, католической догматики и ритуально-обрядовых комплексов, что преимущественно западноцентристская ориентация наблюдается и в протестантских школах и университетах, руководимых в основном американскими миссионерами, что и в предназначенных для все тех же арабов учебных заведениях Российского Палестинского общества царит пренебрежение арабской культурой, но зато доминирует курс на апологию православия.
35 Это рождало в русской культуре в качестве модального такой тип личности, который можно без обиняков сравнить с хамелеоном, готовым принять любую окраску. Показательно признание Николая Бердяева в своей автобиографии: «Я на все вибрировал… У меня всегда была большая чуткость ко всем направлениям и системам мысли, способность вживаться в них. Я с большой чуткостью мог вжиться в толстовство, буддизм, кантианство, марксизм, ницшеанство, штейнерианство, томизм, экзистенциальную философию…» Но если Бердяев все же, наверное, «оставался самим собой»
36 См. подробно: